тебе навстречу теплого воздуха из отворенной двери, первые шаги по залу. Звон тарелок, пардон-месье- минутку-сейчас-я-подойду, кофе-двойной-покрепче-пожалуйста-и-сразу-счет, несут мои мозги — держите, вон туда — столик в глубине зала!… Ах, этот гул голосов под острым соусом из желтка с травами, ах, эти наспех скомканные бумажные скатерти! Вот вам меняют бутылочку с маслом… И этот неловкий жест, каким стаскиваешь куртку, чтобы повесить ее на перегруженную вешалку, где уже не найдешь свободного крючка… И этот горячительный водоворот, который сейчас втянет тебя агрессивно и нежно… Ты идеализируешь все это, погруженный в зимний сумрак, стоя на оледенелом тротуаре, — ты выигрываешь все это, помедлив у порога.
ЗАГУБЛЕННАЯ СИЕСТА
Вроде сиеста, можно бы поспать, а не спится, хотя состояние какое-то смутное. Перелистал журнал с картинками — нет, не то, взял старый-престарый комикс, сто лет его в руках не держал, так-то оно лучше… Время тянется, тянется, тя-а-а-анется, как резиновое… А на самом деле то ли два часа пополудни, то ли три. Но какой же изнурительный августовский день… Солнце палит… И все равно — ни малейшего раскаяния, что упустил даже малую малость: в любом случае слишком жарко, чтобы гулять. Вязанное крючком покрывало сбивается под ногами, ты чувствуешь себя легким-легким, будто подвешенным в воздухе — этакая защитная левитация. Ты отделен от мира, а нет состояния лучше этого: благодаря ему ты сам превращаешься почти в ничто, в пустяк, в пушинку… Единственное свидетельство того, что где-то происходит жизнь: однообразный ритм машин, едущих по соседней улице. На повороте урчанье мотора затихает, будто водитель решил остановиться, потом опять начинается спокойное ускорение, машина двинулась вперед по расплавленному асфальту, нет, никакой остановки, ложное впечатление сразу же рассеивается. Другие люди едут куда-то в другое место… Ну и очень хорошо. Однако в полудреме, в которую ты погружен, эта мгновенная заминка превращается в выдуманную тобой самим угрозу, и тут же утешаешь себя тем, что угроза эта полезна, потому как позволяет лучше распробовать на вкус все краски приключений Бико, ощутить аромат старины, идущий от покоя невозделанных земель, сыграть в бейсбол с американскими мальчишками…
Уже столько автомобилей совершенно одинаково замедляли ход на повороте, что теперь опасность кажется тебе мнимой — какая там угроза! Но в какой-то момент энная машина вроде бы застревает на месте. Слишком надолго повисает тишина. Мотор все не начинает урчать снова. Хуже того: вместо успокаивающего урчанья мотора вдруг раздается шуршание шин по щебенке. Машина едет сюда! Понятно! Все пропало! Не стал допивать кофе, сослался на усталость и даже на легкую головную боль, пожаловался на невыносимую жару, выбрал себе старый комикс… Ну и зачем? Все эти тщательные приготовления к настоящей сиесте, полному ничегонеделанью, которое ты более чем заслужил, — к чему они? Вот те на: в одну секунду твоя предательская тишина была взорвана, убита ударом в спину.
Потому что с этой минуты все пойдет по раз и навсегда заведенному ритуалу. После того как шины последний раз вздохнут и умолкнут, хлопнут дверцы — тихонько так хлопнут, почти неслышно, ясное дело: они думают, что их появление — лучший для тебя сюрприз. До тебя долетают тихие голоса — такие тихие, что не различишь чьи. И тут тоже — что за парадоксальное лицемерие: почему гости, которых звал, которых так долго ждал, всегда приходят с таким торжествующим грохотом, а эти взломщики, эти похитители твоей сиесты настолько стыдливо, так потихоньку отворяют ворота? Ведь все равно сдержанность их манер, еле слышный шелест их сандалий по песку дорожки не мешают им влезть грубыми башмаками в душу твоего дня и загубить лучшее в нем!
Вскоре к плохому настроению, вызванному загубленной сиестой, добавляются угрызения совести из-за того, что ты способен на такие низкие чувства, и ты пытаешься объяснить себе, что наполовину эта горечь во рту, это разлитие желчи — результат трудностей с пищеварением, а наполовину — совершенно очевидно — проявление твоего дурного, эгоистичного и ограниченного нрава. Разве твои родственники или твои друзья не ради твоего же удовольствия решили явиться нежданно-негаданно?
Конечно. Возможно. Попозже ты бы это понял. Но сейчас, в этот момент, приходится согласиться: это гнусное молчание мотора, это повизгивание скользящих по песку дорожки и замирающих шин, этот преднамеренно заглушенный хлопок дверей — все это явно отдает слащавой жестокостью преступления, совершенного холодным оружием, это не что иное, как совершенная, дьявольски хитрая ловушка.
ГЛОТОК ДЕЛЕРМА
(от издательства)
Такие книги хорошо бы читать по страничке в день, как принимают с утра поливитаминный шарик или несколько капель настойки «для повышения резистентности организма». Судя по тому, что рассказывает о себе сам Филипп Делерм, пятидесятилетний учитель словесности из небольшого нормандского городка, он вполне сознательно расфасовывал эти свои «тонизирующие пилюли».
«У меня было очень счастливое детство, я рос, окруженный любовью близких, и, возможно, одной из основных причин, побудивших меня писать, был некий долг благодарности и желание самому чем-то поделиться с другими. Мои родители были школьными учителями, работали и жили в живописных местечках неподалеку от столицы, облюбованных в свое время импрессионистами. Но родом они были с юга, и там, в окрестностях Муассака, я всегда проводил летние каникулы. Много читал, увлекался спортом. Позднее, в студенческие годы в Нантере, я познакомился со своей будущей женой Мартиной. Она тоже грезила детством. В 1975 году мы оба получили назначение в Нормандию, поселились в Бомон-ле-Роже и зажили размеренной жизнью, которая позволяла, помимо работы в школе, осуществлять кое-какие творческие замыслы. Лесные прогулки с маленьким Венсаном — сегодня он уже подрос, — дружба с учениками, а еще театральная студия, легкая атлетика, футбол, рисование — все это слилось в единое целое, где книги занимают свое место наряду с прочими составляющими.
Эти биографические подробности, мне кажется, вполне объясняют, почему все, что я пишу, постоянно тяготеет к двум полюсам: это записки человека, который, во-первых, влюблен в свое детство и в память о нем, а во-вторых, ловит счастливые моменты настоящего и наслаждается им».
Когда тираж «Первого глотка пива» перевалил за сто тысяч, автор книги сказал журналистам следующее:
«Я не собирался писать в стиле ретро, а просто хотел, чтобы читатели разделили со мной эти мелкие радости жизни, минуты незамысловатого счастья. Неопределенно-личная форма, в которой выдержано повествование, приглашает читателя примерить все на себя, подумать: „Мне это знакомо“. Меня всегда тянуло писать миниатюры в импрессионистском духе». И Делерм их пишет в свое удовольствие, не сидя за компьютером, а пером на бумаге.
Стоит взглянуть на название любой из его книг — и ее немедленно хочется раскрыть. Помимо того что Делерм дает нам возможность почувствовать прелесть мелочей жизни, он еще и воссоздает вкус, цвет, запах Франции. Тепло и аромат только что испеченного хлеба, который морозным утром несешь домой, отламывая по дороге по кусочку, — это ощущения, живущие в каждом из нас. Но вкус круасана, который покупаешь чуть свет, — это Франция.
Впрочем, довольно слов. Глоток Делерма с утра — и серости будней как не бывало.
