девушек, трудно было поверить, что большинству из них нет еще и двадцати лет. Пробираясь сквозь нагромождение тел, Кёхэй нечаянно наступил кому-то на ногу и поглядел вниз.
Девушка болезненно скривилась и чуть приоткрыла щелочки глаз, но тут же повернулась на другой бок и снова заснула. Она была почти голой. Несмотря на худобу, вся ее фигура, казалось, излучала силу. Тело, от груди до колен прикрытое лишь краешком одеяла, какой-то неприятной красотой выделялось среди истощенных мужских тел. Лица спящих не были знакомы Кёхэю. По всей вероятности, он вчера привел к себе эту компанию прямо из ночного бара. И сейчас незнакомые парни и девушки оказались в особнячке, который отец с матерью купили Кёхэю, чтобы у мальчика было место для занятий. Родители стремились не столько ублажить сына, сколько выдержать свой пресловутый принцип невмешательства и, выложив сразу чуть ли не двадцать миллионов иен, приобрели особнячок в тихом уголке Сугинами-ку, утверждая, что «ребенку» будет удобнее жить самостоятельно.
В этой «берлоге» Кёхэй скрывался, прогуливая лекции, здесь же развлекался с девицами. Ночи он проводил в кафе и барах, а потом нередко приглашал к себе в особняк целые компании, и они устраивали самые настоящие оргии, да еще с «лекарством».
В доме, как всегда, царили ужасающий хаос и грязь: на кухне в мойке громоздились горы немытой посуды, на столах - облепленные мухами остатки еды, в комнатах была в беспорядке раскидана одежда и в углу на куче пластинок лежала гитара.
В четырнадцатиметровой комнате с террасой из-под груды одеял высовывались чьи-то голые ноги, торчали головы с всклокоченными немытыми гривами волос. На полу, свидетельствуя о бурно прошедшей вечеринке, валялись рулончики туалетной бумаги, кожура апельсинов, окурки, коробочки из-под наркотиков, пустые бутылки, надорванные пакетики из фольги…
В застоявшемся воздухе висел кислый смрад. Однако вся компания по-прежнему спала глубоким сном. Кёхэй прошел в соседнюю комнату - столовую. На дощатом полу лежал на боку пустой баллон огнетушителя. Столовую наполнял резкий неприятный запах химикатов.
Кёхэй вспомнил, что вчера, вернувшись из ночного бара, они решили «поиграть» с огнетушителем. Чего только не придумаешь, когда ты уже подогрет «лекарством»! Четверо парней и четверо девушек, сбросив одежду, улеглись на пол. Кёхэй сбил наконечник огнетушителя, и столовая мгновенно превратилась во вспененное море. Они начали по очереди направлять струю друг на друга. Голые, одурманенные наркотиками и похотью юнцы визжали и извивались в скользкой белой пене…
А потом липкие от пены тела сбились в кучу под душем. В крошечной ванной комнате восьмерым было и не пошевелиться. Кёхэй стал попеременно пускать то холодную, то горячую воду, но, даже когда лился почти кипяток, спастись никому не удавалось…
Что ни говори, вчерашний вечер был как-то особенно сумбурен. Обычно у Кёхэя собирались одни и те же люди и он хотя бы приблизительно знал, кто они такие. Профессиональных проституток он презирал и к себе не водил. Иногда он знакомился с молодыми секретаршами, ищущими приключений на одну ночь, но, как правило, тоже не звал их к себе. Однако в прошлый вечер получилось не так, как всегда. Люди, с которыми он развлекался этой ночью, оказались в его «берлоге» совершенно случайно…
Почему же он привел сюда всю эту ораву? Вчера он вместе с матерью выступал по телевидению. Воспоминание об этом было настолько отвратительно, что, стремясь забыться, он изменил своему непреложному правилу и затащил в особнячок незнакомую пьяную компанию.
В передаче «Разговор с сыном», транслировавшейся на всю Японию, Кёхэй выступал в качестве образцового сына, ведущего диалог с матерью о том, как в нынешнее пропащее время поддерживать душевное общение между роди-1 елями и детьми. Задачей Кёхэя было поддержать репутацию матери. Он обманывал не только телезрителей всей страны, но и собственных родителей.
«…В нашей семье нет никаких конфликтов между родителями и детьми. Хотя и папа и мама чрезвычайно загружены работой и у них остается мало времени на детей, отношения у нас всегда самые сердечные…»
«…Отчуждение, пренебрежение друг к другу - такого о
«…Ребенок, вырастая, становится другим человеком, я, хотя это наша собственная плоть и кровь, он не таков, каким был в пеленках. Когда родители этого не понимают, тут-то, по-моему, и начинается конфликт между поколениями. Что значит «понять своих детей в главном»? Думаю, это значит видеть, как ребенок в процессе развития превращается в другого человека, и постоянно «следовать» за ним. Письма, что я пишу моим детям, можно сравнить с ракетами, которые я запускаю им вслед. Нынешние дети развиваются быстро, запускайте им вслед побольше подобных ракет…»
Перед его глазами стояло самоуверенное лицо матери, с обаятельной улыбкой толковавшей об очевидных вещах. Кёхэй же, сидя у нее под боком, должен был в нужных местах, так сказать, бить в литавры.
Как страшна сила средств массовой информации - его мать превращалась в мессию, вещающего о конфликте поколений!
Однако он-то зачем там выступал? Из-за матери. Она всегда стремилась обставить все, как полагается. Еще не став любимицей журналистов, Кёко Ясуги, молодая и красивая, уже играла некую хорошо выученную роль - никогда не была она сама собой.
Хотя Кёхэй всегда жил под одной крышей с матерью, у него не сохранилось о ней никаких младенческих воспоминаний. Старая няня поила его молоком, меняла пеленки, потом водила в детский сад и забирала домой, давала ему с собой еду, когда он уезжал на пикник. Мать выступала в своем родительском качестве лишь в официальной обстановке, при большом стечении народу, например на родительских собраниях. В такие дни она бывала особенно красивой и подтянутой.
И все же в детстве он чувствовал уважение к ней и даже гордился своей матерью, которая в отличие от других нарядно одевалась даже дома.
Повзрослев, он понял ее истинную суть и почувствовал яростное раздражение: она была красивым, суетным и пустым созданием.
Впервые он почувствовал это, еще будучи в первом классе начальной школы. Он собирался со школьниками на экскурсию в горы, а мать в тот день отправлялась вместе с другими богатыми дамами-благотворительницами на праздник в доме для престарелых.
Старая няня, как назло, заболела и отпросилась на весь день.
Мать и не подумала приготовить Кёхэю еды в дорогу, а когда ему пора было идти, она на минуту оторвалась от зеркала, перед которым полдня примеряла новые туалеты, и протянула сыну купюру в тысячу иен:
- Сегодня мама идет навестить очень милых старичков. Ты уж сам о себе позаботься. Подойдет время обедать, купишь себе чего-нибудь.
Бумажка в тысячу иен - вот и вся материнская забота! Чтобы другие детн не заметили, что его рюкзак пуст, он запихал в него плюшевого медвежонка, полученного в подарок от детского сада.
Целью экскурсии было далекое горное озеро. Тысяча иен по тем временам составляла приличную сумму, но что купишь в горах? Другие дети весело болтали с родителями, которые тоже поехали на экскурсию, и, проголодавшись, разворачивали свертки с завтраками. У Кёхэя ие было с собой даже фляжки с водой, и еще прежде, чем мальчик проголодался, он почувствовал, что у него пересохло в горле. Чужие родители, пожалев его, угостили рисовым колобком и чаем. Он же стыдился открыть свой рюкзак и съел подаренный колобок, одиноко устроившись на скале подальше от людей. Он яростно впивался зубами в рисовый кругляш, а по щекам катились слезы.
Кёхэю навсегда врезалась в память эта экскурсия с медвежонком в рюкзаке. Мать-то, наверно, забыла - ведь это было так давно. Да нет, забыла - не то слово, она и не подозревала, что он тогда сунул в рюкзак своего медведя, и была уверена, что выполнила с лихвой материнский долг, выдав мальчишке тысячу иен.
Что же касается отца Кёхэя, то его словно и не существовало. Он вечно был занят, а с тех пор, как окунулся в политику, они и вовсе не встречались, хотя жили в одном доме… В каком-то смысле Кёхэй чувствовал себя почти сиротой, а у сироты, конечно же, не может быть никакого отчуждения от родителей…
Да, он чувствовал себя сиротой, но в то же время участвовал вместе с матерью в радио- и телепередаче «Разговор с сыном», одним махом сделавшей Кёко Ясуги кумиром матерей всей страны. Какой абсурд! И он, «образцовый отпрыск», тоже стал знаменитостью.
Мать и сын были соучастниками преступления. Только мать не испытывала чувства вины. А ее сообщник заделался заправским хиппи, полюбил наркотики и «свободный секс». Если бы об этом узнали миллионы радиослу-шателей и телезрителей, репутация Кёко Ясуги мгновенно бы рухнула, а это наверняка бы повлияло и на политическую карьеру отца. Кёхэй держал в руках козырь, бьющий наповал. Ему были попросту смешны его родители, не подозревающие, что сами дали сыну оружие, способное их уничтожить. Пользуясь их неведением, он отчаянно и бесстыдно прожигал жизнь. Может быть, этим он мстил родителям, сделавшим его лицемером.
Он вышел из туалета и вернулся в спальню, но там все по-прежнему спали. Тогда он пошел на кухню, сел на стул в углу и закурил. Вдруг сзади раздался голос:
- Дай и мне сигарету.
Он обернулся. На пороге спальни стояла девушка, та самая, на которую он наступил, пробираясь в туалет.
- Ты что, проснулась?
Кёхэй протянул ей пачку «Севен старз», и она ловко вытащила сигарету.
Вот, прикури.
Спасибо.
Девушка прикурила от зажженной Кёхэем спички и жадно затянулась.
- Обычно после «лекарства» табак кажется горьким, а сегодня почему-то вкусно.
Она была уже одета. Свободная блузка и миди-юбка скрывали очертания ее тела. Одежда подчеркивала в девушке прежде всего ее молодость. Ей еще не было и двадцати. Наверно, студентка.
Где мы с тобой познакомились? - спросил Кёхэй, мучительно напрягая память.
В баре «Джорджи». Мы потанцевали, а потом пошло-поехало, и ты привел меня сюда.
Словно ребенок, с удивлением разглядывающий новую игрушку, она на мгновение высунула кончик языка, и лицо у нее сделалось совсем детским. Трудно было поверить, что несколько часов назад эта девушка бесстыдно плясала голой под пенной струей огнетушителя.
Ах, вот оно что, бар «Джорджи»… Значит, там ты и пасешься?
Фу… Разве обо мне можно такое подумать?
Она рассмеялась, и на щеках у нее появились необыкновенно трогательные ямочки. Улыбка ее была открытой и искренней. Посмотрев девушке в глаза, Кёхэй почувст-
