к дому. Уоллес знал об этом, поскольку поджидал у дороги, чтобы узнать, кто её заберет. В тот вечер он сопровождал их на всем пути их прогулки по барам, пока эта роль ему вконец не опротивела. Но не ревность двигала им: будь это возможно, он готов был поддержать её увлечение в надежде, что ей захочется освободиться от уз брака. К несчастью по какой-то причине их связь оборвалась, и Рэнд снова обратил свое внимание на Лоррейн Карвер…
Излияния Фэй и размышления Уоллеса были прерваны появлением бифштекса. Очевидно виски притупило её аппетит, ела она очень вяло и, пока Дейв покончил со своим, уже успела заказать кофе и бренди. Карверы ушли, официант стал убирать их столик. Дожидаясь своего кофе, Уоллес перешел к вопросу, который занимал его больше всего.
– Ну хорошо, – начал он, – твой желудок насытился, и можем поговорить о разводе.
– О чем тут говорить? У тебя что, появились деньги?
– Откуда им взяться, черт побери! – взорвался он, но тут же взял себя в руки. – Ты заполучила все, что у меня было.
– Громадная сумма, – с иронией заметила она и стала загибать пальцы. – Страховка, акции на несколько тысяч, потрепанная мебель и подержанная машина.
– Ты же подписала соглашение.
– Это было шесть месяцев назад.
– Что это меняет? Ты отказалась от алиментов. Тебе были нужны деньги, и я отдал все, что имел.
– Но это было не все, – Фэй погрозила ему пальцем. – Ты же говорил, что зарабатываешь десять – двенадцать тысяч в год.
– Такие заработки у меня были за год до нашего разрыва.
– Я говорила с твоим агентом, – заметила она с кривой ухмылкой, – он сказал, что клиентам нравились твои работы, и, при условии полной занятости, ты должен получать пятнадцать – восемнадцать тысяч, если вернешся к старой работе.
– Все может быть, – негодующе возразил Уоллес, – но к данному вопросу это не имеет никакого отношения.
– Неужели? – она оторвалась от своего бренди и расхохоталась. – Сколько ты получил от своего посредника в Нью-Йорке за оставленные ему работы?
– Шесть тысяч и четыре после продажи.
– И где же они?
– В Нью-Йоркском банке.
– Несколько раз ты бывал на Барбадосе со своими работами. Немногие из них вернулись обратно.
Чтобы унять дрожь в руках, Уоллесу потребовалось некоторое время. Он понял её намеки. Ей стало известно, что ему удалось выгодно продать выполненные здесь работы. Ни одна из них не претендовала на искусство с большой буквы. Дейв считал себя хорошим рисовальщиком, а теперь стал неплохо работать с цветом, что очень помогало в отображении местного колорита. Он постоянно улучшал свою технику, но его работы носили коммерческий характер. У него было соглашение с управляющим отеля «Сэнди Хилл» на Барбадосе о демонстрации его наиболее претенциозных работ, как и с управляющим отеля «Марин», чьи клиенты не менее состоятельны, но старше и прижимистей.
Там были выставлены на продажу небольшие и недорогие работы и Дейв не только удачно продавал здесь свои картины, но и находил это гораздо выгоднее, ведь комиссионные сводились к разумным десяти процентам вместо возмутительных поборов, требуемых галереями Нью-Йорка.
– Ты хочешь сказать, что я торгую своими работами? Ведь тебе прекрасно известно, их цена не превышает полутора – двух с половиной сотен за полотно.
– И сколько же у тебя здесь на банковском счету?
– Чуть больше двух тысяч.
– Четыре и два – это уже шесть. Если бы ты добавил ещё пятерку… – она внезапно осеклась и её накрашенный рот так и остался открытым, словно её вниманием завладела какая-то новая, пугающая мысль. – Который час?
– Десять десятого, а что? – отозвался Уоллес и с некоторым удивлением увидел, что она повернулась и подозвала официанта.
– Счет и побыстрее.
Дейв не понял причины столь резкой перемены настроения и, раздосадованный неожиданной сменой темы их беседы, спросил:
– Что за спешка?
– Ты же сам говорил, что не собираешься торчать здесь весь вечер.
– Знаю, но мне бы хотелось уладить…
– Мы можем поговорить в машине.
Она открыла соломенную сумочку, извлекла толстый бумажник красной кожи, а когда официант положил на столик счет, раскрыла его и стала рыться в отделении для денег. Появились разноцветные купюры местных банкнот, среди них и совсем новые. Освещение было тусклым и ему показалось, что это двойки. Фэй тут же убрала их, отсчитала три пятерки и положила их на счет.
– Тебе этого будет достаточно, – заявила она дожидавшемуся официанту.
Тот поблагодарил, забрал деньги и стал уносить тарелки, но Фэй уже укладывала очки в парчовый футляр, вместе с бумажником запихнув его в сумочку. Прежде чем Уоллес начал протестовать, она уже отодвинула стул и встала. Когда же он смог последовать за ней, она была уже шагов на пять впереди, но
