— Потерпи немного, я познакомлю тебя с ней самой, — пробурчал Бельтраме. — Мы уже пришли.
И действительно, за цепочкой акаций простиралась зелененькая полянка. Покой и тишина царили на ней. А деревья стояли плотной стеной, заслоняя от взоров посторонних то, что их не касалось.
Неожиданно в потемневшем небе загремели колокола вечерней молитвы пресвятой Богородице. Они замерли на месте, обнажив головы, и даже тот, кто думал лишь об убийстве, трижды помолился Деве Марии. Колокольный звон стих.
— Пора, — Бельтраме бросил шляпу на траву, за ней последовал и камзол.
Анджело вздрогнул, словно вернувшись из мира грез к повседневным реалиям, поначалу замешкался, не зная, что делать с розой: расставаться с ней не хотелось, но ему требовались обе руки, одна — для меча, другая — для кинжала. Однако он нашел изящное решение — зажал стебелек в зубах.
Если ему суждено умереть в этот час, он до последнего дыхания не расстанется со своей возлюбленной.
Анджело скинул шляпу и камзол, выхватил меч, кинжал. Бельтраме уже ждал его. И, увидев в зубах розу и не обладая поэтическим воображением, расценил это как насмешку и аж почернел от ярости. Коротко глянул по сторонам. Никого. Ощерился в ухмылке и ринулся на Анджело.
Бельтраме знал, как обращаться с мечом и кинжалом, и полагал, что без труда справится с поэтом, более привыкшим держать в руке гусиное перо. Впрочем, его уверенность в победе основывалась и на еще одной мере предосторожности, предпринятой им, о которой читатель узнает ниже.
Меч и кинжал встретились с мечом и кинжалом. Разошлись, встретились вновь, высекли искры, застыли, опять разошлись. Пять минут сражались они. Пот выступил на лбу Бельтраме, и пару раз он возблагодарил небеса, не покинувшие его в эту тяжелую минуту. Ибо оставалось надеяться лишь на них да секретное оружие, потому что обычным этот писака владел как нельзя лучше.
На мгновение они отпрянули друг от друга, радуясь короткой передышке, пытаясь восстановить дыхание. Сошлись вновь, и Анджело уже понимал, что превосходит соперника в боевых искусствах. Чуть ли не с дюжину раз он уже мог покончить с Бельтраме, но ему не хотелось доводить дело до убийства того, кто недавно был его другом. Стремился Анджело к иному — поразить неаполитанца в правую руку и тем самым прервать поединок. А ко времени излечения от раны он найдет способ излечить Бельтраме от сжигающей его ревности.
Внезапно острие меча Бельтраме устремилось к шее Анджело. С неимоверным трудом тому удалось отвести угрозу. В нем вновь пробудилась ярость, замешанная на инстинкте самосохранения. Если он вскорости не покончит с Бельтраме, за великодушие придется расплачиваться жизнью. Физически Бельтраме был покрепче, в отличие от Анджело, не выказывал признаков усталости. Раз добраться до правой руки возможности нет, придется бить в грудь, решил Анджело, справа, повыше легкого, чтобы причинить наименьший вред.
Он парировал резкий выпад и тут же нанес удар, который показал ему знаменитый Костанцо из Милана, учивший его владеть холодным оружием.
Отразить удар Бельтраме, естественно, не удалось, но меч, вместо того чтобы пронзить мягкую плоть, уперся во что-то твердое. У Анджело онемела рука, а лезвие сломалось чуть ли не у основания.
Бельтраме рассмеялся, и тут Анджело все понял. Неаполитанец был в кольчуге, тогда они вошли в моду, очень тонкой и исключительно прочной, способной выдержать любой удар меча или кинжала.
Поэт передвинул розу в уголок рта, чтобы иметь возможность говорить. В такой ситуации ему не оставалось ничего иного, как защищаться кинжалом и обломком меча, ибо Бельтраме обрушился на него, как вихрь.
— Трус! — прокричал Анджело. — Жалкий трус! Убийца! О… Боже!
Меч Бельтраме достиг цели. Секунду Анджело стоял, широко раскрыв глаза, словно не веря случившемуся, а затем рухнул лицом вниз на зеленую траву, все еще сжимая зубами стебелек алой розы. Бельтраме постоял над ним с жестокой улыбкой на губах.
Затем убийца присел, взял за плечо Анджело, чтобы перевернуть его. Он убил поэта из-за розы. И теперь имел полное право взять ее. Но тут до него донеслись какие-то звуки. Из-за деревьев, от дворца Браши.
— Туда, туда! — крикнул кто-то, и по камням загремели тяжелые шаги.
Бельтраме разом смекнул, что произошло. Случайный прохожий услышал звон мечей и кликнул стражу.
Он метнулся к лежащей на траве одежде, схватил камзол, пояс с ножнами. Одеваться времени не было, поэтому он сунул их под мышку, нахлобучил на голову шляпу и бросился в темноту, надеясь, что она укроет его от преследователей.
Выбежав на темную аллею, Бельтраме вытер меч, сунул его в ножны, надел камзол, подпоясался поясом, поправил шляпу и, не торопясь, словно на прогулке, двинулся ко дворцу Браши.
У выхода из аллеи он натолкнулся на трех стражников. Поднятый фонарь осветил его аристократический наряд. Офицер выступил вперед.
— Откуда вы идете, мессер? — поинтересовался он.
— От Пьяцца Навона, — без малейшего колебания ответил Бельтраме.
— И добрались сюда по этой аллее? — офицер указал в темноту.
— Да. Именно по ней.
Один из стражников рассмеялся. Офицер подошел поближе, осветил лицо дворянина.
— Эта аллея, мессер, кончается тупиком. Еще раз спрашиваю, откуда вы идете?
После секундного замешательства Бельтраме сам перешел в наступление. С какой стати его допрашивают? Разве дворянин не имеет права гулять там, где пожелает? Да известно ли им, с кем они имеют дело? Он — мессер Бельтраме Северино.
В тоне офицера прибавилось вежливости, но твердости осталось ничуть не меньше.
— Неподалеку убили человека, и я советую вам отвечать на мои вопросы, если только вы не хотите, чтобы их задали вам в другом месте.
Бельтраме предложил офицеру катиться ко всем чертям. Но по приказу последнего стражники схватили неаполитанца за руки, а офицер вытащил меч и кинжал и внимательно осмотрел их. Бельтраме не на шутку перепугался, ибо вытирал оружие в темноте.
И действительно, офицер нашел на мече подозрительное пятнышко, коснулся его пальцем, поднес руку к фонарю.
— Свежая кровь, — и добавил, обращаясь к стражникам:
— Уведите его.
И Бельтраме увели, чтобы он мог объяснить суду, каким ветром занесло его в темную аллею у дворца Браши.
Так уж вышло, что дырки, проделанной мечом Бельтраме в теле Анджело д'Асти, не хватило, чтобы через нее отлетела большая душа поэта. Возможно, лишь благодаря тому, что стражники, несущие Анджело с поля боя, столкнулись с Марко Фрегози, братом мадонны Лавинии и близким другом Анджело.
Коротко расспросив стражников и убедившись, что Анджело еще дышит, Марко распорядился отнести его на свою виллу на Банки Векки, откуда час с небольшим тому назад он ушел вместе с Бельтраме.
Они выхаживали Анджело с нежностью и любовью. Особенно старалась Лавиния. Да и могла ли она вести себя иначе? Ибо принесли его, как вы помните, с красной розой, зажатой в зубах, и она узнала в ней свой дар любви. И роза эта смела последние преграды к сердцу Лавинии, если таковые и оставались ранее.
На девятый день Анджело открыл глаза: кризис миновал, впереди лежали жизнь и счастье. Ему сказали, что он на вилле Фрегози, и известие это подействовало не менее благотворно, чем старания ухаживавших за ним друзей.
Днем позже он увидел Лавинию. Ее привел Марко, и, увидев, что Анджело в сознании, она залила слезами радости его подушку, как все прошедшие ночи заливала свою слезами скорби в тревоге за судьбу возлюбленного.
При ней Марко расспросил Анджело о подробностях случившегося с ним, высказав собственные подозрения, что виновник всему — Бельтраме.
