расходилась со всеми ее привычными понятиями, со страстной верой Торбьёрг. Но в сердце Ингиторы что- то изменилось, словно тронулся лед. Сердце ее стало как небо и море перед глазами — вверху Широко- Синий вольный простор, полный ветра и света, а внизу — темная холодная вода, темная обитель Эгира и Ранн.
Асвард пару раз оглянулся на замолчавшую флинну. Брови ее были немного сдвинуты, пристальный взгляд устремлен в морскую даль. От морского ветра на щеках ее розовел румянец, глаза казались одного цвета с серо-голубым небом, русо-рыжеватые волосы блестели, и сейчас она казалась Асварду очень красивой, несмотря на скрытую печать горя. Одних горе ослабляет, другим дает силу. В горе Ингиторы дочери Скельвира была сила. Казалось, она отдалась своим мыслям и совсем забыла об Асварде. А он был не из тех, кто навязывает свое общество. Поднявшись, он молча побрел вниз по склону к усадьбе.
— Асвард! — окликнула его Ингитора. Он обернулся. — Тебе пора жениться, — сказала она. — Сделай так, как сказал. Женись и подари вашему роду нового ребенка. Как знать — может быть, твоя месть будет лучше.
— Может быть, и для тебя это не худший выход, — сказал ей Асвард. — Ведь у тебя с Оттаром тоже будут дети. Ты назовешь старшего сына Скельвиром, и твой отец тоже будет возрожден. Ты права — это совсем неплохая месть. Не знаю, как Оттар сумеет отомстить конунгу, — это труднее сделать, чем сказать. Тогда в запасе у тебя останется другой путь, о котором я говорил. Спасибо тебе за доброе пожелание. И тебе я желаю отомстить именно так, как тебе больше по сердцу. Тебе, а не твоей родне и даже матери.
— Спасибо тебе, — сказала Ингитора. Асвард подождал, не добавит ли она чего-нибудь. Но она молчала. Повернувшись, он пошел вниз по каменистому склону к усадьбе.
Курган Скельвира был заметен издалека — его покрывала свежая утоптанная земля, а трава на нем еще не выросла. На самой вершине его темнел высокий камень. Возле камня возился сутулый человек в шерстяном колпаке, издалека слышны были удары железа о камень. Еще в день прибытия «Коршуна» Торбьёрг послала в усадьбу Бьёркстрём за Энундом Резчиком, умевшим лучше всех в округе резать по камню, дереву, кости. Теперь он готовил поминальный камень по Скельвиру. Едва ли он успел сделать весь узор — тело дракона, свернувшегося кольцом, а на его спине цепочку красивых рун. Ингитора на память знала надпись, которую составила мать. «Торбьёрг велела поставить этот камень по Скельвиру, своему мужу. Он храбро бился и погиб на Квиттинге». «Энунд вырезал руны», — добавит резчик от себя в самом конце, чтобы память о его труде сохранялась столько же, сколько простоит сам камень.
Ингитора не стала подходить ближе. Даже если отцу вздумается снова запеть из кургана, за стуком работы Энунда она ничего не услышит. Взяв правее, она пошла к лесу.
Лес под названием Фюрбаккер — Сосновые Бугры — начинался здесь, возле крайних курганов, и тянулся на север, как говорили, на несколько дней пути. Полукруглые холмы, как курганы древних великанов, плавно перетекали один в другой. Холмы поросли негустым сосновым лесом, на земле зеленел мягкий мох. Часты были на буграх сухие вересковые поляны. Ингитора любила вереск и могла подолгу рассматривать тонкую веточку. Цветочки вереска крошечные, но поднеси поближе к глазам и погляди получше — мало цветов может сравниться с ними по красоте. А цвет их, чистый и нежно-лиловый, нельзя сравнить ни с чем. Даже у самых дорогих заморских тканей, которые Ингитора видела у проезжих торговых людей, — говорили, что их везут для кюны Асты, известной щеголихи, — не было таких чистых и ярких оттенков. Создать такую красоту под силу только светлым богам, не людям. А боги если берутся создавать что-то, то делают много — смотри сколько хочешь, хватит на всех.
Вертя в пальцах сорванную веточку вереска и иногда поднося ее к носу, Ингитора сидела под сосной на поваленном дереве. Теплые солнечные лучи проливались сквозь сосновые ветки и тонким причудливым узором ложились на землю, весело зеленел мох под рыжими стволами, свежий запах соснового леса наполнял грудь радостью. Радоваться бы, но на душе у Ингиторы было тяжело. Ей казалось, что она пленена неведомой силой и остаток жизни обречена прожить в рабстве. Да, за отца надо мстить. Ну почему она не мужчина? Почему у нее нет брата? Тогда долг мести был бы выполнен и ей не пришлось бы расплачиваться за это своей свободой и нежеланным браком. Почему так несправедливо все получилось?
Снова ей вспомнилась темная опочивальня с пляшущими на стенах отблесками огня, скрипучий голос Ормхильд. Заклинание, глухой голос отца. Почему она не догадалась спросить у него тогда — какой мести он желает? А теперь уже поздно.
«Впрочем, почему поздно?» — сама себе возразила Ингитора. Ведь дух уже не жил в мертвом теле. Он может говорить и без тела. Может быть, она и так сможет расслышать голос отца? Почему бы не попробовать?
Ингитора оправлялась от горя, к ней возвращался ее прежний нрав. Никогда раньше ее не упрекали в недостатке смелости, решимости и ума. Может быть, поэтому отец так любил ее и не жалел вслух, что не имеет сына.
Почему бы не попробовать? Слова заклинания крепко сидели в памяти Ингиторы. Поднявшись с лежачего ствола, она в волнении прошлась по тесной полянке, сжимая в руках вересковую веточку. Почему бы не попробовать? Заклинать духов — трудное и опасное дело, но ведь однажды у нее получилось!
Остановившись возле сосны, Ингитора положила ладонь на шершавый ствол. Нагретый солнцем, он казался теплым, золотистая смола пристала к ее ладони.Ингитора обхватила ствол руками и прикоснулась к нему лбом, как будто хотела позаимствовать у доброго дерева его чистой благодетельной силы, и тихо запела:
Затаив дыхание, она ждала ответа, слушая шум ветра в кроне сосны над головой. И вдруг чьи-то ладони накрыли ее руки, обнявшие ствол, чье-то лицо высунулось из-за дерева. Вскрикнув от неожиданности, Ингитора отпрянула, хотела отскочить, но ее держали крепко.
— Пусти! Пусти сейчас же! — стараясь за гневом скрыть испуг, воскликнула она. — Кто ты такой? Кто там прячется?
Ее отпустили, и она чуть не упала, едва удержалась на ногах. Раскрасневшись от досады — надо же было какому-то бездельнику подслушать ее ворожбу! Все дело испортил! — она сердито шагнула к сосне. Чье-то легкое стройное тело спряталось за толстый ствол дерева. Ингитора бросилась за ним, но он опять ускользнул.
— Да ты в прятки задумал играть! — не на шутку сердито воскликнула она. — Вот я тебя поймаю, бездельника! А ну выходи!
— Да вот он я! — Из-за сосны высунулось лицо, и было оно совершенно незнакомым. Ингитора растерялась на миг: незнакомцы не так уж часто встречались в окрестностях Льюнгвэлира. Кому здесь быть, кроме своих домочадцев и рабов? — Только ты стой на месте, не двигайся! — поспешно предостерег он.
— А кто ты такой, чтоб мне указывать? — возмутилась Ингитора. — Кто бы ты ни был, вот я тебя поймаю…
Она подалась к сосне, полная решимости наконец поймать наглеца и оттрепать его хорошенько за уши. Он показался ей невысок ростом и далеко не богатырь сложением. Но что-то странное случилось с ее ногами — они не хотели идти. Словно каждая нога пустила в землю крепкие корни, Ингитора не могла оторвать их от покрова из сосновых иголок. Раз, другой она попробовала шагнуть, но ничего не выходило.
