— Я, конечно, попросила их предъявить ордер. Но кто знает, как он выглядит? Они с таким же успехом могли предъявить читательский билет в библиотеку Британского музея. Я их впустила, но только потому, что они были очень вежливы, а один из них, тот, что в форме, был высокий и красивый. Их почему-то поразил Вордсворт или, скорее всего, цвет его пижамы. Они спросили: «Это ваш муж, мэм?» На что я им ответила: «Нет, это Вордсворт». Мне показалось, что имя заинтересовало одного из них — молодого человека в форме, — и он потом все время исподтишка посматривал на Вордсворта, будто старался что-то припомнить.
— Что же они искали?
— К ним поступили сведения, как они сказали, что в доме хранятся наркотики.
— Тетя Августа, а вы не думаете, что Вордсворт?..
— Нет, не думаю. Они соскоблили пыль со швов у него в карманах, и тут стало ясно, зачем они пожаловали. Они спросили у него, что было в пакете из оберточной бумаги, который он передал человеку, слонявшемуся по улице. Бедняжка Вордсворт ответил, что не знает, но тут вклинилась я и сказала, что это прах моей сестры. Не пойму почему, но они тут же начали подозревать и меня тоже. Старший, который в штатском, сказал: «Мэм, оставьте этот легкомысленный тон. Как правило, он делу не помогает». Я ему ответила: «Может быть, мне изменяет чувство юмора, но я не вижу ничего легкомысленного в прахе моей покойной сестры». «Порошочек, мэм?» — спросил тот, что помоложе и, очевидно, посметливее — это ему показалось знакомым имя Вордсворта. «Если угодно, можно и так называть, — сказала я. — Серый порошок, человечий порошок», после чего они поглядели на меня, будто напали на след. «А кто этот человек, которому передали пакет?» — спросил тот, что в штатском. Я сказала, что это мой племянник, сын моей сестры. Я не считала нужным посвящать представителей лондонской полиции в ту давнюю историю, которую я тебе рассказала. Затем они попросили дать им твой адрес, и я дала. Тот, что посмекалистей, поинтересовался, для чего тебе нужен порошок. Он спросил: «Для личного употребления?» И я ему сказала, что ты собираешься поместить урну с прахом у себя в саду среди георгинов. Они самым тщательнейшим образом все обыскали, особенно комнату Вордсворта, и забрали с собой образчики всех его сигарет, а заодно и мои таблетки аспирина, которые лежали приготовленные на ночь на столике у кровати. Потом они очень вежливо пожелали мне спокойной ночи и удалились. Вордсворту пришлось спуститься, чтобы закрыть за ними дверь. Внизу смекалистый вдруг спросил у Вордсворта, какое у него второе имя. Вордсворт сказал «Захарий», и тот ушел с недоумевающим видом.
— Странная история, — сказал я.
— Они даже прочитали некоторые из моих писем и спросили, кто такой Абдул.
— А кто он?
— Человек, с которым меня связывает очень давнее знакомство. К счастью, сохранился конверт со штемпелем: «Тунис, февраль, 1924 год». Иначе они истолковали бы все как относящееся к настоящему моменту.
— Я вам сочувствую, тетя Августа. Представляю, какое это было ужасное испытание для вас.
— В некотором роде это было даже забавно. Но у меня почему-то появилось ощущение вины…
Раздался звонок в дверь. Я сказал:
— Подождите минуту, тетя Августа, не вешайте трубку.
Я пошел в столовую и, взглянув в окно, увидел полицейский шлем. Я вернулся к телефону.
— Ваши друзья уже здесь, — сказал я.
— Так быстро?
— Я позвоню, как только они уйдут.
Впервые в жизни я удостоился визита полиции. Их было двое. Один невысокий, средних лет, с простоватым добродушным лицом и сломанным носом. На голове у него была фетровая шляпа. Второй был красивый высокий молодой человек в полицейской форме.
— Вы мистер Пуллинг? — спросил детектив.
— Именно так.
— Вы не разрешите нам зайти на минуту?
— У вас есть ордер?
— Нет, что вы. До этого еще не дошло. Нам бы хотелось кое-что спросить у вас.
У меня вертелся на языке ответ о гестаповских приемах, но я решил, что разумнее промолчать. Я провел их в столовую, но сесть не предложил. Детектив показал мне удостоверение, из которого я узнал, что передо мной сержант сыскной полиции Джон Спарроу.
— Вам знаком человек по имени Вордсворт?
— Да, это друг моей тетушки.
— Вы вчера получили из его рук пакет в оберточной бумаге?
— Совершенно верно.
— Вы не будете возражать, если мы обследуем этот пакет?
— Безусловно буду.
— Как вы, наверное, догадываетесь, сэр, мы с легкостью могли бы получить ордер на обыск, но нам хотелось все сделать как можно деликатней. Давно вы знаете этого Вордсворта?
— Вчера видел впервые.
— А не могло так быть, сэр, что он попросил вас об одолжении — куда-то доставить пакет, а вы, зная, что он в услужении у вашей тетушки, не заподозрили в этом ничего дурного и…
— Не понимаю, о чем вы говорите. Это мой пакет. Я забыл его на кухне…
— Это ваш пакет? Вы это признаете?
— Вы прекрасно знаете, что в этом пакете. Тетушка вам сказала. Это урна с прахом моей матери.
— Ваша тетушка уже успела позвонить вам?
— Да, как видите. А чего вы, собственно, ожидали? Поднять с постели старую даму посреди ночи…
— Двенадцать только пробило, сэр, когда мы пришли. Итак, этот прах… Это прах миссис Пуллинг?
— Именно так. Можете убедиться сами. Пакет на книжном шкафу.
Пока я не подготовил клумбу, я временно поставил урну на шкаф, как раз над полкой с собранием сочинений сэра Вальтера Скотта, которое досталось мне в наследство от отца. Несмотря на свою лень, отец был страстным книгочеем, причем библиотека его не отличалась большим разнообразием. Отца вполне устраивало быть обладателем книг нескольких любимых авторов. К тому времени, когда он кончал собрание Вальтера Скотта, он успевал забыть содержание первых томов и с удовольствием принимался в очередной раз за «Гая Мэннеринга». Помимо Скотта, у него было полное собрание Мэриона Кроуфорда [американский писатель (1854-1909)] и поэзия девятнадцатого века — Теннисон, Вордсворт, Браунинг и «Золотая сокровищница» [популярная поэтическая антология, изданная в 1861 г. Фрэнсисом Палгрейвом (1824- 1897)] Палгрейва. Отец очень любил этих поэтов и свою любовь передал мне.
— Если вы не возражаете, я взгляну, что там внутри, — сказал детектив, но урну оказалось не так просто открыть.
— Она запечатана клейкой лентой, — заявил он.
— Ничего удивительного. Даже коробка печенья…
— Мне бы хотелось взять пробу на анализ.
Я уже начал злиться и потому сказал раздраженным тоном:
— Не думайте, что я позволю вам проделывать какие-то манипуляции с прахом моей несчастной матери в вашей полицейской лаборатории…
— Я разделяю ваши чувства, сэр, — сказал он. — Но у нас есть серьезные улики. Мы взяли пыль с карманных швов у этого Вордсворта и при анализе обнаружили травку.
— Травку?
— Марихуану, чтобы вам было понятней. По-французски cannabis — конопля.
— Но какое отношение имеет пыль из карманов Вордсворта к праху моей матери?
— Нам ничего бы не стоило, сэр, получить ордер, но, учитывая то обстоятельство, что вы могли стать невинной жертвой обмана, я бы предпочел с вашего разрешения взять ненадолго урну. На суде так
