от скуки досмотреть это кино до конца.
— Вы кто? — спросил комиссар лениво.
— Владелец я, — сказал Мазур. — Вот он я, в страховку первым вписан. Давайте работать, что ли...
...Выбросив в окно черт знает который по счету окурок, он потянулся, задев коленями руль, и отчаянно зевнул. Уже давно стемнело, зажглись все фонари, райотдел, возле которого он торчал третий час, несмотря на позднее время, жил напряженной профессиональной жизнью: временами из подъехавших «луноходов» выгружали каких-то личностей, то пьяных, то вполне трезвехоньких, зато в «браслетках», деловито суетились сотруднички, каждый второй торопился с таким видом, словно спешил расследовать покражу большой императорской короны из Алмазного фонда.
В зеркале заднего вида показалась темная фигура, и Мазур совершенно спокойно повернул голову. Узнав Атамана, кивнул на пассажирское сиденье. Адъютант по предосудительным делам проворно запрыгнул в машину, сходу вытащил компьютер из внутреннего кармана куртки.
— Ну? — спросил Мазур.
— Черт знает что, — сказал Атаман, издав нечто вроде тягостного вздоха. — Сами смотрите, шеф...
Концом прилагавшейся к компьютеру ручки он сноровисто коснулся панели. Высветилось строчек пятнадцать текста. Мазур чуть наклонился, вчитываясь, перечитал еще раз, уже медленно. Чуть растерянно пожал плечами:
— Эт-то что такое?
— Данные, — сказал Атаман угрюмо. — Исчерпывающие. По самой новейшей базе, которую еще даже на Горбушке не продают, разве что через пару месяцев...
— Черт знает что, — сказал Мазур. — Муслим Григорьевич Сизов... что за идиотство? Судя по виду, стопроцентный славянин, судя по отчеству и фамилии — опять-таки... Почему ж он Муслим?
— Не могу знать, — сказал Атаман. — Кто ж его ведает...
— Ладно, это, в конце концов, несущественно, — сказал Мазур. — Муслим он там или Анемподист, дело десятое... Но вот его классовая сущность — это уже гораздо интереснее. Хозяин ресторана «Баллада». И более ничего за ним не числится — никаких заводов, газет, пароходов. Название — уписаться можно... Где такой?
— Я пробил быстренько. Собственно, это даже не ресторан, скорее уж кафешка в Хамовниках. Двести шестьдесят метров общей площади. Уж никак не «Пушкин» и даже не «Куросиво».
— Да уж, хоромы не царские... — проворчал Мазур. — Другими словами, мелочь пузатая — как с самого начала и было ясно по его потасканному «мерсу», еще помнящему перестройку и ускорение... И этот хозяин пельменной вздумал на нас наезжать? На нас, друг мой юный? Конечно, по внешности судить нельзя. У Патрикеича в досье есть один взаправдашний долларовый миллионер, так он исключительно на облезлой «девятке» ездит... — Он с сомнением покачал головой. — Нет, ни за что не поверю, что этот Муслим — подпольный олигарх или что-то близкое. Ты ж его видел, Вадик, — ушибленная жизнью мелочь пузатая...
— Вот именно, — сказал Атаман. — Однако, шеф, как жизненный опыт показывает, от таких пескариков частенько и получаются дешевые подлянки вроде сегодняшней. Сам мелкий, и пакости у него мелкие.
— Согласен, — сказал Мазур. — Однако есть существенная деталь... Он же, сучий потрох, не напраслину возвел. А говорил, получилось, нечто, имеющее отношение к истине. Пистолетик-то обнаружился. И баночка с чем-то вроде кокаина...
Атаман, поерзав, осторожно осведомился:
— Шеф, простите на дурном слове... Но не могло ли случиться так, что...
— Не верю, — сказал Мазур. — Категорически не верю. Как мужик мужику признаюсь: законная моя половинка по причине молодости, ветрености и некоторой избалованности порой себя ведет совершенно дурацки... Но все это и для нее — перебор. Огнестрельное оружие с ней категорически не вяжется. И наркота тоже. Я не сквозь розовые очки смотрю — просто-напросто знаю свою легкомысленную женушку, смею думать... Чего я за ней никогда не замечал, так это — наркоты. А опыт у меня в этом отношении богатый. Я, знаешь ли, в молодые годы имевших дело с наркотой повидал достаточно. Не здесь, конечно, на других параллелях с меридианами...
— Значит, подбросили?
— Давай-ка пока что из этого исходить, — сказал Мазур, — согласно презумпции невиновности. В казино она торчала часа два с половиной. Машин там, на стоянке, бывает куча, и особо бдительного присмотра за ними нет — так, болтается какой-то стручок, весь красивыми эмблемами облепленный. За два с половиной часа толковый человек — или пара-тройка толковых — может в машину дюжину гранатометов напихать и испариться незамеченным. Машина, конечно, была на сигналке, но толку-то? Мы с тобой любую сигнализацию в два счета заткнем и временно отключим. Не одни ж мы такие уникумы на этой прегрешной земле...
— А мотив?
— Вот то-то и оно, Вадик, — медленно сказал Мазур, — то-то и оно. Должен быть мотив, и должен быть человек, который озаботился не самым простым делом... И то, и другое для нас — совершеннейшая неизвестность. Если бы на нас обиделись люди серьезные, науськанные кем-то из тех, кого мы убедили отдать должок, они в такого цирка не устраивали. Ведь не более чем цирк дешевый, откровенно говоря... — Он тихонько, смачно выругался сквозь зубы. — Пакостная ситуация. Жили-были, не тужили — и вдруг на горизонте обозначилось нечто непонятное, а значит особенно удручающее... А нам ведь вскорости еще одного клиента предстоит вразумлять. Черт знает что...
— Ага, — нейтральным тоном поддакнул Атаман.
— У тебя соображения есть?
— Жду указаний, — сказал Атаман выжидательно. — Не по моим погонам соображения выдвигать.
— Вечно за вас адмирал должен думать... — проворчал Мазур совершенно беззлобно. — Ладно. Соображения тут примитивнейшие — нужно, сдается мне, не откладывая, взять означенного Муслима за шкирку, вывезти в тихое местечко и душевно расспросить, кто его научил напраслину на приличных женщин возводить. А кроме этого... Ага, наконец-то!
На крыльце показалась долгожданная парочка: Нина с Патрикеичем. Ветреная супружница, давным-давно протрезвевшая, вид имела унылый и жалкий, зато Патрикеич, наоборот, даже издали было видно, лучился самодовольством и уверенностью в себе. Сбежал по выщербленным бетонным ступенькам танцующей походочкой, галантно подал руку Нине, огляделся и бодро направился к Мазуровой «камри».
Мазур проворно вылез, распахнул перед Ниной заднюю дверцу, сказал с неприкрытой насмешкой:
— Прошу в лимузин, девушка, отдохните от житейских переживаний... Ну, что там?
— Да ерунда, — сказал Патрикеич, улыбаясь во весь рот. — Даже подписки о невыезде не сунули. Могем-с кое-что, ежели в ударе...
— Короче.
— Короче, вопрос о возбуждении уголовного дела решаться, конечно, будет, — серьезно сказал Патрикеич. — Но, по моим наблюдениям, они сами особенных перспектив для себя не видят. Ни на стволике, ни на баночке с коксом отпечатки пальцев Нины Владимировны, — он значительно поднял палец, — не наличествуют. А это позволяет хваткому адвокату, — он ткнул себя пальцем в грудь, — смотреть соколом и уверенно сыпать статьями и параграфами. В организме, кстати, следов наркотика тоже не обнаружено. Алкоголь, конечно, обнаружился. Так что вождение в нетрезвом виде — факт непреложный и соответствующим образом зафиксированный. Но это уже не их забота, — он кивнул на ярко освещенное крыльцо, — это по другому ведомству, с которым мы все уладим в два прихлопа, три притопа... В общем, ничего серьезного, босс. Какая-то легкая нервотрепка еще будет иметь место, но — не более того... Не грузитесь, все обошлось. Я думал поначалу, что-то пожутчее...
— Ладно, — сказал Мазур. — Благодарю за службу. Будь с утречка в пределах досягаемости...
