учиться в Оксфорде, как мой брат Давид, отправился в Сорбонну.
— В парижский университет, то есть, — пробормотала Вала как бы для себя.
— Там я проучился три года, — продолжал Пьер, — и все свободное время проводил со своим крестным отцом. Его французский стал для меня вторым родным языком, в своих взглядах, привычках и вкусах я стал истинным французом.
Вада не прерывала его, и Пьер говорил:
— Как видишь, я совсем не похож на Давида, у нас совершенно разные взгляды на жизнь. Когда я вернулся в Англию, то остался недоволен состоянием дел в поместьях. К тому же мне все очень быстро наскучило. Я никогда не был в хороших отношениях с матерью и снова вернулся в Париж.
— Чтобы стать символистом!
— Я начал писать, а поскольку жил в Латинском квартале, мне намного проще было стать французом, чем оставаться англичанином. В основном я пользовался своим двойным именем и подписывался как Пьер Вальмон. — Он улыбнулся и добавил:
— И плодом моего усердного труда стала книга о символизме, которая должна выйти в следующем месяце.
— Почему же ты мне об этом не сказал? — спросила Вада.
— Я хотел сделать тебе сюрприз.
— Я буду гордиться тобой, это так прекрасно — увидеть твою книгу изданной, — с трепетом проговорила Вада.
— Мне нравится моя жизнь в Париже, — но сейчас все должно измениться, — сказал Пьер.
— Что ты имеешь в виду? — В голосе девушки была тревога.
— Давид только что сказал мне, что серьезно болен и не может на тебе жениться, даже если бы ты этого очень хотела: у него туберкулез. Врачи настаивают, чтобы он как можно скорее уехал в Швейцарию.
— Какой ужас! — воскликнула Вада. — Мне так жаль его.
— Мне тоже, — сказал Пьер. — Но это значит, что все поместья переписываются на мое имя, и я становлюсь их хозяином.
Сначала Вада никак не отреагировала, потом, подумав, спросила:
— Ты имеешь в виду, что должен уехать из Парижа и жить в Англии?
— Да.
Возникла тишина. Затем Вада первой ее нарушила.
— И тогда я тебе буду не нужна?
— Я этого не говорил, — ответил Пьер.
— Но ведь это так? Если ты должен жить здесь, в Англии… тогда ты, наверно, не захочешь жениться?
Пьер улыбнулся.
— Между прочим, — начал он, — как раз именно здесь жена нужна мне больше, чем в Париже. Он умолк, а Вада затаила дыхание.
— Есть только одно создание, на котором я готов жениться!
Девушка подняла голову с его плеча, и ее глаза внезапно засветились, будто кто-то зажег в них тысячу свечей.
— Неужели ты имеешь в виду меня? — прошептала Вада, от волнения не в силах говорить громче.
— Кто-то ведь должен приглядывать за тобой, — нарочито сердясь, проворчал он. — Ты иногда ведешь себя так плохо, с таким неоправданным риском, что я не могу позволить, чтобы все это продолжалось.
— Ты женишься на мне? Ты действительно хочешь этого? Ну пожалуйста, скажи мне!
Он неожиданно и властно привлек ее к себе, и его губы впились в губы девушки. Этот поцелуй, далеко не нежный, был неистов и требователен. Она ощутила, как снова внутри нее разгорается пламя, и была уверена, что то же самое происходит с Пьером.
Вада прильнула к нему, забыв обо всем, кроме того, что она снова в его объятиях, — в том прекрасном и сказочном мире, где существуют только она и он.
Его губы становились все настойчивее и горячее. Внезапно Вада почувствовала, как все ее тело размягчается, тает, словно воск, и постепенно сливается воедино с Пьером. Казалось, что этот поцелуй вытягивает ее душу и сердце, и они становятся душой и сердцем Пьера.
Наконец он поднял голову и как-то неуверенно проговорил:
— Ты обворожительна до умопомрачения, моя дорогая, я не хочу рисковать и потерять тебя. Ты немедленно выходишь за меня замуж!
— Но ты же стремился быть благоразумным…
— Увы, мне это не удалось. Настало время тебе стать моей женой.
Пьер почувствовал, в какое восторженное состояние пришла Вада.
— Я так этого хочу, — прошептала она. — Мы можем отказаться от моих ужасных денег, чтобы ты не презирал меня из-за них.
— Все намного серьезнее, чем ты думаешь, — сказал Пьер. — Ты не можешь пренебречь своими обязанностями, так же как я — своими.
— Что ты имеешь в виду?
— Я должен взять на себя заботу о поместьях и сделать все от меня зависящее, чтобы они процветали. Так и ты должна правильно, со всей ответственностью, справедливо распорядиться своими деньгами.
— Что ты подразумеваешь, когда говоришь «правильно распорядиться»? — испуганно спросила Вада.
— В нашем огромном хозяйстве предстоит сделать очень много, а это потребует уйму денег, — ответил Пьер. — Поместье Грэнтамов похоже на громадного голодного монстра, пожирающего все, что ему дают, и всегда требующего еще.
Пьер глубоко вздохнул, будто то, что он говорил, угнетало его, затем продолжил:
— В поместье живет много стариков, которых нужно обеспечить, надо построить школы, богодельни, сиротские дома. Мы владеем еще и огромным районом трущоб в Лондоне, — там неплохо было бы снести целые кварталы старых построек и на их месте возвести новые, удобные дома.
Пьер говорил серьезно и убедительно.
— Если ты станешь моей женой, все твои миллионы уйдут на воплощение моих замыслов. Ты не будешь разъезжать по светским балам в шикарных туалетах от Уорта и потрясать всех своими бриллиантами. Вместо этого тебе придется вместе со мной много работать, чтобы устранить пороки старого уклада и создать что- то новое, достойное.
— И я могу это делать… вместе с тобой? — воскликнула Вада.
— Если, конечно, захочешь, — ответил Пьер, — потому что как раз об этом я хотел просить мою жену.
Говоря это, он стиснул руки и, немного помолчав, произнес:
— Это будет не просто. У нас возникнет много проблем, и над ними придется ломать голову. Что-то, возможно, вызовет раздражение окружающих. То, что я хочу осуществить, не всем понравится, но проект грандиозный. Ты готова помочь мне, мое сокровище?
— Ты же знаешь: все, о чем я мечтаю и чего хочу, — это быть всегда рядом с тобой, делать то, о чем ты меня попросишь… и любить тебя, — страстно ответила Вада.
На мгновение она умолкла, затем очень тихо заговорила:
— Я думала, что мы будем жить в твоей студии, я буду готовить обед и убирать дом. Пьер улыбнулся:
— Может быть, стоит сохранить студию? Когда ты у меня заважничаешь и преисполнишься собственного величия от высоты своего положения, я увезу тебя в Париж. А пока мы могли бы провести там медовый месяц.
Вада снова подняла к нему лицо.
— Одни? — Вряд ли мы станем кого-нибудь просить сопровождать нас, — с легким смехом ответил Пьер.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — проговорила Вада.
