смотрят друг на друга, что их взгляд выражает больше, чем тысячи слов, и при этом многое оставляет невысказанным?
— Да, — ответила Мария, отворачиваясь.
— Сколько всего можно высказать одними глазами! Взгляды невероятно много значат! Знаешь, что я собираюсь изучать в Оксфорде, Мария?
— Китайский?
— Я имею в виду, кроме китайского. Людей. По тому, как люди смотрят друг на друга, можно немало узнать о них. А знаешь что, Мария? Я и тебя научу. Научу распознавать людей по глазам, улыбке, по их речам и недомолвкам. Мы будем вместе этому учиться.
Вот так Шарлотта призналась в болезненном пристрастии к сплетням.
Шли дни, недели, они всегда проходят, что с ними ни делай. Мария и Шарлотта начали заводить друзей в стенах колледжа и за его пределами. Шарлотта завела куда больше друзей, чем Мария. Марии это давалось нелегко. Кроме того, она полагала, что дружба как явление трудно поддается пониманию. Например, одно время она дружила с девушкой по имени Луиза, но их отношения скоро сошли на нет, пока же они длились, особого тепла в них не наблюдалось, потому дружескими эти отношения назвать было никак нельзя. Мария и Луиза вместе ходили на лекции, на семинары, их объединяла схожесть литературных вкусов, в частности равнодушие к творениям Джефри Чосера, вялая реакция на стихи Роберта Хенрисона и неприязнь к сочинениям Томаса Мэлори. (Правда, иногда, в моменты особой близости, Мария догадывалась, что равнодушие Луизы скорее показное, чем прочувствованное.) Иногда после семинара или лекции Луиза заходила к Марии, они болтали или ели, а когда Луиза уходила, Мария невольно задумывалась: «Ну и что?» Иногда Мария, проходя мимо колледжа Луизы, припоминала: здесь живет Луиза, и от нечего делать — а делать нечего было почти всегда — навещала ее. Они опять разговаривали и, бывало, выпивали, пока Мария не вставала и не уходила опять же от нечего делать, и по дороге домой она снова задавала себе тот же вопрос: «Ну и зачем все это, кто бы мне объяснил?»
У Шарлотты были совсем иные друзья, никакого сравнения. Они являлись регулярно шумной толпой человек по пять, по шесть и просиживали до обеда, ужина и даже до глубокой ночи. Лучшие подруги Шарлотты заглядывали к ней каждый день, а если не могли прийти, звонили, ибо Шарлотта, не спросив Марию, установила в гостиной телефон. Мария ничего не имела против телефона per se, по ней — он что есть, что его нет, но переговорное устройство в гостиной доставляло ей неудобства, поскольку снабжало Ронни дополнительным способом контактировать с ней. Ронни учился в Баллиоле. До установки телефона он довольствовался тем, что ежедневно навещал Марию либо посылал ей что-нибудь — цветы, например, которые она никогда не ставила в своей комнате, или шоколад, который она отдавала Шарлотте, или привет, который никак нельзя было употребить. Теперь же Ронни звонил по крайней мере раз утром, дважды днем и семь раз вечером, упорно приглашая Марию в гости, на концерты, в кино, театр или поужинать.
— Ты очень жестока с этим парнем, — заявила Шарлотта однажды вечером, глядя, как Мария кладет трубку.
— На самом деле он мне нравится, — ответила Мария. — Если бы он согласился стать моим другом, все было бы отлично. Но он постоянно нудит про любовь.
— Разве это плохо! — воскликнула Шарлотта. — Знаешь, по-моему, он к тебе неровно дышит.
Теперь вы имеете представление о ее навыках психоанализа. Проницательность Шарлотты заслужила шумное одобрение ее подруг, их в гостиной сидело трое.
— А может быть, Мария сама к кому-нибудь неровно дышит, но не признается.
Послышалось хихиканье.
— Ну скажи, Мария, кто он?
— Никто, — ответила Мария. Разговор свернул на мужчин, к которым присутствующие дышали с разной степенью неровности.
— Филип очень красивый. Жаль, уши у него слишком маленькие.
— Джон довольно симпатичный. Жаль, брови у него сходятся на переносице.
— Морис очарователен. — Жаль только, что у него лишний палец на руке.
Впрочем, поначалу Шарлотту, как и Марию, молодые люди мало заботили. Романтичностью она не отличалась. Куда больше ее занимало развитие отношений с преподавательницей, женщиной за тридцать, чья судьба, утверждала Шарлотта, была неразрывно связана с ее судьбой.
— Мария, сегодня у нас с мисс Боллсбридж состоялся чрезвычайно волнующий разговор, — призналась она как-то вечером.
— Да? И о чем вы говорили?
— О носках для хоккейной команды, надо заказать новые. Но не слова так меня взволновали. Взгляды. В том, как мы смотрели друг на друга, было столько смысла! Например, я подумала: «Все зашло слишком далеко, хватит топтаться на месте». И бросила на нее взгляд, который говорил:
«Мисс Боллсбридж, думаю, вы знаете, о чем я думаю: дорогам, по которым каждая из нас идет по жизни, предназначено слиться в одну». А в ее ответном взгляде я прочла: «Шарлотта, я чувствую и думаю то же, что и ты чувствуешь и думаешь, и чувствую, что ты понимаешь, что я чувствую странную близость, для которой слова — лишь маска». Честное слово! Это был момент, заряженный эмоциями. Я уже собралась сказать ей взглядом: «Мисс Боллсбридж, так вперед, дело только за вами…» Но нас прервали, а потом уже не представилось случая. Она удивительная женщина, Мария. Я чувствую, что если бы она вела меня по жизни, а я вела ее, все получилось бы замечательно. Это бы озарило мою жизнь, понимаешь, что я хочу сказать? Ты хочешь, чтобы твою жизнь озарило?
— Иногда. Но мало ли чего мы хотим. Мария опустилась на колени, чтобы зажечь газ в камине.
— Тебе нравятся мои подруги? — неожиданно спросила Шарлотта.
— Да. — Она почти солгала. Но, по крайней мере, враждебности к ним Мария не испытывала. — А что?
— Да так, просто интересно. Иногда мне кажется, что они тебе нравятся. А иногда кажется, что нет. А бывает, что я не понимаю, нравятся они тебе или нет. Хочешь знать, нравишься ли ты им?
Мария не сумела ответить на этот вопрос.
— В общем, кое-кому нравишься, а кое-кому нет, — весело тараторила Шарлотта. — Харриет, например, не нравишься, а Джудит — наоборот. Харриет считает тебя странной. Она говорит, что у тебя зловещий вид.
Мария огорчилась:
— Наверное, Харриет не хотела бы, чтобы ты мне об этом рассказывала.
— По-моему, людям необходимо рассказывать, что о них думают другие. Конечно, те, которые судачат о других за их спиной, не хотят, чтобы об этом узнали, но это еще не значит, что тем, другим, не надо об этом рассказывать. А вот Элисон ты не нравишься даже больше, чем Харриет.
— Элисон имеет право на собственное мнение. Она также имеет право на конфиденциальность.
— Она считает тебя чокнутой. Она спрашивала меня, не лежала ли ты в дурдоме и не проводили ли над тобой экспериментов. Я ответила, что не знаю.
— Шарлотта, ты не должна мне об этом говорить.
— Неудивительно, что они тебе не нравятся, правда? Хотя непонятно, почему тебе не нравится Джудит, ведь ты ей очень даже нравишься. Она считает, что ты очень привлекательна как личность. Так прямо и сказала: «Знаете, что мне нравится в Марии, что меня в ней привлекает? Ее личность. В некоторых людях я ценю симпатичную внешность, в других — чувство юмора, но в Марии — ее личность». Я не поняла, означает ли это, что она считает тебя несимпатичной или без чувства юмора, хотя Харриет и Элисон именно так и думают. Но Джудит ты действительно нравишься, и даже очень. — Она помолчала. — Знаешь, из всех моих подруг Джудит наименее любимая. Впрочем, я давно не размышляла о том, кто из них мне ближе.
Мария не ответила. Шарлотта встала, склонилась над ней и поцеловала в щеку:
— Ты прелесть.
Иногда Шарлотта откровенничала с Марией, иногда нет, по-разному бывало. Мария не возражала ни против того, ни против другого. Ей было трудно понять Шарлотту. О ее влюбленностях она узнавала урывками, не часто и понемногу, но внезапными и сумбурными фрагментами, ибо Шарлотта то рассказывала о себе по пять с половиной часов без передыху, то ничего не говорила неделю или две. Между прочим, если
