В 1993 году, когда Феллини медленно оправлялся от инсульта в феррарской клинике, Спилберг получил «Золотого льва» на Венецианском кинофестивале. Несмотря на недуг и обилие собственных проблем Феллини нашел в себе силы отправить ему поздравительную записку.
В ответном письме, датированном 10 сентября 1993 года, Спилберг писал мастеру, на выздоровление которого надеялся, как и все, кто окружал Феллини:
«Надеюсь, что Вы уже чувствуете себя гораздо лучше. Я был горячим поклонником Ваших фильмов с тех пор, как у меня открылись глаза… То, что ныне мне присудили ту же награду, какой было удостоено Ваше творчество в целом — творчество, снискавшее всеобщее признание и одобрение, — делает ее в моих глазах еще более драгоценной.
Ваши фильмы были для меня необыкновенным источником вдохновения. Вашим фильмам в несравненно большей степени, нежели лентам других авторов, кино обязано тем, что его называют искусством. Жаль, что мне не выпала возможность увидеться с Вами в Венеции, но я не сомневаюсь, что в будущем наши пути еще сойдутся».
Письмо заканчивалось словами: «Желаю Вам всего наилучшего и продолжаю пересматривать Ваши фильмы, по-прежнему черпая из них творческую энергию и вдохновение».
Это было последнее письмо, которое довелось прочитать Феллини.
За траурной церемонией на студии «Чинечитта» на другой день последовала заупокойная служба в церкви Санта-Мариа-дельи-Анджели. На ней присутствовали близкие и друзья Федерико и Джульетты. Ее почтили своим присутствием не только представители кинематографических кругов, но и президент Республики и члены кабинета министров. Премьер-министр Италии Карло Чьямпи сказал в своей речи, что Италия потеряла «своего великого национального поэта».
Целые кварталы были запружены поклонниками Феллини — людьми, которых он не знал, но которые знали его. Среди них были официанты ресторанов и водители римского такси. Огромное число таксистов припарковало свои машины по соседству с церковью, вызвав дополнительную пробку. Феллини оплакивали тысячи незнакомых с ним людей и миллионы, смотревшие сводки телевизионных новостей.
Джульетта сказала, что членам семьи и близким едва ли стоит одеваться в черное: «Федерико это вряд ли понравилось бы». На ней самой были темные очки, скрывавшие глаза, покрасневшие и превратившиеся в щелочки от проливаемых слез. На голове ее была шляпка в форме тюрбана: под ней прятались волосы, поредевшие после химиотерапии — процедуры, которую удалось провести вдали от посторонних взглядов.
На протяжении всей церковной службы она перебирала четки. Ближе к ее завершению, в самый душераздирающий момент Джульетта подняла руку с четками вверх и на прощание помахала любимому. «СЛао, атоге», — прошептала она.
У всех было ощущение, что она надеется вскоре воссоединиться с мужем. Те немногие, кто был с ними рядом на протяжении долгих лет, не сомневались: Джульетте не дано надолго пережить Федерико, и она сознает это.
В Римини гроб с телом Феллини сопровождали его сестра Магдалена и ее дочь Франческа.
Джульетта предпочла остаться в Риме, объяснив это тем, что ее горе, ее страдание не оставили ей сил перенести поездку. Это было правдой. Правдой было и то, что она тяжело больна. С разбитым сердцем возвратилась Джульетта в квартиру на виа Маргутта.
В мою память запали слова, сказанные ею несколько лет назад: «Быть женой Федерико Феллини — вот главная роль, какая выпала мне в жизни».
Тогда же она добавила: «Но когда люди вместе так много лет, как мы, случается, что они меняются ролями. Выпадали дни, когда я бывала Дзампано, а он — Джельсоминой». Без Феллини их общий дом казался удручающе пустым. Борясь за собственную жизнь, Джульетта одновременно боролась с утратой супруга с пятидесятилетним стажем, своего величайшего режиссера и ближайшего из друзей.
Ее пыталась утешить и ободрить семья: брат Марио, сестра Мариолина и племянница Симонетта. Последняя была дочерью ее младшей сестры Эуджении, умершей несколько лет назад. Симонетта помнила, как мать держала ее на руках, пока они ждали в аэропорту дядю Федерико и тетю Джульетту, возвращавшихся из Голливуда с церемонии присуждения наград Американской киноакадемии. Тогда «Оскара» в номинации «Лучший иностранный фильм» присудили «Дороге», и дядя и тетя получили всеобщее признание как звезды первой величины. Все это, впрочем, было еще невдомек маленькой девочке, понимавшей только, что собравшихся объединяет чувство всепоглощающего счастья. Когда дядя Федерико и тетя Джульетта спускались по трапу, она увидела, что золотую статуэтку «Оскара» держит в руке Джульетта. Увидев Эуджению и Симонетту, она гордо помахала ею в воздухе.
Семья Джульетты была рядом с ней, когда она перебирала письма и телеграммы соболезнования, прилетевшие со всех концов мира. Были среди них послания глав государств: Бориса Ельцина, Франсуа Миттерана, японского императора Аки-хито, а также сочувственные слова тысяч других, кто не нашел другого способа выразить охватившее их чувство потери.
Каждое утро Джульетта входила в кухню, привычно включала радио и вслушивалась в то, что люди говорят в микрофон о Феллини. Труднее всего ей было входить теперь в гостиную, которую Федерико называл «комнатой для размышлений».
Ей поступали предложения сыграть в том или ином фильме, приглашения принять участие в кинофестивалях, музейных выставках, культурных проектах, светских мероприятиях. В частности, продолжалась обсуждаться возможность поставить на Бродвее мюзикл «Джульетта и духи» — идея, которая была ей особенно по душе. Марвин Хэмлиш собирался написать музыку, и она с Феллини много говорили о том, какие изменения следует внести в сценарий, чтобы максимально приблизить образ главной героини к тому, как он виделся самой Джульетте.
Словом, на нее возник огромный спрос чуть ли не во всех странах мира. Теперь у устроителей разных масштабных акций не было возможности приглашать Федерико. И приглашали Джульетту. Открылись возможности поездить по свету — а это всегда было ее заветной мечтой. Приятно бывало показаться на том или ином фестивале вместе с феллиниевскими фильмами, в которых она играла и которыми так гордилась. И не без основания: ведь это были и ее дети.
Однако после смерти мужа состояние Джульетты катастрофически ухудшилось. Сила духа, с которой она сопротивлялась своему недугу, пока он был жив, оказалась исчерпана. Болезнь поставила заслон ее появлению на публике. Оставалась только частная жизнь, да и та сводилась к поездкам с виа Маргутта в клинику и обратно.
Она старалась по мере возможности проводить больше времени в их общем доме, но потребность в госпитализации возникала чаще и чаще. На протяжении последних месяцев у нее уже не хватало сил ездить в клинику, а потом возвращаться в пустую квартиру.
Врачи рекомендовали ее близким приготовиться к неизбежному. Следовало подумать об организации похорон и прочих формальностях. А Джульетта продолжала цепляться за жизнь.
Ее стремление жить, оставаться на земле даже без Федерико изумляло врачей, но выражение их лиц не оставляло места надежде.
Собрав всю волю, какая жила в ее истощенном теле, призвав на помощь необыкновенное жизнелюбие своих героинь — Джельсомины и Кабирии, — она еще раз удержала докторов от объявления фатального вердикта, как делала и раньше, на предыдущих стадиях болезни. В душе, конечно, она сознавала, что конец близок, но, будучи облечена в слова, в сухие медицинские формулировки, смерть становилась еще реальнее, еще неотступнее.
«Зачем сообщать мне о том, против чего я бессильна что-либо сделать? — спрашивала она врачей. — Не хочу знать ни о чем плохом. Хочу дожить то, что мне еще отведено, так, как считаю нужным».
Такие слова впору было произнести одной из ее героинь в феллиниевских фильмах.
Джульетта Мазина пережила мужа всего на пять месяцев. Она скончалась в Риме 23 марта 1994 года.
Она не дожила всего неделю до годовщины того дня, когда сидела в зрительном зале в Голливуде на церемонии присуждения «Оскаров». Тогда ее муж, спутник ее жизни на протяжении пятидесяти лет, стоял на сцене, получая своего «Оскара». А по ее щекам текли слезы, и Феллини со сцены трогательно и любовно просил ее перестать плакать. Это был один из самых волнующих моментов в истории «Оскара». Ни Феллини, ни Джульетте уже не суждено было принять участие в следующей церемонии. Но в тот момент ее
