ночь с пятницы на субботу; у меня были каникулы, у родителей - выходные, и мы резонно полагали, что наутро дядя, свежий и бодрый, отправится восвояси, позволив, таким образом, отдохнуть и нам.
Как бы не так!.. Ранним утром (ну, может, шло уже к полудню, но мы-то, вольные пташки, вовсе не торопились выкарабкиваться из сладостного анабиоза!) в прихожей внезапно раздался резкий звонок. Ай, какая досада!.. И кто бы это мог быть?.. Мы никого не ждали… Спустя секунду мерзкий звон повторился, но уже настойчивее: может, кто-то с похмелья ошибся дверью?.. Хорошо бы это проверить; что же до меня, то я и не думала поддаваться на провокацию - кто бы ни был этот назойливый визитер, рвался он уж точно не ко мне! - и, уютненько свернувшись калачиком, натянув на голову простыню, принялась потихоньку соединять друг с другом оголенные контакты прерванного блаженства. Тем временем назойливый гость позвонил в третий раз, и нынешний звук был не чета предыдущим, он тянулся и тянулся, не прекращаясь, словно в кнопку вставили спичку (Гарри когда-то любил так шутить!), пока я, наконец, не начала вновь задремывать, сквозь пелену грез лениво думая о том, что, возможно, сама тишина есть не что иное, как род непрерывного звона…
Внезапный внутренний толчок теперь уже окончательно выбил меня из забытья, - я даже не сразу поняла, что виной тому резко изменившийся звуковой фон в квартире; некоторое время я, замерев, прислушивалась к происходящему в прихожей, откуда доносился тихий, невнятный бубнеж мужских голосов, один из которых, недоуменно-протестующий, несомненно, принадлежал отцу. Другой, нагловато-спокойный, не был мне так знаком. Впрочем… Не вытерпев, потирая пальцами слипшиеся от сна веки, я еще неуверенно слезла с кровати, накинула халатик - и, подкравшись к двери, осторожно выглянула в щелку. С первого же взгляда мне стало ясно, что случилось нечто серьезное, неприятное и, пожалуй, касающееся нас всех. Пугающая мизансцена: входная дверь распахнута настежь; сонный, растерянный папа, с усилием тараща один глаз, столбом стоит посреди прихожей, машинально поддергивая то левой, то правой рукой широкие «семейки» в голубой горошек; рядом красуется невероятных размеров клетчатый баул вроде тех, с какими путешествуют «челноки», а два долговязых очкарика в белых футболках и синих джинсах, по виду интеллигентные ребята, уже втаскивают через порог второго точно такого же монстра, не слыша (или делая вид, что не слышат) робких протестов хозяина квартиры…
Прежде, чем я сообразила, что происходит, в прихожей возник новый персонаж, ранее скрытый от моих глаз дверью кухни: аккуратно уложенные волосы так и блестят от геля, сияющая белизна дорогого летнего костюма эффектно контрастирует с их пиковой чернотой. Легонько попинав клетчатый бок острым по тогдашней моде кончиком сверкающей туфли, он одобрительно хмыкнул, снисходительно кивнул своим адъютантам (те без лишних слов удалились) и загадочно, чуть коварно улыбнулся… тут я, кажется, начала догадываться… но, как назло, именно в этот момент элегантный юноша поспешил откланяться, вежливо пояснив, что внизу его ждет такси и счетчик крутится с немыслимой быстротой.
Еще несколько секунд отец оправлялся от шока, почесывая в паху и мечтательно созерцая странную кладь, оставленную стремительным гостем; затем, как ошпаренный, бросился на кухню, - и до меня донеслись отчаянные вопли: «Вставай же, вставай, дурачина!..». Вбежав следом, я увидела забавную сцену: папа, стоя на коленях пред импровизированным дяди-Осиным ложем, безбожно трясет беднягу за голые, худые веснушчатые плечи, а тот лишь страдальчески мычит да извивается в руках своего мучителя, пытаясь плотнее завернуться в матрас…
На шум поднялась и неприбранная мама. Вид огромных баулов, сиротливо стоящих в прихожей, привел ее в ужас: и то сказать, за четыре с лишним года семейной жизни имущество дяди Оси значительно разрослось... Теперь несчастного расталкивали уже в четыре руки и орали на него в две глотки; еле-еле разлепив глаза, Оскар Ильич все еще не в силах был понять, чего от него хотят, но, когда, вытолканный разгневанными родичами в прихожую, увидел вещи, остатки сна мигом слетели с него, и он вполне здраво поинтересовался: почему же мы не задали все свои вопросы тому, кто
- Да я и не узнал его сначала! - оправдывался отец. Дядя Ося попытался было съехидничать - дескать, как же мы, в таком случае, догадались, что именно он, Ося, хозяин сего знатного багажа?.. - но тут же в смущении прикусил язык: на каждом из баулов красовался аккуратно приклеенный кусочек желтоватого лейкопластыря с пометкой «Антипов О. И.» (похожие ярлычки когда-то лепили мне на чемодан родители, отправляя меня в пионерский лагерь). Словом, то, что дядю попросту выставили из дому, было ясно и без дополнительных комментариев. Но вот
Оказывается, вчера, прежде чем отправиться ко мне на день рождения, он крепко повздорил с пасынком. То была, конечно же, далеко не первая их ссора, однако нынешний случай можно смело назвать уникальным - хотя бы потому, что на сей раз он, Ося, не ограничился, как прежде, горестными причитаниями, а как следует надавал Игорьку по морде, благо тот, при всех своих талантах, никогда не мог похвастать особенной физической силой. Зара, естественно, налетела на мужа, как обезумевшая наседка, - и… ну, в общем, все закончилось тем, что драчуну указали на дверь…
Мама: - Ах!.. За что же ты ударил бедного ребенка?! - (Надо же, а я и не подозревала в ней такой лояльности!). Дядя замялся; видно было, что вспоминать подробности ему неприятно, - но так и быть... Короче, в последние месяцы с Зарочкой творилось что-то странное: вечно раздражительная, нервозная, она то и дело мызгала мужа из-за всякой ерунды; возмущалась, что он недостаточно внимателен к ребенку, - и тут же сама заявляла, что он, мол, Игорьку не родной, а, значит, и не имеет права выговаривать тому за мелкие провинности; не разговаривала с ним часами - и его же обвиняла в грубости, обидчивости, черствости и прочих грехах, нахально и явно выдуманных. Ося, недаром психолог, чуть голову не сломал, ища реальную причину ее агрессивности, но так и вспомнил за собой никакой вины. Оставалось одно - признать, что причиной всему пасынок, который, очевидно, с самого начала за что-то его невзлюбил и за спиной вечно наговаривает матери всякие гадости. И вот однажды Оскар Ильич собрал в кулак все свои профессиональные навыки и…
Отец, ехидно: - Что, вроде кастета, да?.. -… Да нет, бил-то он не кулаком, а ладонью, зато по лицу - по гладкому, красивому лицу!.. - но это было чуть позже. А тогда он всего-навсего постучался в комнату к пасынку и предложил ему спокойно - что называется, по-мужски - обсудить вопрос: «Почему у нас в семье постоянно случаются конфликты?». Однако Игорь, нагло ухмыльнувшись, заявил, что это ясно и без обсуждений, - и с тех пор не давал отчиму проходу: «Я вижу, у вас серьезный энергетический сбой в области малого таза. Может, нужна моя помощь?»
- Помните сковородку?.. - грустно спросил Оскар Ильич. На миг лица родителей озарились мягкими ностальгическими улыбками: еще бы, ведь именно после той незабываемой сковородочной вечеринки дядя Ося и переехал к Гудилиным насовсем, - а потому «холостяцкая» была для нас чем-то вроде символа Свободы. Ну, вот то-то и оно... За неделю Игорек успел так достать отчима своими грубо-экстрасенсорными намеками, что в один прекрасный день - а, конкретно, вчера - тот не выдержал: сбегал к ближайшему ларьку, хватанул для храбрости баночку джин-тоника, - и, когда пасынок в очередной раз полез к нему с предложением «полечить половую сферу», сумел, наконец, ответить ему достойно… далее мы знаем.
Все это было, конечно, очень занимательно, но главный вопрос оставался открытым: что делать с дядей Осей и его вещами?.. Мама попыталась было прозондировать почву, позвонив Захире Бадриевне, однако вернулась в кухню с поблекшим лицом: осатаневшая свояченица, пожаловалась она, изъяснялась с ней в жесткой и грубой манере врача районной поликлиники, - что не на шутку покоробило маму, до сих пор
