Она мягко взяла его за руку.
— Ты прости меня… я давно за тобой наблюдаю. С тех пор, как пыталась спасти тебя на пляже. Помнишь?
Вилька ощерился:
— А ты что, питаешь слабость к нелюдям? — он вырвал руку и отвернулся. Да, он может обходиться под водой без дыхания по нескольку часов. Да, он не такой, как все. Наверное, он и не человек вовсе. Но какое дело до этого ей?
Но вслух Вилька ничего не сказал.
А девчонка взяла его за плечи и властно сказала:
— Загляни мне в глаза! Видишь? — голос ее вдруг сорвался. И Вилька увидел.
Глаза сияли изумрудно-зеленым светом и зрачок был не круглый, а вертикально-щелевидный, как у кошки.
— Ты этого хотел? Смотри дальше!
Девушка держала в руке нож — обычно Вилька чистил им рыбу.
— Смотри! — И безжалостно полоснула себя по пальцу. Порез сразу окрасился в нежно-голубой цвет и выступившая жидкость тоже была голубой. — Думаешь, я принцесса? У меня кровь на медной основе, а не на железной, как у тебя, как у всех! Я больше нелюдь, чем ты, понял?
И тут Вилька испугался — впервые и по-настоящему. А девчонка вдруг уткнулась ему в плечо и заревела, как обиженная первоклассница, и на руку Вильке закапали ее слезинки — самые обычные, как у людей.
Когда она успокоилась хоть немного, Вилька во второй раз отвел девушку к шалашу. Костер еще горел и язычки пламени тихонько плясали в такт со слабым ветром.
— Как тебя зовут?
— Женя… А тебя?
— Вилька.
— Как? — удивилась девушку.
— Вообще-то меня зовут Вилен, — неохотно пояснил Вилька, — тебя ведь редко называют Евгенией, верно? Вот и меня называют проще — Вилька. А в школе еще дразнили Вилкой, Ложкой и Тюленем.
Он помолчал. Первый раз в жизни захотелось высказаться — и он решился.
— Я не знаю, почему стал таким. Врачи говорят, что у меня какой-то необычный капиллярный обмен. И в крови что-то не так. Правда, кровь на вид обыкновенная, красная, — усмехнулся Вилька, и вышло это совсем по-детски, мягко и застенчиво, — короче, под водой мой организм либо вовсе обходится без кислорода, либо добывает его прямо из воды. И вижу я под водой лучше, чем на воздухе. Водяной, словом…
Женя слушала затаив дыхание. Вилька покосился на ее пострадавший палец — обычный порез, только почему-то синий… Надо же, кровь на медной основе…
— Моя мать однажды чуть не утонула, — продолжил он, — ее вытащили, привели в чувство, но воды она все же нахлебалась. Через четыре месяца родился я. И в возрасте двух недель свалился с мостика в море. Вернее, не свалился, а скатился. Под водой пробыл, говорят, минуты три, пока хватились. И не захлебнулся. Так, полежал на дне и все. У матери после этого ресницы седыми стали. И она никому об этом не рассказывала. А я и рос возле воды — нырял, плавал, плескался, — Вилька горько усмехнулся, — и вырос. То ли вилка, то ли ложка, то ли тюлень.
— Дельфин, — тихо поправила Женя.
Вилька промолчал, только зябко передернул плечами, хотя совсем не замерз. Женя подняла голову.
— А я не знаю, кто я и что со мной. Росла как все, играла с детьми, пошла в школу. Пока не задумалась, что у Homo sapiens не бывает кошачьих зрачков и медной крови.
Женя смотрела куда-то вдаль, сквозь Вильку, словно и не было его рядом.
— Родители не скрывали, что я не их дочь. Как это не банально, но меня им подбросили. В поезде. Попутчики вышли ночью, а ребенок остался. Не бросать же его? Мать с отцом не бросили. Сначала думали, что меня искать будут, в милицию заявили. Но никто не искал. А когда начали интересоваться органы опеки, они удочерили меня официально.
Она сняла и подала Вильке маленькую треугольную пластину на изящной витой цепочке — Вилька думал сначала, что это медальон.
— Вот, смотри. Это все, что не мне было тогда, если не считать вполне обычных земных пеленок.
Вилька вздрогнул. Земных?
На пластине рельефно проступали три значка — + Л U. Серовато-сиреневый металл тускло отблескивал и, казалось, почти ничего не весил. Вилька повертел цепочку в руках — ничего необычного, только металл все тот же.
— Это сплав бериллия и цинка с примесями осмия и платины, — пояснила Женя.
Вилька еще раз взглянул на цепочку в пластиной и вернул хозяйке.
— Нам ведь еще назад плыть, — сказал он задумчиво. — Выдержишь?
Женя кивнула:
— Только чуть позже, ладно? Под вечер.
«Под вечер, так под вечер», — согласился Вилька безмолвно.
Он никак не мог осознать реальность встречи с кем-то близким, ибо слишком привык противопоставлять себя людям, чтобы терпеть кого-нибудь рядом с собой.
— Вилька, а что это за остров? Как он называется?
Тот пожал плечами:
— Не знаю, не задумывался. Наверное, остров Нелюдей…
Женя внимательно посмотрела на него, и Вилька выдержал этот долгий пристальный взгляд.
— А ты злой…
— А ты добрая? — угрюмо отозвался Вилька.
— Не знаю… Но, наверное, не такая злая, как ты. Скорее всего именно поэтому у тебя нет друзей.
— Ты говоришь так, будто у тебя друзья есть.
Женя болезненно поморщилась:
— Увы. У меня друзей тоже нет.
— Так чем же твоя доброта лучше моей злобы? — перебил Вилька и голос его слегка дрогнул. — Чем?
— А чем хуже? Ведь я живу, живу так же, как и ты. Значит, не хуже?
Вилька не смог ответить. Он давно усвоил одну простую истину: если не сопротивляться — тебя съедят. В сыром виде и очень быстро. И он сопротивлялся, даже когда этого делать не стоило. Он жил по закону: «людям
— людское, мое — мне», противопоставляя себя остальным. Женя, наоборот, пыталась слиться с людьми, но рано или поздно они отторгали странную девушку с кошачьим взглядом, как отторгает тело чужие ткани.
Они посмотрели друг на друга, и каждый подумал, что ближе существа для него, пожалуй, нет.
На материк вернулись, когда начало темнеть. На этот раз Женя совсем не устала, Вилька тащил ее все дорогу на себе, как она не протестовала. На обрыве, в неглубокой ложбинке, Женя оставляла свой мотоцикл. Она надела шлем и привычным коротким движением взялась за руль.
— Я приеду завтра…
Вилька кивнул. На светлую майку Жени садились комары и ночные бабочки.
Они постояли немного среди стрекота цикад и теплых потоков летнего воздуха, поднимающихся от моря. Потом Женя легко вскочила на мотоцикл, мотор взревел, и стремительная машина прыгнула вперед, вздыбилась на заднее колесо, прокатила так метров десять, опустилась вновь и рванулась в темноту крымской степи.
