— Вовсе нет. Разумеется, вы знали о тайном завещании до того, как столкнули своего кузена со скалы?
Вилли вжался в кресло, его лицо побелело как мел.
Роджер взял стакан из его дрожащей руки и наполнил.
— Вообще-то, сказав 'столкнули', я, конечно, хватил через край, заметил он добродушно. — Я ведь хорошо знаю, что вы не могли никого столкнуть со скалы. Я полагаю, что на самом деле он оступился и сорвался во время ссоры?
Вилли во все глаза уставился на него.
— Не тревожьтесь, — спокойно сказал Роджер. — Здесь нет ни спрятанных свидетелей, ни диктофонов.
Вилли продолжал смотреть на него.
— Как вы думаете, не лучше ли вам облегчить душу, поделившись всем этим с кем-нибудь? — сказал Роджер мягко.
Повисло долгое молчание. Постепенно на лице Вилл' вновь проступил румянец.
— Выпейте еще, — посоветовал Роджер. Вилли последовал этому совету.
— Теперь уже ясно, что Энид не имела с вами ничего общего, — заключил Роджер. — А ведь все это произошло из-за нее?
Вилли колебался.
— Ну, не впрямую…
— Я это и имел в виду.
— Да, — Вилли уставился на свой стакан. — Энид вечно была недовольна, сказал он тихо. — Она из тех женщин, запросы которых обходятся весьма дорого. Я был не в состоянии угнаться за ее желаниями. Энид вечно влезала в долги и кляла меня за это. Казалось, она считала, что у нее есть право иметь все, что она захочет — не знаю уж почему.
Вилли выглядел так, как будто эта старая история все еще занимала его.
— Красивые женщины, лишенные ума, часто так поступают.
— Разумеется, у Энид не было ни грана ума.
Роджер отметил про себя, что Вилли говорит об Энид так, словно она умерла, и при этом с полным равнодушием.
— Сейчас я уже не понимаю, за что я так любил ее. И еще меньше я понимаю, почему эта любовь сохранялась во мне многие годы. И тем не менее так оно и было. Все это время я точно знал, что Энид вообще не способна на какое-либо чувство либо на бескорыстное увлечение кем-либо, кроме нее самой. Думаю, что я просто внушил себе, что со временем все может измениться. Мужчины ведут себя как полные идиоты, когда дело касается красивой женщины.
— Вот именно, — не без горечи согласился Роджер.
— Она всегда насмехалась надо мной, — посетовал Вилли, голос его звучал печально и осуждающе. — У нее была привычка ставить мне в пример жен наших более богатых друзей и перечислять их приобретения — словно я преднамеренно лишал ее того, чем она могла бы обладать. Она любила говорить о том, что 'другие' делают для своих жен и как 'другие' зарабатывают деньги, чтобы удовлетворить запросы своих жен. Она просто презирала меня за то, что я не способен 'делать деньги'. Умение заработать деньги — вот единственный критерий, по которому она оценивала достоинство женатых мужчин.
— Ну, в этом она была не оригинальна, — сухо заметил Роджер.
— Да, скорее всего. Но благодаря этому я всегда находился в удрученном состоянии. Сейчас в это трудно поверить, но ее колкости очень больно ранили меня. Практически у меня возник перед ней комплекс вины. Я жил и постоянном страхе, как бы она не бросила меня ради более богатого мужчины. Что в конце концов она и сделала.
Вилли замолчал, отпил шерри и, как показалось Роджеру, задумался о чем-то. Роджер кашлянул.
— Из-за этого вы и поссорились с Пиджином?
— Ну да. По крайней мере, причина таилась именно в этом. Пока мы были в море, она просто довела меня до белого каления. Она все время ставила мне в пример Брэя, как тип мужчины, который она обожает. Она сказала, что он ею увлекся и стоит ей только шевельнуть мизинцем, и он все для нее сделает. Я… Я был просто раздавлен. Я уже с трудом осознавал, что я делаю. Вечером я пришел к Гаю в палатку и сказал, что сложилась просто невыносимая ситуация. Что он просто обязан вызволить нас с острова, иначе я не отвечаю за последствия. Слово за слово, и я выложил Гаю все подробности наших семейных отношений с Энид.
Он и не подумал проникнуться ко мне сочувствием. Он крайне резко высказывался об Энид, и естественно, я был очень возмущен этим. Он рассказал мне, что устроил круиз с единственной целью — освободить меня от Энид. Он наговорил мне такое о ней и Брэе, что я вышел из себя. А он с издевкой делал грязные намеки и еще заявил, что я веду себя слишком буйно для столь респектабельного места, как наш лагерь, и предложил продолжить разговор где-нибудь подальше от лагеря. Мы вышли вместе и направились к скалам.
Здесь Гай и сказал мне нечто крайне неожиданное для меня. Он сказал, что отнюдь не завещал свои деньги в пользу государства. Это был отвлекающий маневр для Энид — чтобы она не цеплялась за меня. Он считал, что мы обязательно разойдемся и что это лишь вопрос времени. На самом деле, сказал он, все деньги по завещанию достаются мне, и я хорошо помню, как он хихикал, довольный тем, что ловко обвел Энид вокруг пальца: каково ей будет узнать, что она ушла от самого богатого человека в Англии!
Я в ответ защищал Энид, говорил, что она весьма достойная женщина и что у него сложилось о ней превратное впечатление. Тогда он начал насмехаться надо мной.
Он стоял на краю обрыва и фактически пытался спровоцировать, чтобы я столкнул его. Это все, что тебе нужно сделать, — сказал он, — чтобы получить несказанное богатство. Да вот только у тебя кишка тонка, — подначивал он меня. Чего уж тут удивляться, что Энид меня презирает. Он спросил меня, как я утром посмотрю ей в глаза, если не отважился ради нее на сущий пустяк. А ведь она так любит деньги! Он прибавил, что ведь и опасности никакой нет: никто же не видел, как мы уходили из лагеря. Его смерть расценят как несчастный случай.
И он начат поносить Энид, оскорбительно отзываясь о ней. Меня это привело в бешенство. Я схватил камень, лежащий у ног, и запустил им в Пиджина. Камень угодил ему в грудь. Он слабо вскрикнул и исчез за кромкой обрыва.
Даже сейчас мне неясно, — с особой серьезностью произнес Вилли, — бросил ли я камень в порыве слепой ярости, распаленный оскорблениями Пиджина в адрес Энид, не думая о последствиях, или же я и в самом деле надеялся, что это решит мои проблемы. Но когда я бросал в него камень, то подумал о том, что если все же решат, что это убийство, то дело могут списать на счет дурной славы этого острова. Теперь-то мы знаем, что все это были выдумки.
Но для себя я до сих пор не могу решить, что это было: сознательное действие, подпадающее под определение убийства, или бессознательное проявление безрассудного отчаяния. Тогда, на острове, именно это повергло меня в состояние глубочайшей депрессии.
— Именно поэтому вы в конце концов публично признали свою вину?спросил Роджер.
— Конечно, — кивнул Вилли. — Это было искреннее побуждение. Меня не слишком терзали угрызения совести по поводу содеянного, но я видел, что если ситуация не прояснится, последствия могут быть крайне серьезными. И тем не менее мое признание было сделано под влиянием мгновенного побуждения. На следующее утро я раскаялся, что сказал правду, и ужаснулся тому, что ожидало меня. И тогда я разыграл неведение и ввел вас в заблуждение в ключевых моментах следствия. Этого оказалось достаточно, чтобы вы поверили, что признание было ложным.
— Должен признаться, что вы ловко провели меня, — подтвердил Роджер. — Я действительно вам поверил.
— Так вы докопались до истины лишь позднее?
— Да, лишь после возращения в Англию. И то лишь методом исключения. В конце концов из подозреваемых остались лишь вы и Энид. Энид я исключил. Но это были только мои предположения.
— На этот раз вы угадали. Я рад, что правда стала известной. Знаете, я хочу спросить вашего совета.
