свое широкое плечо, быстро двинулся вниз по лестнице. – Ты нужна своей матери. Она зовет тебя.
– Я тебе не верю, – проговорила она, задыхаясь от тряски. На каждом шагу плечо его вдавливалось ей в ребра. Голова кружилась, и она за крыла глаза. – Мама меня понимает. Не то что ты. Она приняла мой выбор. Почему, спустя столько времени, она меня позвала обратно?
Проталкиваясь через море черных ряс, он ответил:
– Она больна, Тори. Очень больна. Тори потрясение смолкла.
– Джекоб, – наконец произнесла она испуганным голоском. – Пожалуйста, поставь меня на землю.
Он сразу же поставил ее, повернул лицом к себе и сумрачно посмотрел ей в лицо. Большие зеленые глаза вглядывались в него, безмолвно вопрошая о том, что она не решалась произнести вслух.
Его руки продолжали лежать на ее плечах, уже не удерживая, а предлагая поддержку, когда он тихо проговорил:
– Возможно, она умирает, Тори. Поверь, мне не хотелось так сообщать это тебе. Лучше бы, конечно, каким-то другим, не таким грубым способом…
– О святые небеса! – Теперь она сама приникла к нему. – Что случилось?
– Был пожар. Кармен обгорела, и доктор очень обеспокоен состоянием ее легких. Она надышалась горячего дыма.
Тори крепко зажмурилась, как бы отгораживаясь от его слов. Слезы сочились из-под сомкнутых век и струились по лицу. Жалобные всхлипывания вылетали из ее горла. Притянув к себе, Джейк обнял ее, дрожащую, обоим теперь было все равно, что на них смотрит целая толпа сестер, впрочем, многие из них открыто разделяли ее горе.
– Поплачь, ангельское личико, – ласково утешал он, невольно вспомнив, как любил называть ее раньше. – Выплачься.
Одна за другой, тихо и незаметно сестры удалились прочь, пока не осталась свидетельницей их печали только мать-настоятельница. Наконец, когда Тори немного успокоилась, Джейк с трудом произнес:
– Это еще не все, Тори.
Она кивнула, лицо ее еще пряталось у него на груди.
– Говори, – попросила она и напряглась, прижавшись к нему.
– Отец умер. Погиб в огне.
– О Боже, Джекоб! – разрыдалась она. – Как мне жаль, как же мне жаль!
– Мне тоже, дорогая, – тихо признался он. – Больше, чем я мог предположить.
– Ты любил его, – еле выговорила она. – Как бы вы ни воевали друг с другом, я знала, что ты его любишь, так же крепко, как и я. И он любил тебя, хочешь верь, хочешь нет.
– Да, думаю, любил по-своему, – грустно заключил Джейк.
Прошло еще несколько минут, прежде чем они заметили, что в стороне тихо стоит в ожидании мать- настоятельница. Притянув заплаканную девушку в свои объятия, она стала утешать ее и сочувствовать. Затем со смиренным вздохом спросила:
– Полагаю, вы сейчас уедете, сестра Эсперанса?
Тори кивнула.
– Да, – матушка. Я очень сожалею, но мне надо поехать домой.
Ласково улыбнувшись юной послушнице, женщина сказала:
– Возвращайся к нам, сестричка. Наша любовь пребудет с тобой, пока ты не вернешься в эту обитель.
Тори была потрясена, узнав, что пожар произошел больше недели назад и что сестры-монахини скрыли от нее это известие. Но еще больше потряс ее вид любимой матери, которую она увидела в первый раз за два года. Со слезами на глазах смотрела она на бледное, измученное страданиями лицо, обрамленное прядями седых волос. Неужели это ее мать, прежде всегда такая цветущая, энергичная и жизнерадостная? Когда поседели ее красивые черные волосы? Только ли боль покрыла морщинами ее лицо, или это уже годы наложили свою печать на любимые черты?
– Ох, мама! – вздохнула она. При звуке дочернего голоса Кармен зашевелилась и пробормотала: «Тори», – но не проснулась. Едва не рыдая, Тори подвинула стул поближе к постели.
– Я посижу с ней, – прошептала она Розе, которая стояла рядом и смотрела на них.
Роза кивнула и тихонько вышла из комнаты. Джейк задержался, незаметно стоял он в дверях и с тоской глядел на мать и дочь. И боль отразилась в его глазах. Спустя какое-то время он мягко проговорил:
– Я рад, что ты дома, Тори. Если кто-то может дать ей волю к жизни, это, конечно, ты.
Два долгих дня Тори не отходила от постели матери, покидая комнату, только чтобы поесть. Да и то Роза чаще приносила ей что-нибудь перекусить на подносе прямо туда, но девушка едва прикасалась к еде. Спала она в кресле около постели Кармен, не обращая внимания на затекающую шею и ломоту в спине. Джейк то и дело навещал Кармен и почти всегда, заглянув в комнату, заставал Тори на коленях в молитве. Он долго терпел, но в конце концов решил вмешаться.
Утром третьего дня, войдя в комнату больной и глядя в мутные от усталости глаза Виктории, он объявил:
– Начиная с этого момента ты будешь есть в столовой, Тори. Я велел Розе больше сюда подносов не носить.
Подойдя к креслу, в котором, обмякнув, сидела Тори, он взял ее за руку и, подняв на ноги, повел к
