дороге, о которой они столько говорили с Надей, тоже ей не понравилось. Может, не случайно она пришла сюда — целенаправленно?
Словно дорога позвала ее. Чтобы задать ей вопрос.
Веришь ли ты в меня?
Вот он результат длительных задушевных бесед и жизни вообще. Психика определенно не в порядке.
Наташа снова прижала ладонь к носу, а другой рукой сердито потерла чувствительно ушибленные ягодицы. Придорожные фонари все еще горели, несмотря на поздний час, и она без труда увидела на светлой бетонной поверхности столба яркое пятно собственной крови. А выше…
Ох, а выше…
Ну конечно! Как же она могла забыть?! Фонарные столбы! Придорожные столбы! И дорога, на которой происходят аварии. Что еще могут делать столбы у таких дорог, кроме того, как держать фонари?
Быть надгробиями.
Фонари хорошо освещали их. Старые и новые. Искусственные и настоящие. С лентами и без. Яркие и тусклые. Цветы. Веночки. Заткнутые за железный обвод столбов. Примотанные проволокой. Привязанные веревкой. Покрытые дорожной пылью знаки скорби и смерти топорщились вокруг бетона осветительных стел.
И если бы один. Если бы хотя бы по одному на каждом столбе! Наташа попятилась, а ее глаза рыскали вперед-назад, подсчитывая столбы. Семь в поле видимости. И на пяти из них не по одному — по четыре и больше свидетельств чьей-то гибели на этом месте. В каждом пучке цветов чья-то жизнь, родители, дети, родственники. От столбов веяло холодом. Кусок пустоты среди жизни. Кладбище.
Как могло получиться, что она не замечала этого?! Пять лет прожила напротив, в сорока метрах, и ни разу не видела? Настолько быть выключенной из жизни… А Надька… Вот уж действительно — один раз увидеть! Память услужливо подсунула нередкие скопления людей возле дороги, обрывки разговоров соседей на подъездной лавочке, репортажи местного телевидения. Как же так?! Как?!
«Зло бродит и обычными земными дорогами».
Наташа вспомнила то, что не вспоминала визуально очень давно, хотя не далее, как вчера, рассказывала об этом Наде. Яркую картинку из детства. Одуванчиковая полянка. Весеннее солнце. Вон мама разговаривает с какой-то женщиной. Рев за спиной. А потом метнувшемуся детскому взгляду представляется что-то ужасное, огромное, блестящее, несущееся прямо навстречу. Десятком сантиметров левее, и ее венок висел бы тут же, на одном из столбов. «Памяти Наташеньки такой-то».
Наташа закинула голову, пытаясь унять кровь, постояла немного. Нужно идти домой, но как идти в таком положении. Она снова прижала ладонь к носу и выпрямилась, и кровь снова потекла по пальцам. Идиотская ситуация: ночью, на дороге, с расквашенным носом. Она повернулась, чтобы взглянуть еще раз на цветы на столбе, и нахмурилась. Фонарь наверху горел все так же ярко, дорога была так же пуста, но что-то изменилось, и это насторожило Наташу.
Столб. Что-то изменилось в столбе. Что-то появилось, что…
Нет. Не появилось. Пропало.
Пятно ее крови пропало.
Наташа изумленно заморгала. Даже в такую жару кровь не могла высохнуть так быстро, а если бы и высохла, то все равно осталось бы темное пятно. И пятно не маленькое — приложилась она хорошо. Куда же оно делось? Улетело? Или от жары и перевозбуждения у нее уже начались галлюцинации?
Наташа обошла столб кругом, оглядев его снизу доверху. Пятна не было.
Ну конечно! Если, задумавшись, она умудрилась врезаться в столб, то отчего же не допустить, что, потрясенная зрелищем траурных венков, она незаметно для себя бродила туда-сюда и теперь попросту перепутала столбы.
Эта мысль засела у нее в мозгу как заноза. Теперь, вместо того чтобы отправиться домой, придется пойти и посмотреть на соседнем столбе. Там она и увидит пресловутое пятно. А так же то, что ей пора лечиться от лунатизма.
Столбы располагались на расстоянии тридцати метров друг от друга. Она шла быстро, нервно размахивая одной рукой, и прошла две трети этого расстояния, когда внезапно оказалась в полном мраке.
Вначале она чуть не вскрикнула, и в голову моментально полезли всякие жуткости из штатовских фильмов, в которых внезапная темнота — непременный вестник всяческих пакостей. Но потом сообразила, что всего-навсего выключили придорожное освещение, как это делали каждую ночь, — пора и честь знать! И так оно сегодня что-то допоздна горело.
Словно в подтверждение того, что все в порядке, стремительно проехала машина, окатив все вокруг ярким светом. Хмыкнув, Наташа повернулась лицом к своему дому. Окно на «Вершине Мира» все так же горело. Единственное во всем доме.
И никто ничего не увидит.
Ветерок к этому времени уже утих, жара теперь висела спокойно, тихо и тягостно, поэтому резкий треск ветвей наверху прозвучал особенно громко — словно что-то большое торопливо продиралось сквозь платановую крону. Следом послышался легкий звенящий щелчок. Наташа обернулась и инстинктивно выбросила перед собой руки, как будто этим могла удержать стремительно опрокидывающийся на нее фонарный столб.
Только теперь, впервые в жизни, она поняла смысл выражения «застыть от ужаса», хотя раньше считала, что так не бывает — от ужаса можно заорать во всю силу легких, но стоять-то не будешь — побежишь как миленький — ноги сами все решат, без участия мозга. Но, оказалось, бывает и по-другому. Заорать как раз-то и не удалось — тело не чувствовалось — казалось, все, что было ниже глаз, попросту исчезло, да и сами глаза словно смотрели откуда-то со стороны, четко констатируя в течение крошечного временного промежутка клонящуюся навстречу огромную бетонную стрелу, проламывающуюся сквозь ветви платана, смутные очертания венков на ней, летящие следом за макушкой столба оборванные высоковольтные провода, искрящие красно-голубым, словно какая-то развеселая электрогирлянда.
Столб почти коснулся ее судорожно вытянутых рук — его тяжесть должна была без труда преодолеть это препятствие, отбросить его и смять, раздавить оказавшееся на пути человеческое тело. Но это тело вдруг вспомнило, что ему очень хочется жить, дернулось в сторону, уклоняясь от удара, и Наташа, сама в этом совершенно не участвовавшая, с каким-то тупым удивлением увидела, как столб пролетел мимо, секундой позже мелькнули плюющиеся искрами провода, и раздался глухой удар, который она почувствовала не столько слухом, сколько ногами. Истошно заверещали оставленные во дворе на ночь чувствительные иномарки, всполошенно мигая фарами и призывая на помощь хозяев. К заливистым звукам сигнализации присоединился лай разбуженных собак. В доме напротив одно за другим начали зажигаться окна, раздались полусонные сердитые голоса, вопрошающие, что случилось.
Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Наташа развернулась и бросилась к своему подъезду. О физике она имела очень смутное представление, но о неприятностях, связанных с током наслышана была достаточно. Хоть у нее и резиновые шлепанцы на ногах, это еще ничего не значит.
Только в дверях подъезда Наташа обернулась. Упавший столб светлой полосой лежал поперек двора, и в сухой траве, уже курившейся дымом, весело плясали красно-голубые искры. Оборванные провода подрагивали, словно в агонии, и ей вдруг показалось, что этими последними, судорожными рывками они пытаются добраться до нее, догнать, прижаться искрящимися обрывками к телу, ангажировать на бесконечный танец… Передернувшись, она нырнула в подъезд, а навстречу, шлепая задниками тапочек по ступенькам, уже спускался, гонимый любопытством, кто-то из заспанных соседей.
На следующий день был выходной, и Наташа с удовольствием провалялась в постели до девяти часов. Не спала — просто лежала, глядя в потолок и наслаждаясь блаженным ничегонеделанием. Заснуть не удавалось. За ночь она проспала часа два, не больше, то ли из-за жары, то ли из-за случившегося, то ли из-за дурацких снов — виделись то странные расплывающиеся животные, похожие на гигантских амеб, то уродливые человекоподобные существа с гротескно увеличенными телами, суетившиеся на дороге среди фонарных столбов, которые покрывали ее всю, словно странный бетонный лес. Твари гонялись друг за другом, ловили и поедали, беспрестанно чавкая и похрюкивая, и проснувшись, Наташа еще некоторое время
