ладонью поросшую густой щетиной щеку. – Не похороны, а Первомайская демонстрация.
– Мистер Твистер, – задумчиво сказал Юрий, глядя вслед исчезавшему под аркой гробу с телом Понтиака, – бывший министр, мистер Твистер – миллионер, владелец заводов, газет, пароходов, входит в гостиницу “Англетер”…
– Чего это? – не понял Бармалей. – Стихи, что ли?
– Вроде того, – ответил Юрий.
– Сроду стихов не читал, – неодобрительно заметил Бармалей.
– Кому что нравится, – сказал Юрий. – Эти стихи, к примеру, про дорогого покойника. До министра он, конечно, не дотянул, но, если разобраться, это министры наши до него не дотянули. А все остальное – чистая правда.
Бармалей хрюкнул, что, по всей видимости, должно было означать смех.
– Это уж точно, – сказал он. – Особенно про общежитие.., то есть про гостиницу. Вон их тут сколько рядами лежит. Эх, жизнь! – неожиданно заключил он. – Все там будем! – Он немного помолчал, закурил вонючую сигарету без фильтра и заговорил снова:
– Ребята некоторые расстроились. Он им вроде крышу обещал, а тут видишь, какая история…
Юрий скривился, словно надкусив лимон, и Бармалей замолчал. У него имелись некоторые соображения по поводу того, что приключилось с Понтиаком, но высказывать их вслух он не собирался.
Хвост процессии втянулся под арку, рыдания оркестра стали тише и наконец заглохли в отдалении. С забитой автомобилями стоянки вдруг вырулила белая “шестерка”. Бармалей успел разглядеть копну иссиня-черных волос и смуглое бритое лицо с орлиным профилем. Юрий толкнул его в бок.
– За ним!
– Вон что ты затеял, – с непонятной интонацией сказал Бармалей, неторопливо запуская двигатель. – Опасное дело.
Юрий молча протянул ему мятый ком стодолларовых бумажек – в карманах у покойного Рустама этого добра было навалом. Бармалей покосился на деньги, с хрустом воткнул передачу и тронул машину с места.
– Убери бабки, – сказал он, переходя на вторую скорость, – а то как бы не пришлось их по одной бумажке из задницы выковыривать. Мне ведь не это интересно, – продолжал он после того, как Юрий спрятал деньги в карман. – Мне другое хочется узнать: зачем, к примеру, мы за ним едем? Если харю ему на затылок своротить, так это одно, а если они, кавказцы то есть, деньги тебе, допустим, должны.., гм.., за что-нибудь.., тогда это совсем другая песня. Вот это мне интересно, Юрик. Да и не мне одному, если хочешь знать.
Во время своей непривычно длинной речи он то и дело бросал взгляды в зеркало заднего вида, и, прежде чем ответить, Юрий развернулся всем телом назад и выглянул из-за подголовника. Дорога позади была почти пустой, только метрах в двадцати, как приклеенный, держался старый, с архаичным кузовом и похожими на удивленно вытаращенные глаза круглыми фарами лимонно-желтый “Мерседес”. На крыше у него красовался оранжевый пластиковый колпак с черными шашечками, а над рулевым колесом Юрий разглядел седоватые усы и притененные очки тезки русского царя Алексея Михайловича Романова.
– Это еще что такое? – резко спросил он, оборачиваясь к Бармалею. – Мы так не договаривались.
– А мы никак не договаривались, – дымя своей вонючей сигаретой, заявил Бармалей. – Ты пришел и сказал: делать так и так, а потом еще вот этак. Ты, Юрик, парень хороший, но все-таки не Господь Бог, а мы все мужики взрослые, тертые, не малолетки какие-нибудь. У нас, брат, свои головы на плечах имеются.
– Вот и берегли бы свои головы, – проворчал Юрий.
В боковом зеркале он видел, что к лимонно-желтому “Мерседесу” присоединился вишневый “Москвич” с разбитой фарой.
Бармалей снова хрюкнул и добавил газу, чтобы не потерять юркую “шестерку” в густеющем транспортном потоке. Похоже, замечание Юрия о том, что следует поберечь головы, он воспринял как ответ на свой вопрос о цели поездки, и такой ответ его удовлетворил.
Юрий снова посмотрел назад. Теперь там было полно автомобилей. Желтый “мере” и вишневый “Москвич” по-прежнему висели на хвосте, но, присоединился ли к ним кто-нибудь еще, понять было сложно.
– Дурак ты, Бармалей, – сказал он. – Дурак и трепло. Кто тебя просил языком молоть?
– Никто не просил, – миролюбиво ответил Бармалей. – Только я, Юрик, сам себе голова. Хочу – молчу, а не хочу – опять же, разговариваю.
– Голова, – передразнил его Юрий. – Задница у тебя вместо головы!
– Так это ж еще лучше! – неизвестно чему обрадовался Бармалей. – Значит, задниц у меня две. Раз так, одной вполне можно рискнуть.
– Кр-р-ретины, – пробормотал Юрий. – А вот всадят кому-нибудь из вас пулю в брюхо, что тогда?
– Никто никого не неволил, – все так же миролюбиво ответил Бармалей. – Вот ты, к примеру. Тебя кто-нибудь заставлял на это дело идти?
– Заставляли, – мстительно сказал Юрий. – Еще как заставляли. Вот и заставили…
– На свою голову, – закончил за него Бармалей.
– Тьфу, – лаконично отреагировал Юрий. Он немного помолчал и снова повернулся к Бармалею:
– Слушай, Бармалей, ну нельзя же так! Вы же мне всю малину изгадите, неужели не понятно? Ведь у них же автоматы, а вы просто живые мишени. Постреляют вас к черту и меня заодно.
– Гм, – сказал Бармалей. – Ну а ты что предлагаешь?
– Я предлагаю всем отвалить. Мне вы будете только мешать, понимаешь? Я умею это делать, а вы – нет.
– Зеленый, значит, берет, – подытожил Бармалей.
– Голубой, – поправил его Юрий.
– Голубой, голубой, не хотим играть с тобой… Только зря ты нас за чайников держишь. Вон, Михалыч, – он кивнул головой в сторону зеркала, в котором неотвязно маячил лимонно-желтый “Мерседес”, – в Сирии, между прочим, горел, когда ты еще под стол пешком ходил. Война в пирамидах – слыхал про такое? То-то, брат. А ты говоришь – мишени-. Да и не собирается никто у тебя под ногами путаться. Сейчас подъедем поближе, ребята рассосутся, я им по рации брякну, и возьмем мы это гнездо в колечко, чтобы ни одна сука не проскочила – ни туда, ни оттуда. А тебе и карты в руки, раз ты такой специалист. В случае чего мы же тебя оттуда и вытащим. Все лучше, чем ментов со “скорой” дожидаться.
– Ага, – сказал Юрий, – угу.
Он тоже закурил, отвернулся к окну и стал смотреть на проносящийся мимо город. Пока что они двигались в сторону Одинцово, но строить предположения было рано: чеченец мог просто запутывать следы. В этом не было ничего удивительного, особенно учитывая тот факт, что Юрий лично передал Умару приглашение на похороны Понтиака в расчете выманить своего “брата” из норы.
…Он стоял в телефонной будке, так же как и три дня назад, до боли в суставах сжимая теплую пластмассу трубки, слушая насмешливый голос Умара. Руки у него дрожали от усталости, болело после купания в ледяной воде горло, на левой штанине запеклась кровь, и он был уверен, что кровь эта принадлежит Тане. Принадлежала… Он едва успел разминуться с милицейской группой захвата, и о том, чтобы похоронить Таню или хотя бы забрать тело с собой, не могло быть и речи. Да и что бы он стал делать с телом?
Боли он почти не ощущал, как человек, только что перенесший операцию под местным наркозом. Внутри все онемело, и там, где вскоре должна была поселиться боль, пока что зияла ничем не заполненная пустота.
– Это Москва, брат, – снисходительно втолковывал тем временем Умар. – Здесь каждый второй разводит каждого третьего, а каждый первый смотрит, кого бы ему развести. Как я могу поверить тебе на
