Наташа кивнула, рассеянно проводила взглядом стройную, аккуратную и, насколько позволяла зарплата, безупречно одетую подругу, и снова стала смотреть на остатки цветов.
Вернулась Надя быстро — ларек был неподалеку. Протянула ей запотевшую, мокрую, блаженно ледяную бутылку минеральной воды, сковырнула приоткрытую крышечку со своей и жадно присосалась к горлышку, делая большие глотки.
— Значит, — сказала она, осушив треть бутылки и довольно вздохнув, — когда ты шла к другому столбу, свет выключили?
— Ну да, а что?
— Да ничего. Просто ты говоришь, что когда провода порвались, тебя чуть не ударило током. Провода искрили, правильно? Вон, я смотрю, и трава действительно выгорела. Но ведь свет выключили — значит, линия была обесточена.
— Наверное, — Наташа подняла голову и хмуро посмотрела на целые провода. Об этом она не подумала. — Ну, ты знаешь, я в этом не разбираюсь.
— Вообще-то я тоже, — Надя глянула на рабочих. В очках ее лицо казалось мрачным, чужим. — Чудо, что электрики приехали. Это ведь не троллейбусная линия — так, фонарики.
Она лениво поднялась со скамейки.
— Ты куда?
— Пойду и узнаю кое-что у этих ребят.
Наташа скептически хмыкнула.
— Так они тебе и скажут!
Надя ничего не ответила, только ухмыльнулась с оттенком превосходства. Спустя минуту она уже вовсю болтала с одним из молодых рабочих, который, предоставив коллегам трудиться, производил эффектные жесты руками в сторону проводов, что-то объясняя Наде и довольно косясь на ее голые ноги. Надя, сняв очки, энергично кивала и смотрела на парня так, словно он был, самое меньшее, министром финансов. Немного погодя она вернулась и снова села рядом с Наташей.
— Ну вот, Саша сказал…
— Уже Саша?!
— Ох, как мы добродетельно вздергиваем брови! Он сказал, что когда фонарь повалился, ток на линии был. Иногда его отключают поздно. Редко, но бывает.
— Но ведь…
— Подожди! Он сказал, что на всех фонарях на протяжении четырех дворов нет ни одной целой лампочки.
— Но вчера они горели, я видела.
— А теперь они испорчены. Такое бывает при резких скачках напряжения. Вот и думай. Сначала погас свет, а потом — бац! — на тебя падает тяжеленный столб плюс провода под напряжением. Похоже на хорошую западню.
— Не говори ерунды! — Наташа покосилась на дорогу, словно та могла их подслушать и устроить еще какую-нибудь пакость. — Неужели нельзя подобрать реальное объяснение?
— Тогда ты обратилась не по адресу, подруга. Какое реальное объяснение? Сам по себе свалился? Бывает, но редко, да еще и в свете всего того, что на этой дороге творилось, как-то не смотрится. Или… Ну, Натуля, я конечно, не берусь оценивать твои физические возможности, но… маловероятно, что ты так хорошо стукнулась о столб, что он тут же сломался. Это ж тебе не кустик какой-то! Даже если он держался на соплях, как все у нас в стране, тоже что-то не верится.
— И все же? — Наташа с отчаянием цеплялась за реальную почву. — Что этот Саша говорит?
Надя как-то странно улыбнулась.
— А говорит он, что столб выглядит так, словно его выдернули. Как морковку из земли.
— Шутишь?!
— Отнюдь.
Наташа крепко сжала колени, поставила на них бутылку и задумалась. Хотя, собственно говоря, задумываться было не над чем. Время — вот единственное, чем можно объяснить ночное происшествие. Время подточило фонарь, и больше ничего. Отчего она всполошилась, зачем вызвала Надю — непонятно.
— Это уже получается второй раз, правильно?
Она подняла голову и непонимающе посмотрела на подругу, потом, сообразив, что она имеет в виду, кивнула. Действительно, если рассуждать по Надиному, дорога уже покушалась на нее дважды. Смешно. Дорога покушается. Она перевела взгляд на один из столбов, на цветы на нем. Несчастные случаи. Множество несчастных случаев. Внезапно ей стало как-то тягостно и неуютно, захотелось уйти.
Ей очень не нравилась эта дорога.
А дороге не нравилась она.
— С этим пятном тоже странно, — продолжала Надя, не замечая ее изменившегося настроения, — но я думаю, что ты его попросту проглядела. Конечно, если хочешь, можно потом поискать на других столбах или на этом, когда его поставят.
Наташа покачала головой.
— Нет, зачем. Ты извини, что я тебя с работы выдернула. Глупости все это.
Надя пристально на нее посмотрела.
— Правда?
— Да. Может, на меня так семейные нелады действуют. А может, возраст сказывается. В общем, бред нервной женщины.
— Ты так говоришь, словно тебе семьдесят.
Наташа вздохнула и осторожно потрогала себя за нос.
— Может, так оно и есть. Пошли отсюда, Надька. Не могу я смотреть на эти венки. Словно на кладбище сидим. Подумать только, столько лет ничего не замечать… Пошли! И давай больше не будем об этой дороге.
Она запрокинула голову, допивая воду, потом повернулась и рассеянно посмотрела вокруг. У дальней скамейки наклонившись стояла пожилая женщина, поднимая пустую пивную бутылку. Глядя на нее, Наташа вспомнила одну старушку, которую часто видела в городе, неподалеку от одного из банков. В жару и в холод, в любую погоду она стояла на коленях, протянув вперед руку с раскрытой ладонью и молча глядя перед собой, сквозь людей — куда-то очень далеко, и Наташа не раз думала, что не хотела бы оказаться в том месте, которое видела эта старушка. Она стояла так с утра до вечера. Каждый день. Старушка, по мнению Наташи, была живым подтверждением того, что бога точно нет — будь он — давно бы бросил горсть золота в обращенную к небу ладонь, и старушка не стояла бы тут — хотя бы один вечер.
Женщина положила бутылку в вязаную сумку так аккуратно, словно она была из богемского стекла, потом, подслеповато щурясь на солнце, посмотрела на бутылку в руках Нади и двинулась к ним. Глянув ей в лицо, Наташа похолодела.
— Надька! Ты посмотри!
— Да вижу! — сказала подруга неожиданно чужим голосом. — Отвернись ты, не смотри так!
— Но ведь это…
— Да тихо ты! Будем надеяться, она нас не узнает! Деньги есть?
Наташа протянула ей раскрытый кошелек, который прихватила из дома — она всегда носила деньги с собой. Надя заглянула внутрь, вытащила одну из синих бумажек.
— Разумный предел? — спросила она тихо. Наташа кивнула.
— Разумный.
Надя достала свои деньги, соединила бумажки вместе, сложила втрое и сжала в руке. Женщина медленно подошла к ним, пряча глаза, и спросила надтреснутым старческим голосом:
— Девочки, бутылочки не оставите?
На ней была старая кофточка и длинная юбка с накладными карманами — все очень старое, шитоеперезашитое, но чистое и аккуратное.
— Ага, — сказала Наташа, тщетно пытаясь придать голосу царственную небрежность, с которой говорит большая часть людей, оставляющих кому-нибудь пустые бутылки. Усердно разглядывая асфальт
