Киномагнат мягко улыбнулся, но не ответил. Контракты он запер в ящик, тактику — изменил. Кто-кто, а он знал, когда махать кулаками, когда — гладить бархатной лапкой.
— Да и зачем, — отеческим тоном сказал он, — вам сейчас уходить? Картина — в работе. Вы же не бросите ее на произвол судьбы! Такие способные, прилежные люди… Такие сознательные… Вам же ясно, как важен этот фильм для студии. Мы столько от него ждем. Мы столько заплатили, в конце концов…
Он встал и прослезился, словно чувствительный тренер, убеждающий малодушную команду.
— Держитесь! — взывал он. — Не сдавайтесь! Вы можете! Подумайте о нас. Мы на вас ставим. И вы нас предадите? Нет-нет! Идите, работайте… ради старой, доброй корпорации… ради меня, в конце концов!
— Можно прочитать этот ваш параграф? — спросил Эд.
— Не надо! — взмолился шеф. — Вам же будет лучше! Арабелла печально посмотрела на Булстрода.
— Пошли, — сказала она. — Ничего не выйдет. Они ушли. Магнат вызвал секретаршу.
— Что тут творится? — спросил он. — Эти «Грешники» чего-то крутят. Трое хотят уйти. Их что, обидели?
— Ну, что вы, мистер Шнелленхамер!
— Вчера там у них кто-то кричал.
— Это Доке. Ему стало плохо. Пена пошла изо рта… Да, кричал: «Не могу! Не могу!». По-моему, от жары.
Мистер Шнелленхамер покачал головой.
— Авторы сходят с ума, не спорю, но тут что-то другое. Какое у меня заседание в пять?
— С мистером Левицким.
— Отмените. Созовите «Грешников». Я их расшевелю!
За несколько минут до пяти из тюрьмы и из колонии двигалась пестрая толпа. Здесь были молодые авторы, старые авторы и авторы средних лет; авторы в очках и авторы в усах; авторы с нервным тиком и авторы с блуждающим взглядом. «Благовонные грешники» наложили на них свою неизгладимую печать. Доплетясь до зала, они расселись на скамьях, поджидая мистера Шнелленхамера.
Булстрод сел рядом с Арабеллой. Она была тиха и печальна.
— Эд купил для свадьбы банку бриолина, — сказала она.
— Женевьева, — подхватил мой племянник, — купила сбивалку для яиц, которой можно выщипывать брови.
Арабелла резко вздохнула.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил Булстрод.
— Ничего, — отвечала Арабелла. — Мы не можем уйти, пока не поставят этот фильм, а ему нет конца. — Ее одухотворенное лицо как-то дернулось. — Я слышала, люди работали над ним десятки лет. Вот, смотри, седой человек с соломой в волосах. Это — мистер Марки, он тут с самой юности.
Пока они печально глядели друг на друга, пришел мистер Шнелленхамер и влез на трибуну. Окинув взглядом зал, он откашлялся, а потом заговорил — об Идеалах, о Служении, о Чувстве локтя, о том Духе, который непременно приведет к Победе. Только он перешел к достоинствам местного климата, когда вместе с запахом хорошей сигары в зал ворвался голос:
— Эй, вы!
Все повернулись к дверям. Там стоял мистер Левицкий.
— Что тут такое? — спросил он. — Я вас ждал, Шнелленхамер.
Магнат слез с трибуны и поспешил к своему соратнику.
— Простите, Левицкий, — сказал он, — что-то неладно с «Грешниками», надо их подбодрить. Помните, пять лет назад пришлось вызвать полицию?
— С кем-с кем неладно?
— С авторами диалогов для фильма «Благовонные грешники». Ну, мы еще пьесу купили.
— Нет.
— Что «нет»?
— Не купили пьесу. Нас обошла «Медула-Облонгага». Мистер Шнелленхамер постоял и подумал.
— Верно, — сказал он, — обошла.
— Как миленьких.
— Значит, мы фильм не ставим?
— Конечно, нет. «Медула» двенадцатый год пишет сценарий.
— Ах ты, совсем забыл!
И мистер Шнелленхамер снова взошел на трибуну.
— Господа, — сказал он, — вы свободны. Фильма не будет.
Через полчаса в буфете царило веселье. Женевьева сидела в обнимку с Эдом. Арабелла гладила руку моему племяннику. Трудно было бы найти таких счастливых людей, если не выйти и не увидеть, как бывшие авторы пляшут карманьолу вокруг чистилки для обуви.
— Что делать будете? — спрашивал добрый Эд Арабеллу и Булстрода.
— Да вот, надумал нефть поискать, — отвечал мой племянник. — А где она? Разве что у вас, волосы смазаны.
— Ха-ха! — откликнулся бутлегер.
— Хи-хи! — вторили дамы.
Словом, царило веселье, приятно посмотреть.
— Нет, серьезно, — сказал Эд, — на что жить собираетесь? Жена — это вам не кот начхал.
Арабелла взглянула на Булстрода. Булстрод взглянул на Арабеллу. Впервые за этот час тень омрачила их счастье.
— Не знаю, — отвечал мой племянник. Эд хлопнул его по плечу.
— А я знаю, — сердечно сказал он. — Будешь работать со мной. Для друга я всегда дело найду. И вообще, надо примазаться к пивному бизнесу, без помощников не обойдешься.
Глубоко растроганный Булстрод схватил его за руку.
— Эд! — воскликнул он. — Ты — настоящий человек. Завтра же покупаю пушку.
Он обнял свою невесту. Смех за стеной сменился радостными криками. Там разожгли костер, и Доке, Нокс, Февершем, мисс Уилсон, миссис Купер, Ленок, Мендельсон и Марки кидали в него «Грешников».
Мистер Шнелленхамер и мистер Левицкий, прервав 745-е совещание, чутко прислушались.
— Хорошо дать народу радость! — сказал Левицкий.
— Неплохо, — поддержал его Шнелленхамер. — Прямо как Линкольн!
Они снисходительно улыбнулись. Добрым людям приятно, когда дети развлекаются.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЮМОРЕ
Внимательный читатель, конечно, заметил, что рассказы мои, в сущности, — юмористические; и теперь самое время предложить ему очерк о юморе, который просто обязан рано или поздно написать каждый член нашей гильдии.
В XVI веке «юмор» определяли как «смущение в крови» и, хотя делали это, скорей всего, из вредности, не так уж ошибались. Правда, я бы сказал «смещение». Чтобы стать юмористом, надо видеть мир не в фокусе, другими словами — страдать небольшим косоглазием. Тем самым, вы относитесь несерьезно к очень важным установлениям, а люди хотят в них верить и тоже смотрят на вас искоса. Статистика говорит нам, что 87,03 % косых взглядов обращены на юмористов. Солидный человек все время боится, как бы мы чего не выкинули, словно нянька, чей питомец проявляет склонность к преступности. Возникает та напряженная неловкость, какая царила в замке, когда по нему бродили шуты. Полагалось их как-то использовать, но особой любви они не вызывали.
