— Ответ неверный, — сказал Мазур, не выпуская подбородка. — В глазах у меня пытливый вопрос и некоторое беспокойство... Касаемо твоих вечерних поездок.
— Ну, Мазур! — возмущенно завопила она. — Ну что ты, как Отелло? Чем тебе еще поклясться, что я — вернейшая жена?
— Не передергивай, — сказал Мазур. — Если бы ты мне изменила, я бы утешал себя тем, что изменила ты мужу, а не Отечеству... — Он стойко выдержал возмущенный взгляд и негодующее фырканье. Продолжал уже совершенно серьезно: — Ты не передергивай, радость моя. Касаемо этого я тебе вполне верю. Я не о том. Просто возникли два насущных вопроса. Первый: не слишком ли часто мы шастаем в казино? Ты пойми, казино ж не для того задумано и устроено, чтобы всякий, кто с улицы придет, кучу денег выигрывал...
— И вовсе не часто. Как ты любишь выражаться, в плепорцию.
— Пять раз за прошлую неделю — это уже не плепорция. Это тенденция, однако. Денег мне не жалко, милая, но ведь люди на этой почве форменным образом умом повертываются.
Она опустила глаза, всхлипнула в преувеличенном раскаянии:
— Ну честное слово, адмирал, постараюсь отвыкнуть.
— А сегодня куда?
— Ну... На часок.
— А если на слове поймаю?
— Изволь, — сказала Нина. — Зайду и ровно через час выйду, какая бы пруха или непруха ни шла... Честно. А второй вопрос какой?
— Не слишком ли часто ты за руль садишься поддавши?
— Так ведь самую чуточку. Для куражу. Никогда не переходя тот рубеж, где все можно уладить сотней баксов...
— А вот тут придется перейти на трезвый образ жизни.
— Это что, семейная сцена? — с любопытством спросила Нина.
— Это сеанс воспитания, — сказал Мазур. — Нет, серьезно. Я ведь искренне за тебя беспокоюсь, золото мое, я хочу с тобой прожить долгую и счастливую жизнь. Черт с ней, с рулеткой, не так уж это, может, и страшно персонально для тебя — но вот за руль садиться я бы тебя категорически попросил трезвой. Иначе права в кусочки изрежу собственными руками, а Патрикеич постарается, чтобы новых ты в жизни не получила...
Нина глянула строптиво:
— Ты лучше постарайся, чтобы твой Патрикеич меня по заднице не гладил.
— Тьфу ты, — сказал Мазур, — Опять?
— Ну да. Не далее, как сегодня, я, как-никак, верная жена, мне неприятно, в конце концов...
— Будет ему втык, — сказал Мазур. — Молодой еще, ветер в голове. А поскольку нужен он мне, под асфальт не закатаешь... Я с ним точно поговорю... Но вот от вопроса алкоголя за рулем ты уж, будь добра, под этим предлогом не увиливай. Я серьезно говорил.
— Я понимаю, — сказала Нина. — Но что я могу поделать, если во мне чертики играют?
— Гнать надо чертиков... — проворчал Мазур.
— Я исправлюсь, честно...
Она стояла перед Мазуром в неумелом подражании стойке «смирно», с видом мнимого раскаяния, вся из себя очаровательная, стильная и благоухающая, и сердиться на нее совершенно не хотелось, а хотелось уволочь в спальню и что-нибудь этакое прилежно сотворить.
— Ладно, — проворчал он, потеряв суровость, — в общем, смотри у меня...
— Слушаюсь, адмирал! Будет непременно учтено, адмирал!
Нина чмокнула его в щеку и выпорхнула за дверь — есть сильные подозрения, так и не принявшая нравоучения всерьез.
— Другое поколение, мать вашу... — громко сообщил Мазур захлопнувшейся двери и развернулся, чтобы уйти.
Звонок мелодично замяукал.
— Забыла что-нибудь? — спросил Мазур, проворно приоткрывая дверь. — Тьфу ты... Какие люди, сколько зим! Прошу!
Он проворно посторонился, и Коля Триколенко, он же Морской Змей (для крайне ограниченного круга лиц, поголовно опутанного целой паутиной грозных подписок о неразглашении) прошел в прихожую. Сказал без выражения:
— Супругу твою на лестнице встретил, летела куда-то беззаботно. Очаровательное все же создание, везет тебе...
— А чего ж, — сказал Мазур с наигранной бесшабашностью. — Должно ж нам когда-нибудь и повезти наконец... Ну, что ты встал, как мина на тросе? Пошли-пошли, сейчас в темпе соорудим коньячок типа виски и все такое прочее...
Он пропустил гостя вперед, в кабинет, достал из бара бутылку, стопочки, сказал виновато:
— У меня тут пожрать ничего особенного, кроме конфет и еще какой-то безделицы, ну да мы ж с тобой африканскую самогонку сушеной бегемотиной заедали...
— Сушеной ящерицей, — без улыбки поправил Морской Змей. — Это если в Шикотале. А южнее экватора мы ее, помнится, вовсе без закуски понужали...
— Кто ж все упомнит, — пожал плечами Мазур, наполнив позолоченные стопочки. — Ну, вздрогнули?
— Вздрогнули, — угрюмым тоном отозвался Морской Змей, выпил, произведя рукой какое-то механическое движение.
Поставил стопочку и уперся взглядом куда-то в угол комнаты, без малейших попыток завязать беседу. Сидел в деревянной позе и молчал.
— Так-так-так, — сказал Мазур.
— Что — так-так-так? — отозвался Морской Змей вроде даже неприязненно.
— Излагай.
— Что — излагать?
— Да ладно тебе, — сказал Мазур. — Сто лет друг друга знаем. Сразу видно, что на душе у тебя лежит каменюка, и нешуточная. Так что излагай, что стряслось. Если в деньгах дело, так это никакая не проблема и даже не намек на проблему. Решим вмиг.
Морской Змей поднял голову и впервые уставился ему прямо в глаза:
— А что, неплохо у тебя с деньгами?
— Да так, — сказал Мазур, — не хреново.
— Зарплату повысили?
Мазур неопределенно дернул плечом.
— В казино банк сорвал?
— Да так, в общем... — сказал Мазур.
Воцарилось молчание, напряженное и неловкое. Нехорошее молчание, можно даже сказать неправильное, потому что между ними такому молчанию вроде и быть-то не полагалось...
Наконец Мазур сказал решительно:
— Ну, короче... Я ж тебя знаю. У тебя на душе что-то лежит, а на языке что-то вертится... Как говорили наши польские друзья, когда были еще друзьями, вали, как с моста...
— Ты чем занимаешься? — спросил Морской Змей, холодно глядя ему в глаза.
— Коля, — сказал Мазур проникновенно, — ты уж извини, но я и тебе не могу сказать, чем занимаюсь. Ты, как-никак, отставник, а? Что, я тебе должен напоминать касаемо незыблемых правил?
— Не финти. Я не про службу.
— Ну, а вне службы — частная жизнь, само собой разумеется. Бытовуха...
— Ага. Это у тебя так называется?
— Что именно? — спросил Мазур с величайшим терпением.
— Да та банда, которую ты сколотил из подчиненных, и, как нынче модно выражаться, капусту рубишь... Врос, так сказать, в рыночную экономику. Не ожидал... От тебя-то никак не ожидал. Кирилл, ты
