вниз. — Ян, что же нам делать?
Свобода снял оружие с предохранителя, но все еще не стрелял. Он стоял, подставив лицо ветру и надеясь, что ядовитый дым выветрится из головы, но ему лишь засыпало пылью глаза — и больше ничего. Он слышал, как кондор подлетает все ближе. Вдруг огромная птица крикнула, и этот крик, похожий на звук охотничьего рога, отозвался в черных скалах эхом.
Свобода открыл глаза и увидел, что могучие крылья все еще высоко парят над каньоном.
«Почему птица все еще не убивает его? — дико подумал Свобода. Почему бы вообще ей не убить всех нас? Она — частица этой гармонии, она сильная и красивая, а мы — монстры, чужеземцы, пытающиеся отнять у нее дом. Лети сюда, вниз, хищный крылатый бог. Я отдам его тебе.»
И вдруг Свобода нашел решение.
Он оставался стоять на прежнем месте в окружении тьмы и ветра, перемалывая эту идею. Мысли были тяжелыми, как жернова. Он проворачивал и проворачивал их до тех пор, пока шум ветра не превратился в хлопание огромных крыльев, а мельница не погрузилась в океан, полный соли. Когда он заговорил, ему показалось, что кто-то вторит ему шепотом среди крутящихся и мелющих жерновов.
— Дэнни! Дэнни, ты меня слышишь? Слушай! Ты не спишь? Я могу снять тебя вниз!
Луч фонаря выхватил из темноты маленькое исцарапанное лицо. Дэнни с трудом очнулся от полуобморока, вызванного истощением и отчаянием.
— Конечно, — пробормотал он. Потом добавил уже более отчетливо:
— Вот здорово, вы наверху, сэр. Что мне надо делать?
— Слушай. Оба слушайте! — крикнул Свобода вниз. — Дэнни, ты должен быть храбрым. Ты ведь до сих пор вел себя как настоящий храбрец. Осталось еще немного, одна небольшая игра. Притворись мертвым. Вот что ты сделаешь.
Притворись мертвым и дождись, когда кондор сядет около тебя на гнездо.
Тогда хватай его за ноги. Хватай крепче и держись, пока он будет взлетать.
Ты меня понял, Дэнни? Ты сможешь это сделать? — жернова застонали и лопнули.
Свободе показалось, что мальчик что-то ответил, но он не был в этом уверен. Он даже не мог сказать наверняка, понял ли его Коффин. Он погасил фонарь и застыл на месте в полной неподвижности.
Теперь птица снизилась настолько, что последние оставшиеся в вышине лучи уже не касались ее. На темно-пурпурном фоне неба крылья, которые, казалось, закрыли его целиком, были такими же темными, как и очертания скал. Неразличимый среди теней, Свобода вытащил пистолет. Он и сам едва видел оружие.
Птица издала крик вызова. Ответа не последовало.
Только сейчас, когда уже было слишком поздно, Свобода понял, что должен был объяснить свою идею более подробно. Теперь времени на это уже не было.
Птица опустилась на край гнезда, сложив крылья. Ее тень надвинулась на Дэнни, как тень какого-то гигантского горбуна.
Мальчик бросился вперед и схватился за когтистые лапы.
Когда птица вскрикнула и снялась с гнезда, Свобода выстрелил, не целясь. Но птица снова вскрикнула. Дэнни повис поперек неба, качаясь, как язык колокола на ветру. По нему ручьем струилась кровь кондора.
Птица в последний раз попыталась подняться и сумела взлететь так высоко, что Свобода снова увидел отблеск света на ее крыльях. Но теперь их взмахи были гораздо слабее.
Прекратив сопротивление, кондор начал снижаться, погружаясь в темноту, чтобы сразиться с неведомым чудовищем.
Свобода заскользил по веревке вниз так быстро, что ободрал себе руки.
Снизу послышалось два выстрела. Когда Свобода спустился, кондор был уже мертв. Коффин отбросил в сторону пистолет и фонарь.
— Дэнни, — простонал он. — Дэнни, сынок.
И они бросились друг другу в объятия.
Глава 9
Солнце пробивалось сквозь белые накрахмаленные занавески, отражалось в чаше с водой и плясало волнообразными отсветами на противоположной стене. В спальню проникал поток прохладного воздуха. Лужайка снаружи все еще оставалась зеленой, но деревья уже сменили свой наряд на алый с золотом, и Геркулесовы горы казались голубовато-туманными сквозь дымку, напоминавшую о земном бабьем лете.
На звонок Терона Вульфа дверь открыла Джудит. Свобода положил книгу на одеяло, увидев, что в спальню вошел мэр.
— Ну, — спросил Вульф. — как ты себя чувствуешь сегодня?
— Прекрасно, — буркнул Свобода. — Не понимаю, почему я должен здесь торчать. Мне ведь есть, чем заняться, черт побери!
— Врач ясно сказал: постельный режим вплоть до завтрашнего дня, строго напомнила ему Джудит. — От истощения не отделаешься смехом, — Если тебя это утешит, я могу сообщить, что Джошуа прописали на целый день больше, чем тебе, да и то он не так расстраивается по этому поводу, — сказал Вульф, придавив своим широким задом стул и достав из кармана рубашки сигарету.
— Как Дэнни? — спросил Свобода.
— О, он вполне выздоровел и сейчас наслаждается лучшим периодом в своей жизни, — сказала Джудит. — Тереза постоянно извещает меня по почте, как у них дела. Прошу прощения, мэр, но я должна вернуться к своим заботам. Мы положительно намерены назначить эту пресловутую свадьбу на послезавтра, к тому времени, как Джош выздоровеет.
Когда дверь за ней закрылась, Вульф вытащил из-под пиджака плоскую бутылочку.
— Выдержано в деревянной бочке, — хрипло прошептал он. — Пока это лучшее мое изделие.
Свобода принял подарок, не испытывая чрезмерного чувства благодарности. Он сказал:
— Я полагаю, ты явился, чтобы дать некоторые объяснения.
— Гм! Как пожелаешь. Хотя я не совсем понимаю, что именно надо объяснять. Ты и Джош вернули ребенка домой. Так что вы оба — герои. И, хотя это не мое дело, мне кажется, что за время вашего похода Джош разрешил несколько личных проблем.
До сего дня я никогда не видел его по-настоящему счастливым, — Вульф зажег сигарету и пустил нарочито большой клуб дыма, прежде чем добавить: Тебя наверняка заинтересует медицинское заключение на основании обследования Дэнни.
— У? — Свобода сел в кровати. — Ты говорил, что с ним все в порядке.
— Да, да. Он прошел тщательное обследование, и в результате оказалось, что его терпимость к большому воздушному давлению гораздо выше обычной. Это фантастика. О, здесь нет ничего общего с этой чепухой о мутантах и суперменах. Просто он находится на одном из крайних концов нормальной кривой распределения. Но если он захочет, он вполне спокойно может жить на уровне моря. Мне кажется, — задумчиво продолжал Вульф, именно поэтому он всегда так любил предаваться ярким мечтам о заоблачном мире. Спуск никогда не ассоциировался у него с дискомфортом, даже на уровне подсознания, в отличие от тех, кто когда-либо пытался спуститься с этого плато… Он, должно быть, заметил, что другие дети чувствовали себя плохо, когда заходили слишком далеко вниз по северному склону высокогорья.
А поскольку они сделали его отшельником, его воображение невольно обратилось к тому месту, которое было им недоступно.
Свобода сделал глоток из бутылки и передал ее Вульфу.
— Мне бы хотелось, чтобы на отношение детей к мальчику было оказано какое-то влияние. У него слишком много выдержки и ума, чтобы самому дать сдачи или огрызаться в ответ на оскорбления.
— О, это уже не проблема, — сказал Вульф. — Поскольку он выступил в роли Робинзона Крузо и
