спрятаться за неширокую, но крепкую спину дядьки. — Никого не боюсь, даже если бы на меня напала стая волков или десяток разбойников… хоть сам Бергвид Черная Шкура… Но вот духи…
— Помолчи! — тихо прервал его Асвард. — Не надо поминать попусту ни волков, ни разбойников, ни тем более Бергвида Черную Шкуру. Я верю в твою храбрость, мой друг, но если мы встретим его, то твой первый поход станет, скорее всего, и последним. И ты не успеешь прославить толком свое имя и свой род. Так что пойдем лучше к кораблю. Скельвир наверняка пошлет искать нас.
— Ой, посмотри! — Гейр снова оглянулся на противоположный конец мыса и застыл. — Они построились!
— Кто? — Асвард тоже обернулся на восток и вдруг тревожно свистнул. Там, где они совсем недавно видели обыкновенную стоянку торгового корабля, все переменилось. Костер пылал огромными языками пламени, освещая всю оконечность мыса, и в свете его было видно, что не меньше ста человек молча строятся в боевой порядок — клином. И острие клина было нацелено на запад — туда, где остановился корабль Асварда и Гейра, туда, где их товарищи из дружины Скельвира хельда спокойно готовились ко сну. Огненные отблески дрожали на вооружении, на гладких боках шлемов, на круглых умбонах щитов, на железных бляшках кожаных доспехов. И шлемы, и щиты были такими, какие делают в племени фьяллей.
— Не нравится мне это! — сурово сказал Асвард. — Вот теперь и правда не нравится. Бежим! И смотри не споткнись — мне будет некогда таскать тебя на спине!
Гейр молча бросился вслед за Асвардом с вершины холма, и оба беззвучно пропали в темноте.
— Хавард, да ты где? Ты будешь есть, или я отдам твою долю Скарву? Куда ты запропастился? Тебя что, тролли унесли?
Старый Кольгрим стоял возле костра, размахивая костью. Весь лось был уже съеден, только на этой кости осталось еще мясо.
— Не кричи так! — сказал ему кто-то из хирдманов, сидящих вокруг. — Так можно бранить детей дома, в Аскргорде. А здесь это опасно. Тролли услышат.
— Ты меня звал? — Из темноты появился заспанный толстяк в шлеме из толстой кожи, надвинутом на самый лоб. При виде кости его помятое лицо мгновенно оживилось. — А, так у тебя осталось мясо? Давай сюда!
— Погоди! — Кольгрим поспешно отдернул руку с костью. — Это доля Хаварда. Не взяли же его тролли в самом деле!
— Пока еще не взяли, но без троллей тут не обошлось! — раздался из темноты голос, и Кольгрим вздохнул с облегчением. К костру подошел парень лет двадцати, невысокий и подвижный, с гривой рыжих нечесаных волос ниже лопаток. Нос у него был заметно вздернут вверх, а глаза в отблесках огня сверкали изумрудным блеском. — Где Торвард? Или Ормкель?
— Зачем я тебе? Что ты там унюхал?
Один из лежащих приподнялся и сел. Это был крепкий русобородый мужчина лет сорока пяти. Его волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб, наискось пересеченный шрамом. Нижний конец шрама пересекал бровь и немного задевал веко, так что левый глаз у Ормкеля был чуть прикрыт. За это его прозвали сначала Спящим Глазом, но прозвище быстро переменилось. Никому еще не удавалось застигнуть ярла врасплох, и даже враги звали его Неспящим Глазом.
— Я ходил на западную сторону, хотел посмотреть, нет ли у нас каких соседей! — Хавард махнул рукой в темноту. — Там тоже огонь. Далеко я не пошел, но я учуял запах костра, жареной рыбы и кабанятины, хвойного пива…
— Зачем ты мне это рассказываешь? — страдальчески воскликнул обжора Скарв.
— Погоди ты! — досадливо отмахнулся Хавард. — Кроме рыбы там еще пахнет людьми. И их не меньше семи десятков. И все они вооружены. Я слышал, как вода бьется о борт их корабля. Не зваться мне больше Песьим Носом, если у них не дреки на семьдесят гребцов. Не меньше «Железного Ворона». Такие корабли могут быть только у конунга слэттов.
Незнакомому человеку показалось бы странным, что рыжий зеленоглазый парень узнал все это издалека и в почти полной темноте. Но Хавард носил прозвище Песий Нос — его чуткости к запахам могла бы позавидовать любая собака, а слуху — ночная птица. В придачу он был умен и умел делать выводы из своих наблюдений.
— Это я знаю и без тебя! — проворчал Ормкель, поглаживая свой шрам на лбу. Так он всегда делал, когда бывал встревожен и хотел спрятать от людей свои глаза. — Вот что он здесь делает, хотел бы я знать. Придется будить Торварда.
— Так ты будешь есть мясо или нет? — спросил Кольгрим, тыча в воздух костью, как волшебным жезлом. Старик ведал в походах съестными припасами, за что носил прозвище Хозяин Котлов. Он все время беспокоился, что кто-то что-то не доел и может похудеть. Сам же Кольгрим, при всей своей близости к еде,оставался худым, как лучина.
Толстый Скарв с надеждой переводил маленькие глазки с кости на Хаварда — а вдруг откажется?
— Стойте! Тише! — вдруг вскрикнул Хавард и вскинул руку. Все вокруг костра замерли кто как был.
Ормкель, отошедший и наклонившийся к одному из спящих, так и застыл, протянув руку к его плечу, но не прикасаясь к нему.
А Хавард выпрямился во весь рост, обернулся на запад, поднял голову, закрыл глаза и застыл, как стоячий валун. Его чуткий слух различал в шуме ветра и рокоте моря далекие железные удары. Так бьют мечами в щиты перед началом боя.
грезились слова древней воинской песни-клича. Где-то там, за холмом, раздавался этот клич. И Хавард узнавал выговор слэттов. А на кого они могли приготовить мечи и копья здесь, на пустом побережье Квиттинга? Только на них.
— Они идут! — воскликнул Хавард, быстро обернувшись к костру. Пламя сверкнуло в его широко раскрытых глазах двумя изумрудными звездами. — Я слышу звон оружия и песню боя!
Все повскакивали с мест, нашаривая среди поклажи копья и щиты.
— Мы знаем эту песню не хуже! — прорычал Ормкель и сильно потряс лежащего за плечо. — Вставай, Торвард, ночлег у нас будет короткий!
Отряды фьяллей и слэттов сошлись у подножия Хатта, на узкой площадке между холмом и берегом моря. В небе сгущалась тьма, но здесь было светло. Никто не знал, каким образом слабый огонь двух маленьких костров сумел осветить расстояние в пять перестрелов, но ни у кого не было времени над этим задумываться. Противник смотрел в лицо, пламя играло на стали оружия и накладках доспехов.
звучали над ними сотни голосов, и каждый слышал в этой песне выговор вражеского племени. Вражеского, потому что фьялли и слэтты были в мире только на словах и слова эти стоили не дороже
