помидоры за забор и уйти на автобусную остановку…»
Мусор стоял прямо у калитки. Странно, что не вспомнили бросить в багажник. В пакете просвечивали баночки от йогурта, пластиковая бутылка, тряпочки, бумажки. Содержание жизни, мелкие бытовые подробности. У Солдатовой — в сумке, у Марьи Матвеевны — в мусорном ведре. Живую бабушку не выставить за дверь, как пакет, пусть она глухая, глупенькая, старая. И Веру нельзя просто игнорировать, смотреть поверх очков с пренебрежением, как будто она чья-то очередная диссертация, причем неудачная. И читать про нанотехнологии, которые, получается, важнее людей!
«Или телевидение вызвать, местные новости! Пусть сами с этим сыном разбираются, пусть на весь город его опозорят, раз он так к матери», — продолжала Вера думать уже в машине, прижимая к животу грязный пакет. «Не буду выписывать, просто не смогу. Куда я ее выставлю, на улицу? Силком потащу, если не пойдет. Она сделает вид, что не слышит или не понимает. Так и будет сидеть у тети Вали в каптерке, хлеб жевать. Ну и что. Она же живая. И я живая, и больше я ни за что на эту дачу дурацкую не поеду. И к Мише не пойду. Хотя Мишу, конечно, жалко, Миша тоже живой человек, дурачок. Если она начнет отношения выяснять, он что? Расстроится? Удивится? Начнет уговаривать?
А тогда, может быть, надо сделать вид, что она не слышит. И это Бог с ним, потом, главное сейчас Солдатову пристроить, закончить дело».
Дома Вера ничего маме рассказывать не стала. Сказала, что было холодно, а дачка — ничего особенного. Рано ушла спать, легла спокойная и умиротворенная, как человек, принявший наконец единственно правильное решение. И ящик комода почему-то одним движением задвинулся на свои привычные рельсы. Засыпая, Вера представила, как после будет рассказывать Коршунову за чаем про эту бабульку. Он-то любит про больных слушать. И просто, может быть, Веру любит слушать…
Когда Вера в понедельник пришла на работу, бабулька Солдатова из больницы уже исчезла. Оставила чистую тумбочку и идеально застеленную пустую кровать. Ушла со всеми своими тряпочками, кофтами, бумажками и проблемами. А Вера осталась — со своими.
Кобальтовая чашка
В каждой женщине есть изюминка — улыбка, родинка, походка, неповторимый наклон головы. В любой, только не в Милочке. В ней — сплошной виноград. Может быть, она слишком обычная, тихая, забитая серая мышка? Нет, наоборот — очень хорошая, правильная и преуспевающая по всем направлениям.
У Милочки густые светло-русые волосы до плеч, забранные на затылке в аккуратный толстый хвост, ладная стройная фигурка, прямая спина, длинные ноги. У нее жизнерадостный цвет лица и такое же его выражение, прекрасная кожа, изящные кисти рук. Черты правильные — ровный нос, небольшой рот, глаза чистого серого цвета, густые темные ресницы. «И одежда, и душа», и мысли ее тоже, наверное, прекрасны.
Немного не ясно с одеждой. В том смысле, что выбрать? Можно собрать волосы заколкой, надеть джинсы, свитерок и кроссовки. Дорогие качественные джинсы, фирменные кроссовки. Форма одежды спортивная, скромная и удобная. Можно распустить волосы, завить на бигуди, надеть платье или юбочку, туфли на каблуках. Накрасить глаза и губы. Новый образ — романтический и женственный. Не хуже предыдущего. Сама Милочка предпочитает все-таки первый вариант. В нем проще. И все с ней согласны, так она еще свежее, юнее, еще обаятельнее.
Милочке всего двадцать пять и большую часть из этих лет она была безоговорочно, абсолютно счастлива.
Родители тоже исключительно благополучные люди. Мама — врач-лаборант, работает в красивой, чистой лаборатории, самой современной и продвинутой в городе. По вечерам возбужденно рассказывает последние новости. Папа — хирург. Занимается венами, делает женщинам новые ноги, без «паучков». Преуспевает. Маме и папе еще нет пятидесяти, они здоровые и веселые люди. Катаются на горных лыжах, ездят на дачу с друзьями жарить шашлыки. Друзья у них в большинстве своем тоже здоровые, красивые, веселые и благополучные.
Родители живут вместе ровно двадцать шесть лет, на год больше, чем их дочке. За это время они почти ни разу не поссорились серьезно. У них все общее и равноценное — диссертации, интересы, увлечения. Общая обожаемая дочка, общая обожаемая бабушка — папина мама. Бабушка — знаменитый на весь город терапевт, профессор. Она, так сказать, семейный стержень, организующее и направляющее начало. Мамина мама, к сожалению, умерла, но это было совсем давно, когда Милочка была еще маленькая, уж родители тогда постарались ее оградить от горя и всяких неприятных хлопот, с ним связанных.
В такой исключительно веселой и благополучной семье и выросла такая исключительно правильная, хорошая и счастливая девочка. У нее было совершенно безоблачное детство. Сначала она проводила его с няней — бабой Алей. Баба Аля свою воспитанницу обожала как собственную внучку, читала ей веселые книжки, кормила вкусной кашкой, выводила в парк одетой точно по сезону, чтобы девочка не вспотела и не замерзла.
Потом Милочка пошла в садик, привыкать к коллективу. И там ее все любили, от нянечки до музработника. Она слушалась, кушала хорошо, дружила, не ссорилась и удивительно мало болела. Воспитательница Ада Михайловна плакала, когда провожала Милочку в старшую группу. Следующая воспитательница, Мария Степановна, рыдала на выпускном утреннике.
Нельзя сказать, чтобы ее сильно баловали или позволяли слишком много. Наоборот, жизнь была четко распланирована и подчинена строгой дисциплине, но дисциплине разумной, которая не угнетала, а воспринималась как нечто должное и нужное. Легко. Из-за этой легкости, какой-то особой радости, которую Милочка вокруг себя рассеивала, ее и звали всегда этим домашним именем. Даже школьные тетради она так подписывала:
«…по математике Савельевой Милы».
И никто не возражал.
С первого по десятый класс в дневнике водились одни пятерки, с небольшими вкраплениями четверок в целях оздоровления и профилактики «звездной» болезни. В школе, которую, кстати, окончили и Милочкины родители, были прекрасные педагоги, особенно классная руководительница с их четвертого по последний класс. Милочка занималась в музыкальной школе, в танцевальном кружке, раз в неделю к ней приходил преподаватель английского языка. С третьего по седьмой класс она ходила в бассейн. Многочисленные бабушкины коллеги с кафедры детских болезней занимались ее здоровьем. Половина мальчиков в классе была влюблена в Милочку, половина — в ее симпатичную подругу Таню. Состав половин постоянно менялся, девочки хорошо дружили, без обид, без конкуренции. На выпускном с ними по очереди перетанцевал весь класс «А», а потом еще некоторые мальчики из класса «Б». Гуляли до утра, впереди ждала большая счастливая жизнь.
Подруги пошли в один институт, медицинский. Таня — по совету практичной мамы — на стоматологический, а Милочка — по зову крови. Ей выбрали самый фундаментальный факультет — лечебный. На экзамене она даже не волновалась, так как он был у нее, золотой медалистки, один — химия, и подготовлена она была знающим репетитором на твердую «пятерку», каковую и получила.
В институте поначалу учиться оказалось сложнее, но потом все наладилось, вошло в свою колею. Группа подобралась особенная, «блатная». Сын завкафедрой физиологии, дочь известного хирурга, внучка главного врача клинической больницы, Милочка — внучка своей бабушки, и т. д. Вроде как элита. Плюс несколько человек «из простых» для разбавления. Они, как выяснилось позже, стали центром группы и компании. Именно в общаге собирались по разным поводам. Именно их запускали представителями, если надо было договориться о переносе зачета или отработке. Две девочки и парень после армии. В них было что-то настоящее, неподдельное. Девочки подрабатывали в больнице санитарками и имели более чем свободное поведение, половину всех их «похождений» Милочка просто не могла переварить. Молодой
