И, конечно, разговор неизменно возвращался к Центрально-Азиатской экспедиции Рерихов, монгольский отрезок пути которой пролегал в непосредственном соседстве (по гобийским масштабам) с маршрутами экспедиции Ефремова.
«Старого» Рериха Иван Антонович лично не знал, но успел познакомиться и один раз встретиться и побеседовать с возвратившимся из Индии его старшим сыном — выдающимся ученым-тибетологом Юрием Николаевичем Рерихом. По словам жены Ивана Антоновича — Таисии Иосифовны Ефремовой, Юрий Николаевич во многом подтвердил то, что узнал Ефремов об экспедиг ции Рериха в Монголии. Со знанием дела, трезво анализировал Ефремов ход и особенности легендарной для меня рериховской экспедиции. Но не эти, в общем-то «земные», обычные подробности увлекали меня. Хотелось возможно достовернее и полнее узнать о самых главных, малоизвестных ее результатах, о которых коротко поведала в 1965 году публикация в журнале «Международная жизнь», — «Путь к Родине». Кто они, Махатмы Гималаев, приславшие с Н. К. Рерихом в 1926 году послание Советскому Правительству? Раджа-йоги, люди огромного древнего знания, — был ответ. — Того знания, которое представлялось запретным и колдовским европейскому мышлению эпохи христианского средневековья, и, по традиции, — если не колдовским, то сомнительномистическим — мышлению нового времени. Но именно наш космический век позволяет и обязывает современную науку трезво и непредвзято оценить это пришедшее из дали тысячелетий драгоценное наследие. Путь его современного нового открытия и возвращения в жизнь особенно труден — «как по лезвию бритвы». Архаична и невежественна косность запрета знания, и так же недопустима и опасна всякая его мистификация, «безответственное, скороспелое любопытство, потребительское к нему отношение».
Поэтому неизменно, полушутя-полусерьезно — «Мы чел (чела — ученик. — А. Ю.) не берем» — отвечал он на просьбы обращавшихся к нему романтиков, сразу же обезоруживая и возвращая на землю всех готовых воспарить в «высшие сферы». «Я свое мировоззрение и знание создал сам, а не получил готовым», — объяснял Иван Антонович невозможность стать чьим-либо «гуру».
— Но у него и не было свободного времени, чтобы лично учить других. Все свое время и знание он вложил в свои книги, — говорит Таисия Иосифовна Ефремова. Мы ведем разговор в его рабочем кабинете. Теперь это кабинет-мемориал, с большими фотографическими и живописными портретами писателя, с памятными сувенирами, подаренными почитателями его таланта. И так же, как при нем, летит на репродукции со старинной гравюры британский красавец-парусник «Фермопилы», и все на том же месте, за стеклом книжного шкафа, неприметная на первый взгляд фотография русского броненосца «Ретвизаи», о подвиге которого в Цусимском бою Ефремов хотел написать героический рассказ.
Таисия Иосифовна бережно достает стопку старых тетрадей. На одной из них, выцветшей за 30 лет, голубовато-серой, общей, в клеточку, надпись: «1956. Материалы по Великому Кольцу». Это — та из «премудрых тетрадей», как величал их сам писатель, в которой зафиксирована предварительная работа над «Туманностью Андромеды».
Среди плотно заполняющих записей по всевозможным энциклопедически широким проблемам — от сугубо фантастических (как «чертеж идеи» биполярной математики) и «обычных», статистических расчетов процентных соотношений воды и суши (70:30), оптимальных для развития жизни на планетах, — до полного поименного списка танцовщиц-апсар древнего индийского неба четыре странички убористого текста занимают выдержки «Кое-что важное из А. И.». Каждая фраза обозначена порядковым номером, всего их 86.
На первый взгляд эти отдельные положения не представляют собой какой-либо смысловой целостности. Это скорее глубоко эмоциональный, художественный текст, изложенный размеренным, торжественным, строфическим слогом.
25. Каждый помнит детей, ушедших из дома за счастьем, и сказки всех времен отдают счастье этим детям.
33. Магнитная волна, искра электричества и мысль — эти три путника встречают стремящегося в Беспредельность.
36. Роящийся столб мыслей проникает пространства дальних миров.
54. Только прошедший дисциплину духа может осознать, как сурова действительность свободы.
Здесь космологические положения (70. Космическая жизнь состоит из действия притяжения и отталкивания, иначе говоря, из ритма взрывов и накоплений) переслаиваются нравственно-практическими максимумами (57. Умейте поразить тьму лицемерия, но каждый лепесток искренности пусть живет!) и выводами политико-мировоззренческого характера (56. Человек, отдавшийся очень государственной религии, подобен ослу, несущему неизвестный груз); оценки особенностей религиозного мышления средневековой Европы (11. При средневековом идолопоклонстве Христу голос Фомы Кемпийского звучал протестом) дополняются суждениями о характере древнеиндийских систем (18. Хатха-Йога не должна рассматриваться как самостоятельная. Рост духа обращает ее в Раджа-Йогу). И вот он, конец нити, могущий помочь в определении этого законспектированного Ефремовым; источника, принадлежащего, по-видимому, и по содержанию, и по слогу одновременно и западной, и восточной традиции:
38. Молитва Шамбале. Ты, позвавший меня на путь труда, прими умение и желание мое. Прими труд мой, Владыка, ибо видишь меня среди дня и среди ночи. Яви, Владыка, руку твою, ибо тьма велика, Иду за Тобою!»
В «Выдержках из А. И.» дважды (38 и 65) упоминается легендарная Шамбала, тема которой проходит лейтмотивом и в индийском (цикле полотен Н. К. Рериха, и многотомной «Агни Йоге» («Живой этике»), записанной в 30-40-х годах в Гималаях Еленой Ивановной Рерих. Ее образ, «Матери Агни Йоги», со стилизованными чертами прекрасной и мудрой Уты Наумбургской, запечатлел Н.К. Рерих в одной из поэтичнейших своих картин «Камень несущая» («Держательница мира»). Стоя на горном склоне, у самого порога словно видимой в прозрачном кристалле волшебной голубой страны, она несет в ларце ее бесценный дар.
— Да, «Выдержки из А. И.» — это конспект книги «Агни Йога», — подтверждает мою догадку Таисия Иосифовна. — С «Агни Йогой» Иван Антонович познакомился, еще до встречи с Юрием Николаевичем Рерихом. Может быть, он читал ее еще в 30-е годы в Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова- Щедрина в Ленинграде, а, может быть, встретился с нею во время своей экспедиции в Монголию в 1946– 1949 годах. Там было много серьезных специалистов.
Уже само присутствие конспекта Агни Йоги в «премудрой» ефремовской тетради — свидетельство творческой дерзновенности, фундаментальности и ответственности предпринятой в романе «Туманность Андромеды» разработки темы космической коммунистической культуры Земли как синтеза многонациональных историко-культурных традиций народов. На то, как оценивал Ефремов проштудированный им источник, косвенно указывают находящиеся в «премудрой тетради», непосредственно за «Выдержками из А. И.», два небольших фрагмента-тезиса речей главных героев романа — Председателя Совета Звездоплавания Земли Грома Орма и историка Веды Конг. «Никакие документы истории (письменные), — набрасывает писатель речь Веды Конг, — не имеют значения для народной памяти, которая фиксирует только знаменитые дела. Но для знаменитых дел народная память очень долга — литература за 11 тысяч лет, наводнения, Атлантида и т. п. Поэтому всякая фальсификация истории путем уничтожения архивов, создания подбора документов, называния мест и городов бесполезны перед столетиями. В этом — народная история сказок, преданий и другого искусства, фольклора полностью расходится с историей так называемой научной, оперирующей письменными источниками и беспомощной перед фальсификацией».
Душой художника и интеллектуальной интуицией ученого-энциклопедиста Ефремов открыл и принял для себя в Агни Йоге красоту и энергию живого, «некнижного», не искаженного знания тысячелетий. Даже при беглом сопоставлении текстов его «Выдержек из А. И.» и прогремевшего на весь мир романа о Великом Кольце их идейносодержательная близость становится не только несомненной, но
