животик, все четыре лапы у него в воздухе, а усы удовлетворенно подрагивают. И он ни капельки не ухмыляется.
— Да он же просто спит, — шепчу я Серену.
Лена отступает на шаг, Матильда ловко снимает презерватив и жестом подзывает Лену, чтобы мужчина их не увидел, когда снимет с глаз повязку. Лена с Падди уходят за ширму, и я полагаю, он быстро берет ее стоя. Собственно, мне бы тоже этого хотелось, но в комнате для ожидания у нас еще довольно много гостей, и я свое взять успею.
Так и происходит. В итоге входит девушка с изумительно уложенными волосами, в старомодном платье на кринолине в красных сердечках, понравившемся бы Генри Миллеру[3] и Анаис Нин[4], и мы с Паоло отстраненно, как и надлежит медиумам, наблюдаем за тем, как она мастурбирует с широко раздвинутыми ногами и, возбуждаясь от наших деловитых замечаний, вводит себе в промежность свечу. Нам также удается осчастливить следующую парочку, для которой мы инсценируем развратное представление, якобы придуманное духом Жозефины Матценбахер. То, что бедняжка Жозефина — героиня романа, а не реально существовавшая личность, никого не интересует Моим мальчикам, которым до этого приходилось ютиться за ширмой, тоже удается поразвлечься, потому что мужчина хочет, чтобы его девушку оттрахало как можно больше членов, прежде чем он сам доведет ее до оргазма. Могу поспорить, что они занимаются таким не впервые, настолько слаженно они действуют.
Наконец кое-что перепадает и мне, потому что следующий гость представляет, что мы в борделе, и я делаю вид, что я одна из шлюх, называю его «мой сладенький» и раздвигаю для него ноги, чтобы он мог повозбуждаться на мне, прежде чем оттрахать свою подружку. Наш запас презервативов медленно подходит к концу.
— Любимая, — шепчет Серен, как раз когда я кончаю. Шепчет так тихо, что я не слышу его голоса, а читаю это по губам. Он редко называет меня любимой.
Серен судорожно сжимает подлокотники, и я вижу, что он смотрит в зеркало прямо перед собой и кровь отлила у него от лица. Молодой человек вводит в меня член еще раз, а потом выходит из меня и поворачивается к своей подружке. Я киваю Юни, и тот засовывает руку в карман кимоно, где у него лежит мобильник, чтобы позвонить Матильде. Это знак того, что нам нужно прервать сеансы. Парочка постанывает и издает тихие крики. Им действительно хорошо. Вскоре после этого приоткрывается дверь, Лена с Матильдой заботятся об обоих, под тихое хихиканье помогают им одеться и выводят из комнаты.
Паоло уже склонился над Сереном. Тот поддерживает голову обеими руками, порывисто дышит и постанывает, а тело его покрывает пот. Юни смотрит в дверной проем: нужно подождать, пока с лестничной клетки уйдут разочарованные гости. Потом мы ведем Серена в нашу квартиру. Увидев его, Ксавер очень пугается. Для него Серен — Тарзан и Супермен в одном лице, и его поражает вид нашего викинга, опирающегося на Паоло, а потом с позеленевшим лицом стоящего на коленях в туалете, когда его просто выворачивает. Я делаю знак Падди, чтобы тот позаботился о Ксавере. Хотя наш ди-джей — личность и неуравновешенная, но в утешениях лучше самой Мэри Поппинс.
Мы с Паоло укладываем Серена в кровать, сняв большое зеркало над его старинным умывальником, за которым он обычно бреется по утрам. Серен засыпает, но каждые две минуты подскакивает, ловя ртом воздух. Во сне он бормочет, что утонет, зовет маму, матерится, а время от времени даже начинает читать молитву. Я отираю ему лоб — это единственное, чем я могу ему помочь. Вскоре входит Юни с супом, но Серен не просыпается.
— Неужели эта глупая история на озере так его поразила? — спрашиваю я.
Юни качает головой.
— Дело тут не в озере.
И я с ним согласна. Серен никогда особо не рассказывал о Швеции, но с того вечера на озере он стал полностью одержим ею, рассматривал альбомы в поисках пейзажей, которые он бы узнал, листал толстые книги с моделями кораблей. Я решила, что это как-то связано с его заболеванием. Я заснула рядом с ним, держа его за руку. Он наваливается на меня и притягивает к себе.
— Любимая, — шепчет он. — Все закачалось. Я думал, потолок упадет. Слишком уж много людей. Мы погибаем. Я знал, что мы погибнем и утонем. Ужасно, когда рвутся легкие.
Я глажу его по лбу, и вскоре он начинает дышать спокойнее. Не знаю, что теперь делать. Я беру пиалу с супом, который уже совсем остыл, и обнаруживаю на подносе прибыль от сеанса. Мы договорились, что разделим деньги, но тут вся сумма. Я прикидываю — если мы сядем на поезд и постараемся быть поэкономнее, то этих денег хватит на то, чтобы съездить с Сереном на пару дней в Стокгольм. Может быть, тогда мы сумеем подобрать ключ к тайне. Его родители сейчас живут в Швеции, в пригороде столицы. Мы можем съездить к ним в гости и спросить, как появился панический страх Серена утонуть и его воспоминания о корабле, о котором он все время говорит.
На глаза мне наворачиваются слезы, и я прижимаюсь к Серену. Я знаю, что все может получиться иначе, что тайна не раскроется, а Серен переживет нервный срыв или что-нибудь похуже. Я провожу по волосам на его груди и шепчу ему в плечо «мой Серен».
Уже почти светает, когда я замечаю, что Серен смотрит на меня. Спина затекла, я потягиваюсь и вижу, что Серен немного успокоился. Он все еще бледен, но сейчас у него обычное, спокойное, задумчивое выражение лица, которое так нравится его пациентам.
— Как ты думаешь, — тихо говорит он, — я совсем спятил?
Я пожимаю плечами и, с трудом взяв себя в руки, стараюсь беспечно улыбнуться.
— Это же ты у нас специалист по этим вопросам. Но я думаю, что тебе как можно скорее следует кое с чем разобраться.
Я показываю ему деньги и говорю, что мы вместе поедем на пару дней в Стокгольм.
— А ты сможешь работать в пути? Разве тебе не нужно сдавать новую книгу?
Я раздумываю.
— Нужно, но ведь я могу писать и в дороге.
Он кивает.
— Меня так успокаивает, когда я вижу, как ты пишешь. У меня даже ноги холодеют, когда я думаю о том, что нас там ждет.
Я толкаю его в бок.
— Ну, тогда я напишу что-нибудь про холодные ноги.
Серен улыбается и уже не смотрит на меня с таким отчаяньем.
Я слышу звонок в дверь, а вскоре после этого раздается смех Матильды. Я так рада, что она пришла, потому что трудно грустить или нервничать, когда Матильда рядом. Она разговаривает с Юни в гостиной, а потом тихонько стучит в дверь, и ее прекрасное темнокожее лицо появляется в дверном проеме — белые зубы блестят, а глаза сверкают, как хрусталь.
— Я слышала, тут кому-то нужно расслабиться, — говорит она певучим голосом.
Матильда достает бутылку с массажным маслом из огромной соломенной сумки и целует меня, а потом гладит Серена рукой по щеке и показывает ему бутылку.
— Это лучшее массажное масло, — говорит ока. — Оно всегда помогает. Я купила его у Дона. Вы его знаете, мой торговец маслами. Ну тот, со шрамом от шеи до ключицы. Дон говорит, что это Харлей среди масел.
Серен улыбается. Он смотрит то на меня, то на Матильду, и его улыбка становится все шире. Потом он медленно расстегивает свои кожаные брюки. Матильда поворачивается ко мне спиной, чтобы я могла расстегнуть змейку на ее летнем платье, и не прекращает при этом болтать. Я могла бы слушать ее часами. Жизнь Матильды — это пестрая ярмарка, полная соблазнительнейших предметов, на которые можно взглянуть, а потом попробовать их на вкус. Она стоит перед нами обнаженная, словно статуя, и я поспешно снимаю платье, в котором спала, а Длинные жемчужные бусы оставляю на шее. Серен сбрасывает подушки с кровати и ложится на живот. Его мускулистые ягодицы кажутся сделанными из мрамора. Такому упругому телу можно только позавидовать. Женщине не достичь этого многими часами занятий шейпингом. Матильда тихонько напевает, что-то рассказывает, выливая при этом массажное масло на спину Серену. Масло пахнет кокосами и манго. Серен удовлетворенно потягивается. Мы втираем масло ему в спину, я
