на вид лужу закончилась плачевным финалом. Маленький “Рено” мужественно сражался с липкой грязью до тех пор, пока вода не залила выхлопную трубу. Это было полное поражение, и, включив свет в салоне, Таня увидела ручейки грязной воды, которые сочились из-под дверей и пола, сливаясь в реки, озера и моря, грозившие вот-вот поглотить ее вместе с автомобилем. Ей моментально представилось, что она каким-то образом въехала в бездонную трясину, но вода, поднявшись на пару сантиметров, прекратила прибывать.
Таня выключила потолочный светильник, распахнула дверцу и, шлепая по воде, добралась до относительно твердого участка почвы. Она проезжала здесь не впервые и сейчас никак не могла взять в толк, как ее угораздило завязнуть. Сумка с пистолетом болталась у нее на плече. Подслушивающее устройство было слишком громоздким, чтобы тащить его на себе по залитому дождем ночному лесу, но Таня не жалела о нем: до пристани Хвойный Бор оставалось не больше километра. Она вернулась к машине, выключила прибор слежения, погасила фары, вынула ключ зажигания и решительно двинулась вперед.
Когда позади раздался шум двигателя и по мокрой земле косо заскользили летящие тени деревьев, она инстинктивно свернула с дороги и, притаившись в лесу, пропустила мимо себя набитый людьми огромный джип. Таня знала, кто едет в автомобиле, и оставалось только радоваться, что она успела вовремя выйти из своей машины. Правда, она намеревалась подъехать поближе к пристани и спрятать “Рено” в лесу, но жалеть о том, что уже случилось, не было смысла, тем более что чеченцы проехали мимо ее ярко-красной полузатонувшей букашки, даже не притормозив.
Таня ускорила шаг. Потом она побежала, не разбирая дороги, почти уверенная, что непременно заблудится в этой пропитанной ледяной влагой промозглой тьме. Когда ее опасения превратились в твердую уверенность, впереди и немного правее того места, где она стояла, застучал лодочный мотор. Таня бросилась вперед, споткнулась о какой-то пень, упала, исцарапавшись и порвав плащ, и выронила сумку, в которой лежал “браунинг”. Пока она ползала на четвереньках, пытаясь на ощупь найти сумку, лодочный мотор замолчал, и вдруг в темноте ударили автоматы.
Сумка, словно испугавшись этого грохота, нашлась в то же мгновение. Таня встала, набросив на плечо ремешок, вынула из сумки пистолет и умело передернула затвор. Мужчины, если они настоящие мужчины, всегда готовы в одиночку сразиться с целым светом, и именно поэтому настоящих мужчин в этом печальном мире можно пересчитать по пальцам. Таня собиралась сберечь хотя бы одного.
Она поднялась на вершину пологой, поросшей соснами гряды и сразу же увидела все: корабль, прожектора, вспышки выстрелов и пунктирные следы трассирующих пуль, протянувшиеся к теплоходу из прибрежных кустов. Она не напрасно провела несколько лет в ближайшем окружении Графа: стрельба ее нисколько не пугала, и Таня спокойно осмотрелась, пытаясь оценить обстановку. Из кустов стреляли четверо, отвлекая на себя внимание. Потом в сотне метров слева по берегу хлопнул одиночный выстрел. Таня едва успела засечь вспышку, и тут же что-то изменилось в звуковом узоре боя. Таня не сразу сообразила, что на корабле замолчал пулемет. Ведомая скорее инстинктом, чем трезвым расчетом, она двинулась туда, откуда прозвучал этот одиночный выстрел, и на полпути наткнулась на “Победу” Юрия. В салоне никого не было, и Таня поняла, почему ее потянуло именно в эту сторону: в машине с Инкассатором сидел чеченец по имени Рустам – судя по всему, тот самый, что засел на берегу со снайперской винтовкой и только что ловко снял пулеметчика.
Потом на корабле один за другим грохнули два взрыва, что-то дымно загорелось, бросая на рябую от дождя воду кровавые отблески. Стрельба достигла апогея и постепенно пошла на убыль. Автоматчики в кустах расстреляли еще по магазину и прекратили огонь. С корабля еще некоторое время палили наугад. Несколько пуль прошелестели совсем рядом, с тупым стуком ударяясь в стволы деревьев, но Таня не обратила на них внимания.
Пожар на теплоходе разгорался. Теперь не только корабль, но и прибрежные кусты были освещены неверным прыгающим заревом, и в этой пляске теней Таня чудом разглядела затаившуюся за поваленным деревом фигуру в огромном брезентовом дождевике с треугольным капюшоном. Она слышала, как позади завелся и уехал джип, но человек в дождевике остался лежать неподвижно, как мертвый, и лишь длинный вороненый ствол, поблескивая в оранжевых отсветах пожара, равномерно перемещался из стороны в сторону. Таня знала, кого поджидает снайпер, и с трудом подавила в себе желание сразу же открыть стрельбу. Дистанция была слишком велика для никелированного дамского “браунинга”, зато для снайперской винтовки выстрел на такое расстояние был бы равносилен выстрелу в упор.
Затаив дыхание, Таня стала подкрадываться к снайперу. Пожар на корабле пошел на убыль – видимо, команда взялась за дело всерьез. Различить треугольную верхушку капюшона становилось все труднее, не говоря уже о том, чтобы разглядеть что-нибудь на воде, но Таня заметила, как снайпер вдруг замер, перестав водить стволом винтовки из стороны в сторону. Он явно что-то увидел, хотя Таня, сколько ни вглядывалась, не могла разглядеть ничего, кроме освещенной затухающим огнем черной туши теплохода. “Ночной прицел, – сообразила она. – Инфракрасный или что-то в этом роде. Значит, как бы Инкассатор ни крался, он будет у этого Рустама как на ладони. Один выстрел – и все!'
Она начала нервничать, потому что свет мерк, а она никак не могла подойти достаточно близко, чтобы с уверенностью всадить в снайпера пулю двадцать второго калибра. Двадцать второй калибр – смехотворное оружие, предназначенное скорее для отпугивания уличных хулиганов, чем для ночных перестрелок с чеченскими снайперами, и сейчас Таня поняла это с предельной ясностью.
Она услышала негромкий плеск воды у самого берега, и ей даже показалось, что она различает медленно ступившую на песок темную фигуру. Потом она услышала щелчок затвора.
– Юра, у него ночной прицел! – закричала она изо всех сил и принялась раз за разом палить из “браунинга” туда, где в последний раз видела островерхий брезентовый капюшон.
Она успела выпустить в темноту все пять пуль, прежде чем ответный выстрел пробил ей грудь немного правее левого соска. Одна из этих пяти пуль попала Рустаму в предплечье, и вполне возможно, что именно она дала Инкассатору шанс сделать свой единственный в этой дуэли выстрел. Во всяком случае, Юрий решил, что именно так оно и было.
Убедившись, что чеченец мертв, Юрий отправился на поиски и очень быстро обнаружил Таню по белевшему в темноте плащу. Она не откликалась на его голос и, казалось, не дышала. Он попытался нащупать пульс, и его пальцы погрузились в липкую, уже начавшую остывать влагу. Он даже не вспомнил о вирусе, когда, низко наклонившись над Таней, двумя поцелуями закрыл ей глаза. После этого он встал и, не оглядываясь, пошел к своей машине.
Его ждала масса дел.
Желтая таксопарковская “Волга” скромно приткнулась к бровке тротуара в стороне от центра событий. С забрызганными бортами и номерными знаками, она производила впечатление усталой, запыхавшейся рабочей клячи. Грязь залепила даже лобовое стекло, но нерадивого таксиста, по всей видимости, устраивала полукруглая амбразура, протертая в серой грязевой пленке неутомимыми “дворниками”. Зеленый огонек в углу ветрового стекла был потушен: видимо, таксист доставил сюда клиента и теперь поджидал его, чтобы отвезти обратно. Учитывая характер расположенного за чугунной оградой места, клиенту можно было позавидовать: большинство пассажиров прибывало сюда не по своей воле, оставаясь здесь навсегда.
Одного из таких пассажиров как раз подвезли к высокой каменной арке и теперь ногами вперед выгружали из кузова длинного черного катафалка всемирно известной фирмы “Кадиллак”. “Пассажир”, судя по всему, был не из простых смертных: за катафалком следовала длиннющая вереница автомобилей и автобусов, битком набитых скорбящими мужчинами и женщинами в траурных платьях от Кардена и косынках от Версаче. Мужчин было больше, и многие из них носили прически того распространенного фасона, который водитель забрызганного грязью такси про себя называл “попробуй ухватиться”. Огромный гроб, черный с золотом, блестящий, как только что сошедший с конвейера “Мерседес”, вынули из набитого живыми цветами катафалка, с заметным усилием подняли на плечи и понесли вперед под рыдающие звуки духового оркестра. Провожающие потянулись следом, на ходу выстраиваясь в, колонну. Цветов, венков и лент было столько, что создавалось впечатление, будто здесь хоронят команду затонувшего крейсера или геройски погибшую при исполнении воинского долга роту спецназа.
– Ни хрена себе, – сказал сидевший за рулем такси Бармалей и со скрипом потер заскорузлой
