настроенного историка и, я бы даже сказал, для любого более или менее образованного человека Нерон — полубезумный, кровожадный император, описанный Тацитом, Светонием, Дионом Кассием».[24] Усилия современных антиковедов направлены, конечно, не на «реабилитацию» (как свидетельствует специальная статья Ж. Ванкенне «Нужно ли реабилитировать императора Нерона?»),[25] но на поиск той нити, которая помогла бы найти логику в действиях императора и объяснить противоречия, с тем чтобы создать более убедительный образ, согласующийся со всеми данными источников — и литературных, и археологических, и эпиграфических, и нумизматических.
Для этого предложены разные подходы. Ж. Шарль-Пикар,[26] сравнивая Августа и Нерона, подчеркивал революционность последнего, стремившегося заменить традиционную мораль эстетическим идеалом, превратить повседневную жизнь в вечный праздник. Э. Чизек[27] подчеркивал важность политической идеологии — стремления Нерона к реализации идеала теократической монархии эллинистического образца, время которой еще не наступило, что и обусловило его поражение и падение династии в целом. По мнению румынского историка, Нерон стремился изменить само мировоззрение римлян, освободить их ментальность от многочисленных табу их предков, ввести новый социокультурный код взамен отжившей свое и находившейся в кризисе системы ценностей, что требовало глубокой моральной и образовательной реформы, — все это в целом и называют иногда «неронизмом». Э. Чизек последовательно ищет объяснения злодеяний Нерона через параллельное исследование психологии героя и обусловившего ее исторического и культурного контекста. В результате ему действительно удается создать интересный, оригинальный портрет эпохи: режим Нерона не исчерпывается в книге своим политическим фасадом и охарактеризован как форма жизни, набор человеческих типов, духовная атмосфера, система жизненных и ценностных ориентаций[28]. И вместе с тем нельзя не заметить, что использование арсенала современной культурологии и исторической психологии нарушает законы биографического жанра: несмотря на психологизм исследования, оно в большей степени объясняет специфику общества, нежели характер правителя и его судьбу.
Автор биографии Калигулы Р. Огэ вообще считает невозможным создание психологического портрета этого принцепса из-за крайней тенденциозности и недостаточности данных традиции: историку остается лишь объяснять поступки правителя психологией власти. Этому и посвящена аналитическая часть книги, где автор истолковывает все события царствования «монстра» Калигулы самой земной и неумолимой логикой — логикой борьбы за власть, и эту логику не смогли затемнить даже преднамеренно искаженные данные античной традиции, восходящей к врагам «несчастного императора»[29].
И действительно, со времени Тацита и по сей день драматургия императорской власти является стержнем, скрепляющим более или менее прочно многие биографические исследования. В этом ряду особо следует отметить книгу Л. Сторони Маццолани о Тиберии.[30] Автору удалось не просто объяснить те или иные деяния и преступления Тиберия, но создать при этом психологически убедительное, цельное биографическое повествование о благородном римлянине из славнейшего древнего рода Клавдиев, преданном идеалам Республики, но волею судьбы ставшем ее могильщиком, принцепсом-тираном. С большой силой показано, как императорская власть, к которой Тиберий не стремился и, в сущности, был ее противником, подчинила себе весь ход его жизни, исковеркав ее, и в конце концов привела к полной деградации этой незаурядной личности. На каждом жизненном повороте его традиционные республиканские идеалы и намерения парадоксально и трагически оборачивались укреплением режима единоличной диктатуры; его военные и дипломатические победы в молодые годы служили усилению Августа, хотя между обоими никогда не было личной симпатии и взаимопонимания. Искренним было и желание Тиберия, ставшего принцепсом в возрасте 56 лет, вернуться к республиканским порядкам, но все его действия приводили к обратному, так что объективно именно его правление знаменует собой оформление императорского режима как системы наследственной власти.
Столкновение личности правителя с необратимыми силами судьбы (то есть единоличной власти, ставшей исторически необходимой и неизбежной, но осуждаемой общественной моралью) и образует трагический фон всей биографии Тиберия. Личностно окрашенный пафос книги итальянского историка- демократа, направленный против любой тирании и диктатуры, но не лишенный сочувствия и к правителю как жертве собственной власти, оказывается залогом удачи: написанная Л. Сторони Маццолани биография — это не только научное и художественное освоение исторической действительности. Этот пример наглядно иллюстрирует важнейший закон историко-библиографического жанра: именно ясно выраженная моральная позиция автора позволяет «оживить» того или иного политического деятеля, создать контакт между ним и современным читателем.
Применительно к политическим деятелям переломной эпохи римской истории основной моральной проблемой была и остается проблема власти. И если для политиков республиканского периода исторические, моральные оценки даются в зависимости от того, насколько они стремились к единоличной власти, то для Цезаря и его преемников угол зрения несколько меняется: в это время режим личной власти становится реальностью, сами судьбы правителей превращаются как бы в игрушку в руках неведомой прежним поколениям римлян силы — деспотизма, порабощающего и своих создателей, и носителей, и все общество. В результате меняется и весь исторический — культурный и политический — климат эпохи. При этом если выбор авторской позиции историка диктуется современными его пристрастиями (и в этом отношении очевидны различия между биографиями одних и тех же римских политиков, вышедшими из-под пера разных исследователей из разных стран), то сама постановка проблемы власти и отношения к ней довольно жестко задана традицией. Это часто проявляется и в устоявшихся эпитетах, даваемых тем или иным государственным деятелям Рима, о чем свидетельствуют даже названия их биографий: Сулла — последний республиканец, Помпей — римский Александр и республиканский принцепс, Антоний — властелин Востока, Тиберий — республиканец на троне и т. п.
В этом отношении герои римской истории I века до н. э. — I века н. э. могут рассматриваться как традиционные образы: «…при всей изменчивости и склонности к мутациям под влиянием смены социально-политических, мировоззренческих и личных писательских установок традиционный образ неизменно в каждую новую эпоху сохраняет константу, собственно и являющуюся традиционной»[31], в основе которой заложен прасюжет. Основное содержание традиционного образа римских политиков составляет проблема власти. Е. Н. Корнилова, рассматривая образ Цезаря в литературе Западной Европы и США, отмечает как важную его черту амбивалентность — одно из важных качеств для образа традиционного, позволяющего всякий раз увидеть героя сверхтипической ситуации не исторически, но современно, как олицетворение тех или иных политических сил текущего момента. Это же в определенной мере можно отнести и к другим политическим деятелям Рима на рубеже эпох Республики и Империи.
В целом, совершенно очевидны две основные функции историко-биографического жанра в современном антиковедении — образовательно-просветительская и воспитательная. В рамках исторических биографий наиболее естественным образом происходят актуализация и усвоение античной традиции и общепринятых в современной историографии концепций, и при этом благодаря отчетливости морально- исторических позиций авторов жизнеописаний решаются задачи истории как «наставницы жизни», воспитательницы граждан. Представляется, что именно выполнение этих взаимосвязанных функций обеспечивает исторической биографии свое, и далеко не последнее, место в системе современной исторической науки и литературы.
В своей биографии Цезаря Робер Этьен демонстрирует мастерское владение всеми приемами только что описанного жанра. В его книге читатель найдет и сводку основных данных античной традиции, дополненную соображениями современного историка о том, каким видели Цезаря Николай Дамасский, Светоний, Аппиан, Плутарх, Дион Кассий. Жизнеописание Цезаря разворачивается на широком детально прописанном историческом фоне, что позволяет по достоинству оценить всю глубину профессиональной эрудиции французского антиковеда. Наконец, в полном соответствии с законами жанра, автор складывает последовательно описываемые им события жизни великого римлянина в сюжет, наделенный вполне определенным смыслом: Цезарь был именно гением власти, который сумел подчинить себе Римское
