Сам Вишлев, конечно, должен понимать, что Сталин как искушенный политик вряд ли вообще мог публично (даже среди представителей элиты Красной армии) заявить о своем намерении развязать войну против Германии. Но почему-то историк сделал вывод, прямо корреспондирующийся с бездоказательным утверждением Резуна по поводу сталинского выступления 5 мая 1941 г.: 'Полному залу, - пишет В. Суворов, - Сталин в секретной (выделено В. Суворовым. -
После введения в научный оборот источников о содержании сталинских высказываний перед выпускниками военных академий РККА ссылаться на то, что они 'неизвестны науке' стало уже неприлично. Главным водоразделом в дискуссии по данному вопросу оказалось признание (или непризнание) намерения Сталина готовиться к наступательной войне. Но и здесь на пути объективного изучения столь важного и коренного вопроса встали препятствия субъективного характера - недопонимание либо нежелание признать очевидную значимость сталинских выступлений 5 мая 1941 г.
Например, Л.А. Безыменский стремился доказать, что призыв вождя о необходимости воспитывать РККА в наступательном духе, прозвучавший на выпуске 'военных академиков', оказался лишь агитационной установкой. Безыменский советовал не сбрасывать со счетов 'хвастливые заявления Сталина о наступательной мощи Красной армии', ибо последний якобы был 'великим мистификатором' [35]. Подобного рода выкладки, учитывая весьма скептическое отношение к научной добросовестности самого Л.А. Безыменского, как среди зарубежных [36], так и среди российских авторов [37], не могут не настораживать.
Г.А. Куманев и Э.Э. Шкляр, с одной стороны, совершенно справедливо указывали на правильность сталинской приверженности идее наступательной войны в конкретных условиях 1941 г., поскольку эта приверженность 'определялась необходимостью выбора лучшего стратегического плана' ведения боевых действий. С другой стороны, при анализе содержания выступлений Сталина у них создалось впечатление, что дело идет о 'заранее запланированной утечке информации', об 'искусно подготовленной, на высшем уровне... широко задуманной дезинформации'. Ибо, по их мнению, трудно иначе объяснить прозвучавшие на торжественном собрании и приеме (банкете) в Кремле сталинские 'откровения' о реорганизации Красной армии и 'подготовке ее в наступательном духе', которые, к тому же, делались 'с использованием конкретных цифр' [38].
Н.П. Шуранов среди главных событий, произошедших 5 мая 1941 г., называл и сталинские выступления в Кремле, которые, по его мнению, как и другие события того дня (беседа германского посла в Москве Ф. Шуленбурга с советским посланником в Берлине В.Г. Деканозовым, спецдонесение начальника Главного разведывательного управления Ф.И. Голикова) определило 'безусловную неизбежность еще одного этапа в развитии европейских, да и международных отношений' [39].
П.Б. Гречухин считает сталинские выступления 5 мая 1941 г., наряду с пактом о ненападении между СССР и Германией, водоразделом в государственной политике тогдашнего советского руководства [40].
Таким образом, несмотря на введение в научный оборот архивной записи выступлений Сталина перед выпускниками военных академий РККА, их содержание трактовалось историками по-разному. Во многом данное обстоятельство объяснялось отсутствием комплексного изучения всех имеющихся в распоряжении исследователей источников.
К середине 90-х гг. наряду с архивными публикациями о содержании выступлений Сталина на торжествах в честь выпускников военных академий были введены в научный оборот ранее не известные свидетельства участников этих торжеств, а также современников событий (Н.Г. Кузнецова, Г.К. Жукова, Э. Муратова, Н.Г. Лященко, Г.М. Димитрова, В.В. Вишневского, Я.И. Джугашвили). Сложился довольно представительный корпус источников по данной теме. Как уже отмечалось, была предпринята попытка, опираясь на названные источники и достижения историографии, более обстоятельно проанализировать содержание 'загадочной' речи и не менее таинственной реплики большевистского лидера, прозвучавших буквально перед началом германо-советской войны.
Проведенный анализ привел к следующим выводам: 5 мая 1941 г. Сталин однозначно дал понять, что Германия рассматривается в качестве потенциального военного противника, и СССР следует переходить от мирной политики 'к военной политике наступательных действий', а пропаганда должна перестроиться в наступательном духе. Сталинские выступления перед выпускниками военных академий были полны положительных эпитетов в адрес Красной армии, которая, по мнению вождя, завершила процесс организационной перестройки, перевооружения и технического переоснащения новейшими средствами борьбы. Выяснилось, наконец, что наибольшую ценность как источник сталинские высказывания 5 мая 1941 г. приобретают, если рассматривать их в тесной связи с пропагандистскими материалами ЦК ВКП (б), УПА ЦК ВКП (б) и ГУППКА, относящимися к маю-июню 1941 г. [41].
Но именно 'преемственной связи' между содержанием выступлений Сталина и текстами проектов пропагандистских директив, готовившихся с ориентировкой на них в ЦК ВКП (б) и ГУППКА в мае-июне 1941 г., и не желают видеть некоторые авторы.
Между тем из этих документов явствует, как было воплощено указание вождя о переходе 'к военной политике наступательных действий'. Их анализ дает возможность понять, что накануне 22 июня 1941 г. в советской пропаганде наметился поворот, и она начала перестраиваться под лозунгом 'наступательной войны'. По нашему мнению, в пропагандистских советских документах проводилась мысль о необходимости всесторонне готовиться к войне, в любой обстановке действовать 'наступательным образом' [42].
Эти выводы разделяют некоторые российские и зарубежные исследователи [43]. Так Б. Бонвеч солидарен с нами в том, что 'на основе явных изменений в советской пропаганде после речи Сталина 5 мая 1941 г. нельзя сделать вывод, будто Советский Союз определенно хотел напасть на Германию'. 'Из изменений в пропаганде, - развивает свою мысль германский исследователь, - можно действительно заключить Следующее: Сталин хотел подготовить страну и, прежде всего армию к тому, что Советский Союз может перехватить у Германии военную инициативу' [44].
По мнению О.В. Вишлева, развитие дискуссии вокруг речи вождя является подтверждением того, что ее версия, пропагандируемая западными, прежде всего германскими историками-'ревизионистами' (о прозвучавшем 5 мая из уст И.В. Сталина призыве напасть на Германию), якобы получила поддержку 'со стороны ряда российских исследователей'. Подобное утверждение выглядит как своеобразное развитие выдвинутого Вишлевым же тезиса, согласно которому отечественные авторы приступили к изучению названного вопроса исходя не из выявленных новых документов, а руководствуясь некими 'указаниями' (!) с Запада, в том числе содержавшимися в публикации германского 'ревизиониста' И. Хоффмана [45].
Как считал В.П. Попов, сталинское высказывание о необходимости перехода 'от обороны к наступлению' свидетельствовало об одном: вплоть до катастрофических для Красной армии поражений лета-осени 1941 г. вождь не сомневался в правильности советской военной доктрины, в основу которой были положены идея 'ответного удара' и теория глубокой операции, 'заслонившие' вопросы обороны [46].
Наконец, в новом российском многотомнике по истории Великой Отечественно войны можно прочитать: 'В выступлении 5 мая 1941 г. в Кремле перед выпускниками военных академий Сталин, по существу, призвал их не верить официальной пропаганде (sic!), а готовиться к войне' [47].
Все это свидетельствует о необходимости дополнительной, более глубокой проработки вопроса о содержании и значимости сталинских выступлений 5 мая 1941 г. учетом не только всей совокупности имеющихся источников, но и бытующих в историографии версий и мнений.
В историографии высказывается мнение, что весной 1941 г. Сталин меньше всего хотел нанести 'упреждающий удар' по Германии, поскольку имел после советско-финляндской (Зимней) войны 1939-1940 гг. 'ясное представление о низкой боевой мощи Красной армии' [48].
