делали кролики, но лишь свихнул шею и слёг в постель. Король обошёл зал, машинально трогая щиты на стенах ногтем большого пальца, от чего они глухо звенели.
— Сколь милое лицо, — бормотал он. — Сколь милое дитя, но полон я каким-то странным ощущеньем, будто с приглушенной тревогою за мною она следит — лесной зверёк…
Королевский Писец приложил к носу указательный палец правой руки.
— Скорее, будто вспугнутая птица, трепещущая в ивах, — добавил он.
Король резко повернулся и прорычал:
— Нет, не как птица, вспугнутая в ивах. Мой сон был ночью неглубок, и слышал я каждый шорох, писк и вскрик, и вздох: «тик-цок», «тик-цок» оттуда доносилось, — и он показал рукой чуть западней севера. — И что ни ночь, я слышу этот звук.
— Ведь иногда лесные колдуны с луны бросают камни — может это? — предположил Писец.
Король вздохнул:
— Несчётно, тысчу раз, настойчиво, настырно, непрерывно: «тик-цок», «тик-цок», «тик-цок», «тик-цок», «тик-цок».
Он подошёл к Писцу:
— Рассказывай теперь, какую сказку наплёл тебе намедни старый Токо?
Писец покашлял:
— Сказка Токо извилиста, полна обиняков, намёков, недомолвок, то да сё, ни «да», ни «нет», а только «допустимо», «быть может», «исключить нельзя», «похоже» и ворох всякой прочей ерунды — шесть «за», шесть «против», а отгадки — нет.
— Бу-бу-бу-бу, — сказал Король. — Болтай, болтун, болтай. Нет у меня досуга и охоты раздумывать над заумью его. Его рассказ всегда идет кругами и вертится на месте, как юла, со столь же малым смыслом.
— Я сделал всё, что мог, — пожал плечами Писец и пересказал историю об олене, шедшую от отца Токо, снабдив её сотней собственных поворотов и зигзагов.
Слушая, Король сперва порозовел, потом покраснел, потом стал из красного серым.
Обретя, наконец, голос, он прохрипел:
— Дай Бог, чтобы наш олень не оказался том оленем из истории отца Токо.
Писец воздел руки:
— Волшебство, — как говорит Токо, — движется кругами. Череда, а не чехарда чар очерчивает чудо, и что истинно для одного особого случая, истинно и для всех особых случаев той же особости. Если бы какой- то негодяй не забыл вернуть «Историю волшебства» на ту полку, где ей положено стоять, я бы показал вам, что я имею в виду. Над этой книгой трудились ещё писцы вашего батюшки. Нет в ней уже нет ни указателя имен, ни словаря тёмных смыслов, да и то сказать — страницы позагнуты да повырваны, в кляксах и пятнах, обложка в лохмотьях, а корешка нет.
— Кто там в лохмотьях? — удивился Клод.
— «История волшебства», — изволите не слушать, Ваше Величество! — обиделся Писец.
— Как посмела она вырядиться в лохмотья? — рявкнул Клод.
— Да уж жизнь довела.
— «Жизнь довела» — передразнил Клод. — «История волшебства» как раз сейчас в моей опочивальне, и листаю я её каждую ночь на сон грядущий.
Он хлопнул в ладони, и появился человечек малого роста в жёлтом одеянии. Клод велел ему сходить в королевскую опочивальню и принести «Историю».
— Позови трёх слуг себе в подмогу, — добавил Клод.
— Лица, берущие в Королевской библиотеке «Историю волшебства» или иные книги, должны заполнить соответствующее требование, — строго заметил Писец.
— Я не из тех, на кого заводят карточки, кто заполняет требование и кого можно заставить расписаться в формуляре, — отрезал Клод, — и если книга мне нужна, я просто иду и беру её.
Король и Писец выхаживали по залу навстречу друг другу, а когда встречались, первый ворчал, а второй — вздыхал. Тут в зал вошли четыре человечка в жёлтых одеяниях, сгибаясь и оступаясь под тяжестью огромного древнего фолианта. Они положили книгу прямо на пол и вышли, а Писец стал переворачивать пожелтевшие пыльные страницы, бегло просматривая их и покашливая.
— Здесь нет ничего на «олень», — сказал он, наконец, — кроме сообщений о девах, которые превращались в оленей, а потом из оленей — в дев. Все строги, обаятельны, учтивы, смуглы, высоки, убраны красиво. Но в каждом случае расколдованная дева помнила своё имя. Так здесь сказано.
— Тогда поищи на другое слово! — рявкнул Клод.
— Ну, например? — спросил Писец.
— Потеря памяти у дев, — рыкнул Клод. — Смотри на «П».
— «Потеря» в данном случае на «Д», — возразил Писец.
— Да мыслимо, возможно ли такое? — громом прогремел Клод.
Голос Королевского Писца был твёрд и ясен:
— Слова в книге расположены по ключевому понятию, так что нужно смотреть «Девы, потеря памяти».
Король зажмурил левый глаз, открыл, а потом зажмурил правый. Голос его стал низким и зловещим.
— Ничуть не сомневаюсь, что «кошка» у тебя на «ша», обезьяна-образина — на «эр», а «баран-болван» на «эф»! Хоть в «Э, Ю, Я» ищи разгадку тайны, а дай ответ!
Щиты на стене задрожали. Королевский Писец открыл букву «Д», где оказались свалены в одну кучу Дамоклов меч судьбы и Двойники, Догадки, Духи, Домовой и Демон, Доверчивость и Доводы рассудка, а с ними Дьявол, Дежа-вю и Девы. Король ходил взад и вперёд, пока Писец просматривал десятки страниц, то ахая, то охая, то ухая, то эхая. Наконец, Король не вытерпел и крикнул:
— Хватит тебе квакать и крякать — читай, что есть!
Писец покачал головой:
— Король, не торопите. Здесь полно статей и пунктов, ссылок и отсылок, значков, помет, подстрочных примечаний и терминов, и внутренних цитат на греческом, персидском и латыни, а также разных «см.» и «и т.д.»
— «См., и т.д.» — давай ответ скорее простым, понятным, внятным языком без всяких там «балда- белиберда».
Писец вспыхнул, перейдя от обиды на прозу:
— Вот на букву «Д» здесь рассказ о девяти чарах, которыми лесного и полевого оленя превращают в деву.
— Почему именно его? — спросил Клод.
Писец ответил медленно и терпеливо:
— Во-первых, олень спас жизнь колдуну, а, во-вторых, злой колдун решил сыграть с людьми злую шутку.
— Если бы я был королем над всеми королями, я бы положил конец колдовству, пусть мне хребет сломают. С такой суматохой и причудами кто поймёт, где его гончий пёс, а где — племянница?
— И вот что верно, — продолжил Писец, — для этих девяти чар: те девы были безымянны и помнили деревья и поля, и больше ничего.
— Ого! — сказал Король.
— Кроме того, что не менее важно, чары были всегда одинаковы, и во всех изложенных здесь случаях олень, спасаясь от погони, попадал в тупик, откуда не было возврата.
— Ну! — потребовал Король.
— После чего именно в том месте и в тот же миг олень являлся девою учтивой, высокой, смуглой, убранной красиво, принцессой благородной, как взглянуть.
— Во! — простонал Король и тяжко опустился на стул.
Писец вышагивал какое-то время взад и вперёд, потом остановился и поднял руку.
— И у всех этих лжеженщин, лжедев и лжепринцесс есть поразительное свойство.
— Так в чём оно? — прохрипел Клод.
— В том, что ни любовь, ни жар не расплавят чёрных чар. — Королевский Писец на минуту замолк и
