«Неужели опять черная полоса!» – в отчаянии думала она, глядя на орущую старуху и скачущего вокруг нее Барсика.
– Ага! Получила! Так тебе и надо, курва! И мало тебе!
Делать было нечего, Парамонов ждал Любу с утра, и она кинулась к метро. Лучше уж туда, чем обратно в подъезд. К вредной старухе наверняка присоединится разбуженная криками консьержка. Если бы Люба была Люськой Апельсинчиком, она бы этим двум скандалисткам задала бы! Что страшного случилось? Не умерли же. Вам все равно делать нечего, днем отоспитесь. Но, увы, характер у нее не тот, не боевой. И учебники по психологии не шли в голову. Не выспалась, перенервничала. Ну, ни одной умной мысли в голове, вертится лишь фраза из памятки про маньяка в лифте: «Попытайтесь установить громкую связь с дежурным…»
Громкую связь… громкую связь…
Ох, как же кричала противная бабка! Да еще эта собака! Маленькая, а злая!
Люба влетела в метро, словно за ней гнались, и кинулась к кассе. Народу было полно, час пик. Люди ехали на работу. Пришлось встать в огромную очередь. Люба занервничала. Почему Парамонов не подумал о том, что ей придется биться за место под солнцем? Что ей это неудобно – тащиться утром через всю Москву на метро?
Но он же не знал, что Люба поедет на метро…
Она стояла в толпе и терпеливо ждала поезда. Картина была привычной: в считаные секунды перрон весь заполнился людьми. Они стояли со скучными лицами, готовясь штурмовать вагоны. Только что ушел поезд, но народу не убавилось. Любу теснили к самому краю. Она сегодня плохо себя чувствовала из-за ночного инцидента и утреннего скандала. Глаза слипались, голова гудела, ноги подгибались. Она пыталась сопротивляться, но толпа безошибочно чувствовала слабину. Любу затерли, затолкали. Как-то незаметно она очутилась на самом краю платформы.
И вдруг почувствовала резкий толчок в спину. Это было похоже на кошмар. Толчок – провал – и дикая боль в ноге. Она не сразу поняла, что случилось. Почему толпа вдруг оказалась над ней, где-то справа, почему слева глухая стена и почему все эти люди кричат. А потом вдруг увидела Стаса.
– Не подходи к краю! – орал он.
Люба попыталась подняться.
– Лежать! – бешено закричал Стас. – Ляг в желоб! В желоб ложись! Между рельсами!
«Между рельсами?» Она беспомощно огляделась. Да, это рельсы. Пахнет мазутом, руки в грязи, одежда тоже.
«Не отстирается теперь», – подумала она, отчаянно жалея свою шубку.
– Ляг, дура! – орал Стас.
И тут наконец до нее дошло! Ее столкнули вниз! Намеренно или нечаянно, неважно. Она лежит на рельсах, и из тоннеля уже показался поезд.
«Как правильно падать на рельсы? – попыталась вспомнить Люба. – Ах да! Я же не взяла памятку! У меня только про маньяка в лифте! Попытайтесь установить с дежурным громкую связь…» И она отчаянно закричала.
Впрочем, орали все. Любин голос потонул в криках:
– Женщина упала на рельсы!
– Стой! Поезд, стой!
– Бегите к дежурному, пусть отключит напряжение!
– Да побежали уже!
– Люба, не подходи к краю! Не подходи к краю!!!
На голос Стаса она среагировала. Она всегда на него реагировала. Стас читал все памятки. И знал, что делать, если тебя столкнули под поезд.
«Надо успокоиться…»
– Люба, ляг в желоб между рельсами! Прижмись головой к земле!
Она бы легла, но рельсы дрожали. Ходили ходуном. Что-то завыло, загрохотало.
«Я сейчас умру», – подумала Люба. И вдруг успокоилась. Растеклась медузой по грязным шпалам, с наслаждением вдыхая их запах. Запах машинного масла, мазута, нагретого железа. Ведь он был в ее жизни последним. Она пока еще чувствовала, как пахнут шпалы, слышала, как грохочет поезд. Она наслаждалась этой последней минутой. Нет, уже секундами. Никогда еще она не испытывала такое острое наслаждение жизнью. Это было похоже на эйфорию. Сердце сладко замерло. Еще секундочка… Еще… Она обожала это прежде такое ненавистное московское метро. Обожала толпу на перроне. Обожала Стаса, который кричал:
– Лежи! Не вставай! Не подходи!
Это были самые лучшие в мире люди. Лучший запах, гораздо приятнее всяких духов, лучше аромата цветущего луга и обожаемого прежде запаха пыли, прибитой к тротуару первой весенней грозой. И Стас… Он был лучшим на свете мужчиной. Потому что последний. Она закрыла глаза и приготовилась.
Потом ей стало противно и больно, и она поняла, что поезд остановился буквально в метре. Сразу же заныла нога, замутило.
– Люба, ты можешь встать?! – орал Стас.
«Что же он так кричит? – поморщилась она. – И вообще: почему они все орут?»
– Спокойнее, – продолжал командовать Самохвалов. – Люба, главное, успокойся. Ты жива. Дежурный отключил напряжение. Ты можешь подойти к краю платформы. Эй, Люба? Люба, ты что?! – опять заорал он, увидев, что она не двигается. – Я сейчас к тебе спрыгну!
– Не надо… – Она открыла глаза. – Я… сама… Сама.
С платформы к ней потянулись руки. Она с опаской посмотрела на тянущийся под краем провод.
– Все нормально, – сказал Стас. – Не бойся. Наступай.
Ее рывком втянули на платформу.
– Врача, быстро!
– Со мной все в порядке. Кажется.
Стас торопливо принялся ее ощупывать.
– Пропустите! Я врач! – протискивался к ним сквозь толпу какой-то мужик. – Пропустите! Мужчина – в сторону! Я врач! Что с вами случилось?
Люба поняла, что это уже ей.
– Ты слепой? – буркнул Стас. – На рельсы она упала!
– Возможны переломы. Так больно? – Ей надавили на ногу.
– Ой! Не очень… Со мной все в порядке.
– Мне! Мне помогите! – вцепился в человека, назвавшегося врачом, какой-то мужчина. Лицо его было бледным, губы дрожали. Люба не сразу сообразила, что это машинист.
– А с вами что?
– У… у… у меня с… с… Увольняюсь, к чертовой матери!
– Тогда вам к начальнику, не ко мне. Я-то чем могу помочь? Я врач.
– Дай таблетку, сволочь! – по-женски взвизгнул машинист. – Хватит издеваться!
– Валерьянки хотите? – спросил кто-то из толпы.
– Ой, а у меня валокордин!
– Сигаретку ему.
– Сто граммов!
– Точно, как рукой снимет!
– Спятили, что ли? – возмутился Стас. – Вот она! – Он схватил Любу за плечо. – Она на рельсы упала! Ей нужна помощь!
– Пьяная небось, – буркнул кто-то.
– Заткнись! – Стас с бешеным лицом обернулся на голос.
– А что? Обкурилась или с бодуна!
Стас вытащил из толпы хилого мужичонку в кепке.
– Тебе сказали заткнись?! Сказали?!
– А что я такого сделал?
