Свобода с криками побежал вокруг скалы. Ее основание имело в окружности около семидесяти метров и было скрыто среди нагромождения камней. Когда он, обогнув скалу, подбежал к Коффину, то оставшихся у него сил хватило лишь на то, чтобы сесть, хватая ртом воздух, и указать на вершину.
— Он там, наверху? — спросил Коффин, и потом еще долгое время сидел и тупо твердил:
— Он там, наверху? Он там, наверху?
Наконец, немного отдышавшись, Свобода достал последние стимулирующие таблетки. Они уже приняли этих таблеток столько, что сердца едва не выскакивали у них из груди, а эта последняя доза чуть не разорвала их на части. Но зато головы хоть немного прояснились, дав людям возможность говорить связно и даже чуть-чуть подумать. Они кричали и стреляли из пистолетов, но им не ответил никто, кроме ветра. В небе над их головами по-прежнему кружил кондор.
Коффин поднес к глазам бинокль и посмотрел вверх. Через минуту, не сказав ни слова, он передал его Свободе. Плечи его поникли. Сильный бинокль, приблизив вершину скалы, одновременно сыграл роль защитных очков в угасающем свете солнца, и Свобода разглядел, что через край скалы свешивается какая- то подстилка из веток, травы и сучьев.
— Гнездо, — сказал Свобода.
Его охватил непреходящий ужас.
— Должно быть, оно принадлежит вон той птице наверху, — слабым голосом сказал Коффин. — Мы, наверно, спугнули ее, когда подошли к скале.
— Значит, — Свобода не смог продолжать и удивился, когда Коффин сам произнес вслух его мысль.
— Птица убила Дэнни или нашла его уже мертвым где-нибудь в окрестностях. В гнезде лежат его останки.
В сумерках лицо Коффина было похоже на расплывчатое пятно, но Свобода заметил его протянутую руку.
— Ян, — сказал Коффин срывающимся голосом, — простите, что я угрожал вам оружием. Простите меня за все.
— Ерунда, — Свобода взял протянутую ему руку, и они не разжимали рукопожатия в течение нескольких минут.
— Ну, что ж, — наконец произнес Коффин. — Если мы уже ничего не в силах сделать. Может быть, когда О'Мелли вернутся из Искандрии, он согласится слетать сюда на аэрокаре и посмотреть, не осталось ли чего-нибудь для захоронения.
— Я боюсь, что к тому времени ничего не останется, если местные птицы периодически очищают свои гнезда, как это делают их сородичи на Высокогорье.
— Это не имеет значения. Теперь уже все равно. Конечно, ради Терезы мне бы хотелось, чтобы я смог его похоронить. Но Господь и так воскресит его в последний судный день, — в этих словах было мало утешения, и Коффин, отвернувшись, добавил:
— Сейчас нам лучше подумать о том, как добраться до края каньона перед наступлением темноты. Долго оставаться на этом уровне нельзя. Я чувствую, что снова начинаю пьянеть.
Свобода смотрел, как Коффин, сутулясь, спотыкается о камни, и вдруг, сам не понимая, что именно заставляет его это сделать, сказал:
— Нет, подождите.
— Э? — по-стариковски отозвался Коффин.
— Раз уж мы забрались в такую даль, надо довести дело до конца. По этой скале, я думаю, можно забраться.
Коффин покачал головой.
— Я не смогу. Я не в состоянии это сделать. Я едва стою на ногах.
Свобода скинул рюкзак на землю и присел возле него на корточки.
— Я полезу, — сказал он. — Я моложе, и у меня еще осталась капля энергии. Я смогу добраться до вершины и спуститься назад всего за полчаса или даже меньше. Так что у нас еще останется время, чтобы вернуться в каньон до темноты. Эти тучи настолько рассеивают свет, что сумерки длятся часами.
— Нет, Ян. Вы не должны. Джудит…
— Где эта поганая веревка?
— Ян, подождите хотя бы до завтра, — Коффин взял его за плечо. — Мы вернемся сюда завтра утром.
— Я уже говорил вам: до завтра здесь уже, возможно, ничего не останется. Во всяком случае, гарантий у нас нет. Ну-ка, прикрепите этот фонарь мне на запястье. Где эти дурацкие шиповки?
Только поднявшись уже на несколько метров, Свобода начал думать, зачем все-таки это нужно? Безусловно, в этом не было никакого смысла!
В сгущавшихся сумерках он едва видел шершавую поверхность, по которой поднимался, за исключением небольшого круга, высвечиваемого фонарем.
Спуститься будет нетрудно: он воткнет в скалу разрывную шашку, перекинет через нее веревку и соскользнет вниз. Можно будет даже спустить все гнездо с его содержимым. Но подъем был опасен. Снизу он не заметил, как сильно скала была подточена эрозией. На ее шероховатой поверхности тут и там встречались выемки для рук и ног, но мягкий камень крошился под весом Свободы. Фактически эта сторона была единственной, по которой еще можно было взобраться. Со всех других сторон от скалы отвалились, раскрошившись, целые куски, образовав кучи обломков у подножья и оставив наверху рубцы, по которым не смог бы забраться даже лунатик. Если кусочек скалы весом в несколько тонн оторвется под его весом, когда до вершины останется метров десять или двадцать, то это будет конец Яна Свободы.
А чего ради? Чтобы найти там несколько костей? Этим костям уже было ничего не нужно, в том числе и он, Ян Свобода. Зато он был нужен Джудит и детям. Е Г О детям, а не чьим-то подкидышам.
Он почувствовал, что выпуклость, за которую он ухватился, ослабла под его рукой. Он разжал пальцы и услышал, как оторвавшийся кусок, то и дело ударяясь о скалу, полетел вниз. Под ногами была темнота.
Пока он полз вверх, ночь поглотила основание скалы, накрыла Коффина, затопила галечно- травяной покров земли; теперь она гналась за ним. Неужели вершина скалы тоже погрузилась во тьму? Или так казалось из-за подступившего головокружения?
Свобода посмотрел на камень в нескольких сантиметрах от своего носа.
Он был покрыт рябью. Голова загудела, но Свобода продолжал взбираться наверх только потому, что тащиться наверх было легче, чем шевелить мозгами.
Наконец, он вздохнул с облегчением, потому что на высоте в два человеческих роста над его головой скала немного светлела и становилась менее отвесной.
Возможно, до вершины отсюда оставалось не более двух-трех метров, но могло оказаться и так, что до нее еще было не ближе, чем до Ракш. У Свободы были как раз две шашки. Они не дадут ему свалиться в пропасть.
Он вновь прилип к скале. Порыв ветра просвистел у него в ушах и еще больше вдавил его в камень. Наконец, его нервы успокоились достаточно для того, чтобы он смог открыть глаза.
«Кажется, все обошлось…»
Эта мысль принесла такое облегчение, что в этот момент Свобода простил Коффина за то, что тот пригрозил ему оружием. Но дальше он уже лезть не мог.
Вытащив из-за пояса шашку, он тщательно выбрал место — еще раз испытать полет со скалы, как тогда, когда на них напали птицы, Свободе не хотелось, — и нажал кнопку.
В этом спрессованном воздухе детонация была подобна раскату грома.
Если бы не шиповки, Свобода непременно свалился бы. Усилием воли он перестал обращать внимание на гул в голове и крепко привязал веревку к металлическому стержню. Сейчас он по-пожарному спустится вниз, отдохнет пару минут, и они отправятся в долгий путь туда, где давление снижается настолько, что человек способен там уснуть.
О, боже! Как он будет спать! Наверное, не хватит и двадцати часов, чтобы выспаться, как следует.
— Отец…
