Однако Абель не спешил. Он взял тарелку, доел пирожное, потом взял чашку с кофе. Каролин налила себе еще арманьяка, отхлебнула, подождала, пока он допьет кофе, опорожнила бокал и, уперев руки в бока, сказала:
– Да не тяни ты, Абель! Сколько она стоит?
– Не знаю.
– Как это не знаешь?
– Так и не знаю. Никто не знает. Может, она годится только для счетчика на стоянке. Зачем ты притащил эту штуку мне, Бернард?
– Мне казалось, что монета тебя заинтересует, Абель. Если нет, я возьму ее домой.
– И что будешь с ней делать?
– Машины у меня нет, так что в счетчик не брошу. Может быть, просверлю в ней дырку, и пусть Каролин носит ее на шее.
– Пожалуй, так и стоит сделать, разве нет?
– Или продам.
– Кому?! Кому продашь? Кто честнее меня делает такие дела, Бернард?
– Поэтому я и принес ее тебе, Абель.
– Да, да, конечно. – Он вздохнул, выудил из кармана носовой платок и стер пот с высокого лба. – Совсем разволновался из-за этой verdammte[5] монеты. Сколько она стоит... Кто знает, сколько она стоит? Их пять экземпляров, таких монет. Если память мне не изменяет, четыре хранятся в музейных коллекциях, и только одна в частных руках. Я сам ее только один раз в жизни видел. Это было лет пятнадцать назад. Тогда она принадлежала некоему Дж. В. Макдермотту. Он не упускал случая продемонстрировать свое сокровище. На всех выставках выставлял, когда бы ни попросили. А остальное время таскал ее в кармане и всем показывал. Ни один музей не гордился своими коллекциями так, как мистер Макдермотт гордится этим никелем тринадцатого года.
– Когда монета перешла в другие руки, она принесла прежнему владельцу пятьдесят тысяч долларов. С тех пор совершено множество сделок купли-продажи. Знаю, что в 1976 году этот никель продавали уже за сто тридцать тысяч. Только не помню, была это макдермоттская монета или другая. И вот сравнительно недавно сообщали о частном аукционе. Никель тринадцатого года с изображением головы статуи Свободы был выставлен на продажу за двести тысяч долларов.
Каролин поднесла бокал к губам и опрокинула его, не замечая, что тот был пуст. Глаза ее сделались большие, как фары, и она не отводила от Абеля взгляда.
– И что же ты хочешь за эту монету? – спросил тот с глубоким вздохом.
– 'Богатств, какие и скупцу не снились'.
– Хорошее речение. Твое?
– До меня это сказал Сэмюэл Джонсон.
– То-то я слышу классическую завершенность. А вот Спиноза называл алчность разновидностью безумия, хотя в перечень болезней не включил. Ты уже дошел до той степени безумия, чтобы назвать свою цену?
– Нет, не дошел.
– Трудно, ох как трудно определить стоимость этой штуковины! Когда распродавали коллекцию Дж. У. Гаррета, испанский дублон начала прошлого века пошел за семьсот двадцать пять тысяч. Сколько принесет этот твой никель, если выставить его на аукционе? Полмиллиона? Вполне возможно. Это – чистое безумие, и тем не менее это вполне возможно.
Глаза у Каролин совершенно остекленели. Она поднялась налить себе еще арманьяку.
– Но ты не можешь выставить проклятый никель на аукцион. И я не могу. Откуда он у тебя?
Я замялся, но всего на пару секунд.
– Два часа назад он принадлежал человеку по фамилии Колкэннон.
– Гэ Эф Колкэннон? Как же, как же, знаю! Но я не знал, что у него есть никель тринадцатого года. Когда он его купил?
– Понятия не имею.
– Чем еще ты у него поживился?
– Парой сережек и дамскими часиками. Больше ничего в сейфе не было – так, разные документы, биржевые сертификаты. Ничего этого я не тронул.
– А других монет не было?
– Нет.
– Странно!.. – Абель нахмурился. – А эта монета – она не была у него в оправе или в специальном прозрачном футляре? Ни в чем таком?
– Нет, она была в плексигласовой коробочке, завернута в папиросную бумагу. В том виде, как я ее и принес.
– Непостижимо!
– Я тоже так подумал.
– Просто непостижимо! Он, видимо, только что купил ее. Такие вещи хранят в банке, разве нет? Интересно, это тот же экземпляр, который был у Макдермотта? Или он у какого-нибудь музея куплен? Музеи ведь не только пополняют свои фонды, но иногда и частично распродают, хотя предпочитают называть это не продажей, а деаквизицией. Великолепный образчик новояза, не находишь? Так где же Герберт Колкэннон ее раздобыл, а?
– Абель, я даже не знал, что она у него есть.
– Да, да, конечно. – Он снова вынул из конверта плексигласовую коробочку, развернул папиросную бумагу и достал пятак стоимостью в полмиллиона. Вставив лупу в один глаз и прищурив другой, он еще раз осмотрел его и сказал: – Нет, это не подделка. Подделок сейчас много ходит, понимаешь. Как их делают? Технология нехитрая. Берут никель 1903 года или, скажем, 1910-го, 1911-го, 1912 года, стачивают ненужную цифру, а на ее место припаивают нужную, спиленную с другой монеты. Но после такой операции обязательно остаются следы, а тут их, кажется, нет. Может быть, пробирный контроль выявит, не знаю, но я лично ничего не вижу. Кроме того, перед обработкой никель надо отдать на пробирный анализ, а это обходится в несколько сотен. Нет, я почти уверен, что монета настоящая. Рентген должен подтвердить это. Или специалист-нумизмат.
Абель опять вздохнул.
– В более удобное время я установил бы подлинность монеты, не выходя из этого здания. Но сейчас ночь, и будем исходить из того, что это – не подделка. Кому бы я мог ее продать? И за сколько? Будущий владелец никеля должен остаться анонимной фигурой. Он должен сознавать, что не сможет ни выставить никель, ни продать его. Среди любителей живописи таких коллекционеров хоть пруд пруди. К наслаждению, которое доставляют им картины, добавляется тайное удовольствие от того, что они приобретены незаконно. С собирателями монет иначе. Они меньше обращают внимание на эстетическую ценность коллекции. На первом месте у них связанный с ней престиж. Где взять такого покупателя? О, охотников найдется немало. Но с кем лучше договориться и сколько запросить?
Я налил себе еще кофе и взялся было за бутылку арманьяка, чтобы был покрепче, но подумал, что арманьяк слишком хорош для этой цели. Потом спохватился: какого черта, только что увел полумиллионную монету и жмусь из-за паршивого французского бренди ценой тридцать долларов за бутылку! Я влил золотистой жидкости в кружку, отпил; по телу разлилось блаженное тепло.
– У тебя три возможности, Бернард, – сказал Абель, вздохнув.
– Правда?
– Возможность первая. Ты забираешь эту штуковину домой и всю жизнь трясешься над своим сокровищем. У тебя вряд ли появится большая ценность, чем эта. Монета стоит по меньшей мере четверть миллиона, может быть, полмиллиона или даже больше. Только подумать, я держал ее в руках! Непостижимо! Всего несколько часов работы, и у тебя в руках целое состояние.
– Дальше.
– Возможность вторая. Ты сейчас продаешь ее мне. Плачу наличными. Выкладываю необлагаемые сотенные и полусотенные купюры.
– Сколько этих необлагаемых, Абель?
