Тифлис>
Дорогой Саша! Получил твою открытку. Спасибо. Вести приятные. У нас дела пошли совсем не дурно. Изготовили несколько важных вещей и сейчас занятыих мультиплицированием посредством ми-ми и ти- ти[133]. При первом удобном случае вылем. Носятся слухи о готовящихся избиениях. У нас не совсем спокойно. Многого ждут в мае. Мыконечно откликнемся как сумеем. Всего самого доброго <…>
Твой В.Эрн
14. М.М.Морозов[134]. Дневник[135] <15.05.1904 — 18.02.1905>
год. Легеркалия, декабрь.
15-го. Мы приехали за границу, в Швейцарию Nyon Villa les Frenes. Здесь очень весело. Мы уехали из Москвы11-го мая, а приехали сюда 15-го мая. Я здесь играю в поезда. В воскресенье, 12-го, мама ехала на моем поезде. Она ехала в Оборак. Главный город был Великий Лес. Легеркалия состоит из 45 островов. Это северные острова. Я царь Боца. Боца главный город Легеркалии. — Мама это писала. Мы учимся каждый день. Юра поехал в Рим, а Леля пока топает с ногами на лестнице.
<…> 8-го ноября в день моих именин было у нас представление 'Братья враги', драма моего сочинения. <…>
19-го декабря 'Россия' Газета
Воскресенье 19-е декабря.
Воскресенье 26-го декабря 1904 года будет елка, фейерверк и цирк. Содержатель всего этого М.М. Морозов. Праздник 'минвью' будет в нашей комнате. Декорации будут очень красивые. Помощница Антонова. Начинается после обеда.
1905 год
2-го января прошлого года родилась у нас Маруся[136]. У нас была елка. Я получил очень хорошие подарки. От тети Лели — плэд, от мамы— альбом для карточек.
<…> Когда мне было четыре года <1901>, мы жили в Проскурове.
18-го февраля.
Я очень люблю кукол. Вчера было мое рождение. Мама мне подарила мальчика, которого я назвал Сережа! И еще нессесер de voyage. Семен Николаевич мне подарил чашки и поднос, а Mademoiselle мне подарила чашку, из которой я пью!
Новость.
В три часа дня, 4-го февраля 1905 года убили Сергея Александровича, Великого Князя, в Москве. < ….>
15. В.Ф.Эрн — А.В.Ельчанинову[137] <21.06.1905. Тифлис — Гомбори>
Дорогой Саша! <…> Завтра я выезжаю из Тифлиса в Сигнахский уезд по одному важному для меня делу, о котором никто из домашних моих не должен знать. Поэтому я дома сказал, что еду к тебе в Гомбори. Это не полная ложь, потому что я к тебе действительно собираюсь заехать
Тыне удивляйся. Дело все это очень простое. Я тебе потом объясню, впрочем, если понадобятся объяснения.
16. С.Н.Булгаков[138] — А.С.Глинке[139] [140] <22.06.1905. Кореиз — Черныевка>
Крым, станция Кореиз,
22. 6. 1905.
Дорогой Александр Сергеевич!
Как я разочарован, что Выне приезжаете теперь и, как мне кажется по тону Вашего письма, совсем не приедете. Кроме того, сомневаюсь, чтобыв августе я был здесь. Тогда Вас извещу. Как Ваше здоровье, и не является ли это некоторым легкомыслием, приезжать Вам снова в Петербург?
Приезжайте-ка в Киев, м<ожет> б<ыть> будет и газетная работа (сейчас есть возможность), подумайте. Я и не работаю и не отдыхаю: не работается от волнения по поводу происходящего и угрызений по поводу своего бессилия и неучастия, а уж, конечно, и отдыха нет, так что напрасно трачу судьбой отсчитанные дни. Все-таки готовлю статью о Фейербахе. Я ведь был проездом в Москве на совещании о проектируемом там Соловьевском обществе. Познакомился там со Свенцицким и им очаровался[141]. Это огромная величина и сейчас уже, а что из него выйдет! Да и оба они так чисты, так хороши. Эрн дал статью о собственности, она мной принята уже. Не все в ней хорошо, но все-таки она замечательна по силе духа и убеждения. Д<митрий> Евг<ениевич>[142] здесь, и по обычаю, ноет. У меня нет уверенности, что журнал будет существовать в следующем году, а если будет, то в очень измененном и сокращенном виде. Таково настроение Д<митрия> Е<вгениевича> (впрочем, Вызнаете, как оно изменчиво), и трудно его убедить, зная, что он в этом году теряет 30 тысяч. Но продолжать это дело стоило быи в конце концов оно себя окупило бы.
С газетой дело обстоит сложновато вследствие малой литературности и вообще некоторой наивности Аггеева[143], который недавно прислал мне отчаянный проект редакционной конституции (тоже с Аксаковым). Но я все-таки надеюсь, что все это в конце концов уладится в желательном для дела смысле, только нужно смотреть в оба и держать твердый курс в начале. Беда: опять нет официального редактора, ибо найденный Карташевым отказался. Не можете ли Вы все-таки разубедить Мережковских в их настойчивости издать сборник? Ведь такая уйма серьезной и неотложной работына руках, что совсем не до причуд. Я при всем желании окажусь банкротом, ибо при теперешнем состоянии и в 'Вопросах Жизни' не могу достаточно писать. А их статьи охотно были быпринятыв 'ВопросыЖизни'.
У меня есть еще план, осуществление которого я предлагаю взять в свои руки Москве: дешевой народной христианско-демократической газеты(типа 'Рабочей газеты'). Это насущнейшая необходимость при теперешнем положении вещей, если только печать освободится. Не знаю, согласятся ли они (проект собственной газетыими оставлен). Идейная и внутренняя связь этой газетыс петербургской очевидна. У меня нет верыв серьезность и прочность газеты, во главе которой стоит теперь Лашнюков в Киеве[144], и в которой он убеждает меня принять участие. Но в благоприятном случае ваше жительство в Киеве могло быоказаться полезным и для этой газеты.
Поправляйтесь и отдыхайте. Пишите. Возможно, что в июле мне-таки придется ехать на север из-за политики. Но сейчас не знаю. Ваш С.Б.
17. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[145] <29.07.1905. Кореиз — Черныевка>
Крым, ст.Кореиз. 29.07.1905.
Дорогой Александр Сергеевич !
Сегодня получил письмо Ваше. Я по-прежнему, начинаю находить, что издание сборника теперь клином врезается в наши планы, но раз дело обстоит так серьезно, я, разумеется, приму участие в сборнике, хотя продолжаю просить Вас это дело затормозить
Я написал большую и тяжеловесную статью о Фейербахе[146], которую готовил в качестве тяжелого орудия для 'Вопросов Жизни', и теперь с явным ущербом для 'Вопросов Жизни', (к удовольствию ЗинаидыНиколавны) задержу ее для сборника. По идеям она к нему вполне подойдет. Сборник будет, конечно, интересен, и не участвовать в нем было быгрехом. У меня, чем дальше, тем больше, — обостряется чувство виновности за хамский, хотя и не предотвратимый поступок наш с ними[147]. О Дмитрии Владимировиче я без боли не могу вспоминать, и теперь только соображаю, как много они должныбыли перестрадать. Мои чувства эти
