– Ф ру Фалькенберг… Нет, она говорит, что ни когда не влюбится, а будет только играть на рояле, и все такое. Но я говорю о себе. Знаете, что я однажды сделала? Право, стоит ли и говорить? Хотите, скажу?
– Да, любопытно будет послушать.
– Конечно, по сравнению с вами я совсем девчон ка, и это все пустое; но вы тогда ночевали у нас на чердаке, я прокралась туда потихоньку и застелила вашу постель.
– Так это были вы! – Я удивлен от души и забы ваю с в ою роль.
– Поглядели бы вы, как я туда кралась, ха-ха-ха!
Но бедняжка еще не научилась притворяться, после этого маленького признания она краснеет и принужден но смеется, стараясь скрыть смущение.
Я спешу прийти ей на помощь.
– Ну что ж, у вас добрая душа. Ведь фру Фаль кенберг на такое не способна.
– Конечно, нет, но она же старше. А вы-то, верно, думали, что мы с ней ровесницы!
– Стало быть, фру Фалькенберг говорит, что ни когда не влюбится?
– Да. А впрочем, не знаю. Она ведь замужем, и у нас об этом речи не было. Поговорите лучше со мной… Помните, как мы с вами ходили в ла в ку? Я на рочно шла все тише и тише, хотела, чтоб вы меня догнали.
– Вы были очень добры ко мне. И теперь моя очередь.
Я встаю, иду к Беверу и приглашаю его выпить с нами, стаканчик. Мы подходим к нашему столику; при этом фрекен Элисабет краснеет до ушей. Я завожу лег кий разговор, а когда вижу, что молодые люди увлек лись друг другом, вспоминаю про одно неотложное дело,– к сожалению, друзья мои, мне придется вас оста вить, право, это необходимо. Поверьте, фрекен, я совер шенно очарован вами, но ведь все равно у меня ничего не выйдет. А впрочем, как знать…
XXXIV
Кривыми улицами я спускаюсь к ратуше, оста навливаюсь у извозчичьей биржи и гляжу на подъезд «Виктории». Может быть, она и вправду сегодня у родственников… Я захожу в гостиницу и справляюсь у портье.
– Фру Фалькенберг у себя. Номер двенадцатый, второй этаж.
– Значит, она не ушла?
– Нет.
– А когда она уезжает?
– На этот счет она ничего не говорила.
Я снова выхожу на улицу, извозчики откидывают кожаные полости, каждый зазывает меня к себе. Я вы бираю пролетку и сажусь.
– Куда прикажете?
– Постоим пока здесь. Я беру вас на время.
Извозчики перешептываются, судачат меж собой: этот человек следит за гостиницей, там, наверное, его жена с заезжим торговцем.
Да, я слежу за гостиницей. Кое-где в номерах горит свет, и у меня мелькает мысль, что она, быть может. стоит у окна и видит меня.
– Подождите здесь,– говорю я извозчику и снова вхожу в гостиницу.
– Где номер двенадцатый?
– Во втором этаже.
– А окна выходят к ратуше?
– Да.
– Значит, я не ошибся, это моя сестра махнула мне рукой,– солгал я и проскользнул мимо портье.
Я поднимаюсь по лестнице и, отыскав нужную дверь, тотчас стучу, чувствуя, что готов уже повернуть обрат но. Ответа нет. Я стучу снова.
– Кто там, горничная? – спрашивают из-за двери.
Мне нельзя ответить «да», ведь мой голос сразу меня выдаст. Пробую дверную ручку: заперто. Навер ное, она давно опасается моего прихода, а может быть, даже видела меня из окна.
– Нет, это не горничная,– говорю я и сам слышу, как дрожит мой голос.
Я долго стою, прислушиваясь; изнутри доносится шорох, но дверь не отпирают. А потом внизу, у портье, раздаются два резких звонка. «Это она,– думаю я.– Наверное, испугалась и зовет горничную». Чтобы ее не подвести, я отхожу от двери, а когда приходит горничная, быстро спускаюсь по лестнице. Мне слышно, как горничная отвечает: «Да, это я». Дверь от воряется.
«Нет,– слышу я снова голос горничной,– просто тут сейчас был какой-то господин, он спустился вниз».
Я хотел было снять комнату в гостинице, но раздумал: она ведь не из тех, кто станет встречаться в номерах с заезжим человеком. У двери я говорю портье, что сестра моя, должно быть, уже легла.
Я выхожу и снова усаживаюсь в пролетку. Час проходит за часом, извозчик спрашивает, не замерз ли я. Да, немножко. Я кого-нибудь жду? Да… Он снимает с козел одеяло и протягивает мне, а я, чтобы не остаться в долгу, даю ему на водку.
Время идет. Час проходит за часом. Извозчики уже, не стесняясь, толкуют между собой, что этак и лошадь замерзнет.
Нет, дольше ждать нет смысла. Я расплачиваюсь с извозчиком, иду домой и сажусь сочинять письмо.
«Вы запретили писать вам, но нельзя ли мне увидеть вас хоть на миг? Я справлюсь насчет ответа в гостинице завтра в пять часов».
Не слишком ли поздний час я назначил? Но ведь я взволнован, лицо у меня перекошено, и среди бела дня я выглядел бы просто ужасно.
Я сам отнес письмо в «Викторию» и вернулся к себе.
Как долго тянется ночь, как мучительно медленно ползут часы! Мне необходимо выспаться, отдохнуть, со браться с силами, а я не могу. Встаю я на рассвете. Долго брожу по улицам, потом возвращаюсь домой, ложусь и засыпаю.
Проходят часы. Я просыпаюсь и, едва придя в себя, спешу к телефону. Звоню в гостиницу, спрашиваю, не уехала ли фру Фалькенберг.
– Нет, не уехала.
Слава богу, она не намерена бежать от меня, ведь письмо ей, конечно, передали уже давно. Просто-напрос то вчера я пришел в неудачное время.
Поев, я снова лег, а когда проснулся, было уже за полдень, и я снова бросился к телефону.
– Нет, фру Фалькенберг не уехала. Но ве щ и ее уже уложены. А сама она куда-то отлучилась.
Я наспех одеваюсь, бегу к ратуше и стою т ам, не спуская глаз с подъезда гостиницы. За полчаса входит и выходит немало людей, но ее все нет. Вот уж наконец пять часов, и я подхожу к портье.
– Фру Фалькенберг уехала.
– Как уехала?
– Это вы звонили? Она пришла через минуту после звонка и забрала чемоданы. А вам велела передать письмо.
Я беру письмо и, не распечатывая его, спрашиваю, когда отходит поезд.
– Поезд ушел в пять без четверти,– отвечает пор тье и смотрит на часы.
Стрелки показывают ровно пять.
Дожидаясь на улице, я потерял драгоценные пол часа.
Понурив голову, я сажусь на ступеньку лестницы. Портье не отходит от меня. Он отлично понимает, что эта дама мне вовсе не сестра.
