финале которой Гарри легким щелчком перста опрокинул черного (своего!) короля навзничь, - он признался, что повысил свою квалификацию, что «дерзает» теперь на то, что умеют лишь немногие, сильнейшие его коллеги-маги: разыгрывать шахматные партии с жизнью и смертью; и вот так же, как ныне повержен этот король… - тут Гарри наклонил доску, и несчастный король, торопливо скатившись с нее, оказался на устеленном ковролином полу, - …вот так же угаснет и некая жизнь - первый страшный эксперимент его, Гарриных, рук… Лицо названого брата было торжественным и суровым, только краешек рта слегка подергивался.
- Ты что, охренел?.. - спросила я недоверчиво. Гарри устремил на меня томные, печальные, влажные глаза:
- Заговор на смерть, - грустно и просто пояснил он. Затем поднял с полу янтарно-нефритовую фигурку - и принялся меланхолично разглядывать ее на свет бра. Я толкнула его в плечо:
- Очухайся!..
Но он был прав, - жизнь его врага и впрямь угасала, утекала сквозь пальцы… В одно смурное утро, когда заранее подкупленная медсестра Лина известила меня по телефону, что в боксе не осталось ни одной посторонней души, я, махнув рукой на предстоящий в тот день зачет по телесно-ориентированной терапии, поехала в Центр - навестить Влада; с последнего нашего свидания минула вечность, и втайне я боялась самого страшного - не узнать его при встрече. Однако нет, узнала… А ты меня?.. Я тихо позвала его по имени: строгое, бесстрастное лицо чуть шевельнулось в ответ на звук, но и проблеска чувства, узнавания в нем не возникло; я взяла его за руку: покорные пальцы оказались холодными и гладкими на ощупь, а лицо так и не изменило своего сосредоточенного выражения.
Глаза - две бусины, сияющие отраженным светом ламп. Удивительно, но, несмотря на эти глаза, на эти пальцы, передо мной все еще был
Под ногтями черно, - где он ими скреб?.. Села рядом и вычистила специальной палочкой.
Вот на похоронах я
Зато Оскар Ильич, которого я накануне вызвала в Москву срочной телеграммой, исправил мой пробел с лихвой. С трудом дождавшись, когда его подпустят к телу, он осыпал дорогое лицо Учителя страстными поцелуями и оросил его слезами; отходить он не желал, и в конце концов распорядителям церемонии пришлось оттаскивать его под локти. Следом подошел Гарри - он тоже был здесь; целовать не стал, но несколько секунд постоял молча, пристально вглядываясь в лицо профессора так, словно ожидал чего-то; правая щека его недобро подергивалась. Елизавета Львовна к гробу так и не приблизилась - то ли стремясь сохранить достоинство, то ли потому, что считала свою миссию полностью завершенной - и всю процедуру прощания простояла в сторонке, прижав к губам черный батистовый платок. Ольга Валентиновна, припав к плечу мрачной Людочки, плакала навзрыд… Вообще, народу была уйма - и университетского, и всякого; Оскар Ильич, с трудом сдерживая рвущиеся из груди рыдания, поведал мне на ухо, что здесь присутствует не одно поколение Калмыковских учеников.
Было тут и семейство Владимира Павловича, которое мне впервые посчастливилось лицезреть в полном составе. Дочь - коренастая, полная, энергичная - Мария Владимировна; ее муж - высокий, черный, с бородкой клинышком - Андрей Николаевич; внучка Верочка - стройная, очень элегантная блондинка с тугим пучком на затылке; ее муж Виктор - плечистый, короткостриженый молодой человек, предприниматель. Увидела я и знаменитого Никитку-правнучка: молчаливый, притихший, он боязливо жался к родителям - и, когда я поздоровалась с ним, ничего не ответил - только взглянул снизу вверх не по-детски серьезными глазками; отчего-то мне показалось, что он очень похож на прадедушку.
Гроб как раз начинали заколачивать, - и я, не желая слушать сопутствующие этому действу отчаянные вопли и горестный плач безутешных близких, поспешила прочь из торжественно-трагической прохлады церемониального зала на улицу, на волю.
Оставив позади угрюмую территорию больницы, огороженную высоким ржавым забором, я вступила на тротуар солнечного, шумного, украшенного цветными рекламами проспекта, где вовсю кипела жизнь; под веселое шуршание с шиком проносящихся по весенним лужицам разномастных автомобилей побрела по нему не спеша, размышляя о том, что произошло, и чувствуя, как внутри меня нарастает что-то новое, неизведанное. Я хотела приучить себя к тому, что Влада больше нет, нигде нет, но иррациональные радость, восторг мешали мне это сделать. Да, не было больше противного, вонючего старика с дряблой желтой кожей; не было отвратительного маразматика, ежесекундно ковыряющего ржавым гвоздем в моих самых сокровенных чувствах; не было грязного, лицемерного и в общем-то получившего по заслугам почтенного профессора, дважды кандидата наук, автора множества научных трудов и монографий; но тот Влад, которого я любила - и ради которого готова была до последней минуты терпеть присутствие этого гнусного, омерзительного старца - тот Влад не переставал существовать, а, напротив, был теперь выпущен на волю...
Стоял теплый, солнечный мартовский денек; легкий ветерок кружил голову, навевая счастливые предчувствия; люди, что встречались мне на пути, всеми усилиями не могли придать своим лицам обычную брюзгливость, - и я, проходя мимо, старалась незаметно трогать их кончиками пальцев. Каждое такое прикосновение дарило мне легкую электрическую искру. С восторгом, нарастающим лавинообразно, я видела, что все они, как одно лицо, похожи на Влада: вот Влад - подросток, вот он же - сорокалетний, вот Влад - только-только тронутый старостью. Влад, каким он был бы, решив набрать вес. Влад, слегка облысевший, но все равно узнаваемый. Влад, изменивший пол, а, может быть, родившийся женщиной… Мне больше не было нужды дожидаться назначенного часа, чтобы увидеть или дотронуться до него: Влад был повсюду...
И я - впервые за свои двадцать с лишним лет! - почувствовала, наконец, что по-настоящему счастлива.
На этом, пожалуй, можно было бы и завершить мой доклад - почтенным коллегам, наверное, уже полностью ясна представленная здесь картина успешнейшей психологической адаптации! - но нельзя же не сказать хотя бы еще несколько слов о тех, кто принимал во мне такое живое участие:
Свадебное торжество, которого мы со Славкой так и не отменили, состоялось, как и положено, в назначенный день, - но я присутствовала на нем лишь в качестве свидетельницы; невестой же стала… угадайте, кто? - ну, конечно же, худенькая, белобрысая Ирочка, с которой мой друг, оказывается, сошелся еще в ранней стадии ремонта! Вкратце скажу, что праздник удался на славу (на Славу!), все были довольны, - а уж мы-то, участники любовного треугольника, в особенности: Ирка - роскошными новыми обоями, я - тем, что Славка на меня не в обиде, счастливый жених - что венец безбрачия снят с него уже навсегда. Кстати, молодожены шепнули мне на ушко, что в их семействе скоро ожидается пополнение, - так что я,
