— При свидетельстве всех свободных людей, собравшихся здесь, я передаю тебе, Торвард сын Торбранда, руку этой женщины, Вальборг дочери Хеймира, и объявляю ее отныне твоей невестой, — сказал он.
— Я, Торвард сын Торбранда, принимаю эту женщину и обещаю взять ее в жены перед ликами богов не позже завтрашнего дня, — ответил Торвард, взяв руку Вальборг. Лицо его оставалось бесстрастным, на нем не было ни радости, ни печали. Он смотрел мимо людей куда-то в пространство. — И я дарю ей это кольцо.
Деревянными пальцами он подал Вальборг одно из своих колец. Оно было ей велико, и Вальборг старалась сжать пальцы, чтобы не уронить его.
Люди в гриднице закричали, признавая сговор совершившимся. А Ингитора тихо шагнула назад, в девичью, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. По щекам ее бежали слезы, а сердце терзала такая нестерпимая боль, что хотелось закрыть глаза и заснуть, навек провалиться в беспамятство, зачем она не утонула в море, зачем ее не разорвал Жадный?
Ночью Ингитора долго не могла заснуть. Вальборг, лежавшая на скамье напротив, кажется, тоже не спала — Ингитора не слышала ее дыхания. В гриднице еще раздавался говор вечернего пира, но женщины рано отправились на покой. Вальборг устала с дороги, а Ингитора была слишком измучена душой. Между собой они почти не разговаривали, и чувства их при этом были схожими. Каждая знала, что другая отнимает у нее нечто жизненно важное: ведь Ингитора владела сердцем Торварда, а на руке Вальборг было его кольцо.
Ингитора стремилась заснуть, чтобы хоть на короткое время забыть обо всем произошедшем. Закрыв глаза, она старалась вызвать в памяти все самое приятное, спокойное, красивое, что ей случалось видеть в жизни. Перед взором ее тихо покачивались морские волны, но в них мелькали длинные темные плети водорослей, похожие на пряди волос великанши. Ингитора вспоминала далекий Льюнгфьорд, но на глади моря ей мерещился «Коршун» с телом Скельвира на носовой палубе.
Морской берег, уходящий в глубь Северного Рога, — то место, где она недавно видела дух отца. Ингиторе мерещилось, что она снова одна там, возле высокого черного камня, над которым восходит солнце в День Середины Зимы. На всем берегу никого нет, но вдали появляется человеческая фигура. Человек еще далеко, но он идет к ней; в его облике есть что-то смутно знакомое, но Ингитора не может его узнать. Он идет неторопливо и плавно, стан его строен и величав, ветер бережно раздувает края длинного голубого плаща и светлые пряди волос.
Вдруг он оказался совсем близко, и Ингитора увидела, что это Хальт. Но что за чудо? Обе его ноги одинаково ровные и прямые, от хромоты не осталось и следа.
— Это ты… — выговорила Ингитора, не решаясь больше назвать его Хальтом. — Откуда ты взялся? Я думала, ты больше никогда не придешь.
— Я мог бы и не приходить, ведь я больше не нужен тебе, — ответил ей альв, и голос его был красив и спокоен, ясные глаза смотрели на Ингитору с любовью, участием и уважением. Никогда раньше она не видела у него такого взгляда. Это был совсем не тот веселый гость из Альвхейма, который повстречался ей на вересковой поляне. И не только исчезновение хромоты изменило его, другим стал он сам. Новый альв, стоящий перед Ингиторой, стал мудрее и печальнее того, прежнего.
— Почему ты так говоришь? — спросила Ингитора. Сердце ее сжалось предчувствием одиночества, но она снова вдруг ощутила в груди кипение родника, источника Мимира. И струи его были горячи, как слезы.
— Потому что тебе больше не нужны мои стихи. У тебя есть свои. И они всегда будут с тобой. Тот, кто однажды открыл в себе Светлый Источник мудрости, не потеряет его никогда.
— Но почему ты больше не хромаешь?
— Этим я обязан тебе. Ты провела меня к твоему источнику. Все, что коснется его воды, станет белым, все, что было уродливо, станет прекрасным.
— Но разве ты сам не мог…
— Я не мог. Однажды я хотел узнать больше, чем мне положено, — и поплатился за это хромотой и уродством. Большой источник был навеки закрыт для меня. Помочь мне могло только человеческое сердце, умеющее так любить и ненавидеть, как не умеют ни альвы, ни ведьмы, ни тролли, ни валькирии. Я показал тебе дорогу к Источнику. Ты дошла до него и довела меня. Теперь он — твой, а я тебе не нужен. Я возвращаюсь в Альвхейм, к своему народу. Я пришел попрощаться с тобой.
Ингитора не знала, что ответить ему. Она была благодарна альву за то, что он первым открыл для нее существование светлого Источника Мудрости, но теперь, когда источник этот бил в ее груди, она могла черпать из него силы и без помощи альва. И все же ей было нестерпимо жаль расставаться с ним. С альвом уходила навсегда прежняя Ингитора, та, какой она была раньше.
— Послушай! — вдруг сказал альв и поднял руку. Ингитора прислушалась. Откуда-то издалека донесся пронзительный детский крик.
Морской берег вдруг исчез. Она снова была в темной спальне. И из угла, где стояла лежанка Одды, раздавался плач девочки.
— Что ты, моя маленькая, моя хорошенькая, моя золотая! — ласково бормотала Одда, мигом проснувшись и укачивая свою дочку.
Другие женщины тоже проснулись от крика. Ингитора села на своей лежанке, с трудом соображая, где она. Морской берег и альв, с которым она только что говорила, казались ей гораздо более настоящими, чем эта спальня и шевелящиеся тени женщин.
— Она не мокрая! — сказала Одда. — И есть она не хочет! В чем же дело? Моя крошка никогда не кричала по ночам просто так! Может, ей опять явился тот… Какой-нибудь злой дух?
Женщины обеспокоенно заговорили, а Ингитора вдруг воскликнула:
— Нет, нет! Не злой дух!
Ей вспомнился отец, спустившийся к ней из палат Валхаллы, его слова о том, что будущий властитель Квиттинга родится дважды и одно рождение ему еще предстоит.
— А что же это? — Одда и другие женщины повернулись к ней.
— Она кричит потому, что она только что родилась! — объявила Ингитора свою догадку. — Ведь она родилась до срока! Настоящий срок ее рождения пришел только сейчас!
Женщины загомонили, Одда принялась путано высчитывать сроки, но Ингитора была уверена в своей правоте.
— Должно быть, ты права! — сказала ей хозяйка. — И говорят, что дети, которые рождены дважды, умирать тоже будут дважды. Это большая удача для твоей дочки, Одда.
Ингитора поднялась с лежанки, подошла к Одде и взяла девочку у нее из рук. Далла уже успокоилась. Ингитора смотрела в ее маленькое личико, уже сейчас вызывавшее в памяти черты Бергвида, и не жалела ни о чем. Она держала сейчас на руках росток будущего, мирного и доброго.
Трехрогий Фьорд лежал на пересечении границ трех племен: квиттов, фьяллей и раудов. Неподалеку от него находилось древнее святилище, посвященное Светлому Бальдру, покровителю раудов. В нем и решили закрепить брак Торварда конунга и Вальборг. Пусть Бальдр, охранитель мира, будет покровителем новой семьи и нового союза двух племен. Он подходит для этого гораздо больше, чем воинственный Тор или однорукий Тюр, которого не зовут миротворцем.
— Перед ликами богов я клянусь взять в жены эту женщину, Вальборг дочь Хеймира, и любить и оберегать ее до тех пор, пока пламя погребального костра не разлучит нас! — говорил Торвард конунг, положив руку на золотое кольцо, вставленное в руки деревянного идола Бальдра.
После него клятву верности дала Вальборг, а знатные люди из фьяллей и раудов, хозяев святилища, засвидетельствовали брак. Усадьба Трехрогий Фьорд наполнилась гостями. С самого утра здесь готовили угощенье — хозяйственная жена Ульвкеля Бродяги и мечтать не могла, что ее дому выпадет такая честь, как свадьба конунга. На почетном месте напротив Торварда сидел Рагнар — волею судьбы ему пришлось на сговоре и свадьбе заменить родичей невесты.
Сама невеста сидела, как и полагалось, в середине женского стола. Начало пира не обошлось без маленького спора. В середину стола Торвард велел посадить по бокам Вальборг Ингитору и Одду. Против соседства Ингиторы новая кюна фьяллей не могла возражать, но сесть рядом с Оддой она поначалу
