большую для тех мест реку Шахэ. Она течет по широкому лесному ущелью. Нижнее ее течение относительно спокойное, но вверху, особенно когда вода еще не спадает, река грозная. В ее долине на протяжении километров сорока от моря расположились черкесские и русские колхозы - то маленькими селениями, то отдельными домиками, спрятавшимися в зелени садов и леса. По перекатам - броды, на глубоких местах - висячие мосты. Ходить без привычки по таким переходам жутко. Висячий мост - это два железных каната, над ними, вместо перил, проволока. На канатах прикреплены поперек узкие дощечки. Промежутки между ними иногда настолько велики, что можно провалиться. Аспирант Борис, как только увидел качающийся мост над ревущей белой рекой, без промедления направился по нему. Но когда он ступил на него и посмотрел вниз, сердце его сжалось, голова закружилась. Ему все время казалось, что дощечки под ним, наполовину уже сгнившие, сейчас обязательно сломаются. Впрочем, страх он испытывал только вначале. Потом привык, в особенности когда увидел, как по такому мосту с песнями шли женщины, навьюченные сеном, и вприпрыжку бежали мальчишки.
Путешественники раскинули палатку на небольшой поляне у высокого и крутого обрыва и решили день-другой отдохнуть и подкормить лошадей. Профессор собрался порыбачить. Внизу гремела река. Из палатки был виден противоположный отвесный склон ущелья. Бук и граб вперемежку с каштанами стояли на нем уступами. Вершины их неподвижны. Но вот по ущелью подул ветер. Ветви закачались во все стороны, зеленое море заволновалось. Потом все стихло, и Борис услышал голос Никиты Петровича. Тот сидел у костра. Из-за шума реки аспирант не разобрал слов.
- Что? Не слышу.
- Обедать идите, да поскорее. За лососями пойдем.
Они наскоро пообедали, Борис взял удочку, профессор - спиннинг, нашли по обрыву заросшую тропу и, как обезьяны, цепляясь за ветки й болтая в воздухе ногами, кое-как спустились к реке. Пройдя по берегу с километр, перешли по «живому» мосту на другой берег и остановились у сине-зеленого омута под белой скалой. Повыше омута, с большого камня толстым слоем сбегала зелено-лиловая вода. Под потоком ясно виднелись белые и рыжие камни.
Аспирант закинул удочку в яму, и тотчас из-под скалы к червяку на крючке ринулась крупная форель. Борис дернул удилище вверх, рыба закачалась в воздухе и тут же сорвалась.
- Больше вам не удастся здесь поймать. Форель уже оповестила своих друзей об опасности. Теперь попробую счастья я. Лосось не понимает языка форели. Он еще не настороже.
И Никита Петрович взмахнул удилищем. Блесна с грузилом на тоненькой жилке полетела на дно, под самую струю, где должен находиться невидимый лосось. Рыболов стал быстро крутить катушку, блесна поднялась наверх и, сверкая под солнцем в прозрачной воде, возвращалась к берегу. Она была подобна убегающей рыбке. Профессор забрасывал блесну в омут раз двадцать. Ни одна рыба не бросалась за ней.
Ни тут, ни в следующих двух ямах Никита Петрович ничего не поймал. Чтобы удобнее было размахивать удилищем, он становился на большой камень. Блесна зарывалась в валы бешеного потока, леска натягивалась, блестящая металлическая пластинка выпрыгивала из вала, ее накрывал другой вал, наконец, она выходила на спокойную воду и под тяжестью грузила тащилась у дна. Иногда она цеплялась за камни. Рыболов тянул ее во все стороны. Ничего не помогало.
Если это было на большой глубине, он тащил леску изо всей силы, и она со звоном лопалась. Профессор привязывал новую блесну. На мелких местах в таких случаях он раздевался и лез в воду. Поток сбивал его с ног. Никита Петрович долго барахтался в студеной воде и, наконец, с блесной в пальцах, дрожащий от холода вылезал на берег.
- Пойдемте лучше домой, - говорил аспирант.
- Погодите, надежда никогда не оставляет рыболова, - отвечал профессор, тотчас забывая о Борисе.
Они шли дальше по реке. Никита Петрович, как завороженный, не отводил глаз от ямы. Он не замечал всей красоты, что была вокруг: ни обнаженных скал, спускающихся в воду, ни огромных буков, застывших на вершинах хребтов под спокойным, прозрачным небом.
Ловя форель (ее было уже штук десять), Борис отстал от своего учителя и заметил его уже в сумерках. Профессор шел навстречу ему, держа в руках ярко-серебристого, килограмма на два лосося. Рыболов громко насвистывал марш. С возбуждением, не забывая о мельчайших подробностях, он рассказал, как вытаскивал лосося из воды. Аспирант пожалел, что не видел этой интересной ловли.
У палатки они нашли гостя - старика из соседнего колхоза с поэтическим названием «Союз гор». От загнутого вверх подбородка серая борода колхозника торчала вперед. Если он поджимал нижнюю губу, она поднималась почти до самого носа. Это было очень смешно. Весь вечер прошел в разговорах о лососях. Старик рассказал, что до Отечественной войны в Шахэ, Мзымте и Псоу лосося было так много, что в некоторых ямах его насчитывали до ста штук. Во время войны, и особенно после, рыбу стали глушить. Действие взрывчатки в реке ужасное - все живое поблизости от взрыва погибает в воде. Вместе с крупной рыбой погибают и тысячи малявок. За рыбой приезжают даже на машинах. И мало-помалу реки становятся мертвыми. Через два-три года лосось, эта ценнейшая рыба, исчезнет в реках навсегда. За глушение рыбы закон карает десятью годами заключения, но еще не было случая, чтобы кого-нибудь привлекли за этот разбой.
Обо всем этом старик говорил, захлебываясь от негодования, его борода то поднималась, то опускалась. Он клялся написать в газету:
- Я им, разбойникам, пропишу ижицу. Век не забудут.
- А вы хорошо грамотный? - спросил профессор.
- Фамилию царапаю и еще несколько слов. Да тут особенно и расписывать нечего. Надо только написать: «В наших реках глушат рыбу». И все. Там поймут, чем козел пахнет.
Затем он рассказал, что лосось гибнет не только от варварства, но и от больших ливней, когда реки вздуваются и вода несет многопудовые камни, как щепки. От таких камней и страшной силы воды, которая бьет и оглушает рыбу, подобно взрыву, лосося погибает немало. Однажды, после ливня, когда вода уже спала, колхозник нашел на берегу много мертвой рыбы, в том числе и несколько лососей весом по два с лишним пуда.
Еще старик объяснил, что лосося выше по реке пока нет. В верховья реки он начинает подниматься, и то очень медленно, только во второй половине лета. Во время икрометания, которое бывает осенью, он заходит даже в мелкие притоки. На блесну лосось ловится плохо, лучше - на небольшую живую рыбку. Ловить надо только по зорям, в сумерках. Профессор, по его словам, поймал лосося случайно, в этих местах его пока мало. Но при этом гость проговорился, что в двух ямах он видел очень крупных рыб.
- Где же эти ямы? - простодушно спросил Никита Петрович.
- Там, внизу, - неопределенно ответил колхозник.
- Как их найти?
- Найти можно, да разве я, чудак-человек, вам скажу? Я ведь сам рыбак. Если одни будут глушить, другие удочкой с катушкой ловить, что же на мою долю останется?
Профессор стал уговаривать гостя. Не помогло. Никита Петрович потерял надежду, огорчился и стал расспрашивать о животноводстве, а потом рассказал, что этот край в горах скоро станет очень богатым, вырастут новые сады, расширятся поля, будет много чая.
- Вот это дело! Вот это дело! - вскочил старик. Борода его запрыгала. - Вот за это спасибо. За такие золотые слова. я тебе открою, где находится рыба.
И рассказал, как найти ямы с лососями. Этим летом в них еще не глушили. Но тут же предупредил, что ловля лососей спиннингом тоже запрещена.
Профессор промолчал.
Когда старик ушел, Никита Петрович сел к огню и намотал на катушку толстую леску. На рассвете он собирался пойти к заветным ямам. Аспирант удивился, как мог профессор решиться ловить спиннингом, если такая ловля запрещена.
Проснулся Борис рано - восток только еще серел. Профессора в палатке уже не было. Вдали на реке слышались его шаги по гальке.
Было еще так темно, что аспирант удивился, когда услышал робкую трель певчего дрозда - уж очень рано. «Не успел проснуться и сразу же за песню», - подумал он. Совсем скоро к песне дрозда
