избранного на XIX съезде, также были удалены «новички»: П.К. Пономаренко, Н.Г. Игнатов, Л.И. Брежнев. Зато союзник Маленкова и Берии Игнатьев был избран в состав секретариата.
Председателем Совета министров был назначен Г.М. Маленков, но он был вскоре выведен из секретариата ЦК, и стало очевидным, что его полномочия будут более ограниченны по сравнению с полномочиями И. В. Сталина. Фактическим руководителем секретариата стал Н.С. Хрущев, который на сентябрьском (1953 года) пленуме ЦК КПСС был избран на новую должность - Первого секретаря ЦК КПСС. Хотя став одним из первых заместителей председателя Совета министров и министром внутренних дел (при этом министерства внутренних дел и госбезопасности были объединены), Л.П. Берия не обрел положения, равного с Г.М. Маленковым и Н.С. Хрущевым, он стал, пожалуй, наиболее инициативным и динамичным деятелем нового президиума ЦК КПСС.
Выдвигая одну за другой новые инициативы (в частности он был инициатором массовой амнистии, впоследствии известной зрителям по фильму «Холодное лето 53-го года»), Берия все чаще стал вносить предложения, направленные на пересмотр отношения к покойному Сталину. Позже на июльском (1953 года) пленуме ЦК КПСС бывший член Политбюро А.А. Андреев отмечал «появление материалов за подписью Берии в протоколах президиума по делу врачей, по Грузии и др., где на имя товарища Сталина бросается тень». В выступлении на том же пленуме заместитель председателя Совета министров СССР И.Т. Тевосян указывал, что в записках МВД по делу врачей и работников Грузии, разосланных по настоянию Л.П. Берии, утверждалось: «избиение арестованных производилось по прямому указанию товарища Сталина».
Разумеется, если бы пост министра внутренних дел занял человек, никогда прежде не работавший вместе со Сталиным, не разделявший ни его взгляды, ни всенародную скорбь по поводу его кончины, а являвшийся лютым врагом Сталина, то возможно, что, получив сведения о подобных указаниях Сталина, он поспешил бы их обнародовать, не дожидаясь проверки достоверности такой информации. Однако информацию, дискредитирующую Сталина, распространял человек, который на протяжении трех десятилетий был верным соратником Сталина, а в течение 15 лет был членом высшего советского руководства.
Впрочем, вероятно, Сталин, который еще в юности читал «Ярмарку тщеславия» Уильяма Теккерея, вряд ли бы удивился метаморфозе своего министра. Английский писатель еще в начале XIX века писал: «Клятвы, любовь, обещания, признания, благодарность, - как забавно читать все это спустя некоторое время. На Ярмарке Тщеславия следовало бы издать закон, предписывающий уничтожение любого письменного документа (кроме оплаченных счетов от торговцев) по истечении определенного, достаточно короткого промежутка времени… Лучшими чернилами на Ярмарке Тщеславия будут те, которые совершенно выцветают в два-три дня, оставляя бумагу чистой и белой».
Записки с обвинениями против Сталина писал человек, который начинал свою служебную карьеру в органах безопасности Закавказья, с 1938 по 1945 год был наркомом внутренних дел СССР, а затем до 1953 года членом Политбюро и заместителем председателя Совета министров СССР, а потому имел достаточно полное представление о работе правоохранительных органов, которые сохраняли многие вековые традиции полицейских служб всего мира, в том числе и жестокие методы воздействия на подследственных. В течение второй половины 1953 года в 40 томах «дела Берии» было собрано множество примеров нарушения законности работниками НКВД и лично Берией в ту пору, когда он был главой этого учреждения. Исследователь истории советских правоохранительных органов Владимир Некрасов писал: «Судебный процесс над Берией еще раз подтвердил, что в 1939- 1940 годах арестованных продолжали избивать по указанию Берии. Он и лично избивал их. По показаниям Мамулова, в приемной Берии в письменном столе хранились резиновые палки и другие предметы для избиений».
Угрозы пытками и истязаниями были настолько привычными для Берии, что стали его постоянным способом воздействия не только на заключенных, но и свободных людей даже в те годы, когда он не занимал посты наркома и министра внутренних дел. Министр нефтяной промышленности СССР Н.К. Байбаков вспоминал в июле 1953 года на пленуме ЦК: «Зная Берию по совместной работе более 10 лет, я не помню случая, чтобы какой-нибудь разговор по телефону или при личной встрече проходил в спокойных тонах. Как правило, он любил выражаться нецензурными словами, оскорблял словами, вроде таких: «переломаю ноги», «переломаю ребра», «посажу в тюрьму», «пойдешь в лагерь»… и так далее». Так же известно, что эти угрозы не всегда были пустыми и порой завершались арестами и заключением в лагеря, пытками и избиениями тех, кто вызвал гнев Берии. Впрочем, такое поведение бывшего работника карательных органов нельзя признать уникальным, и подобные примеры можно найти в истории и современной практике различных стран мира. Столь же часты и примеры того, как, объясняя свои «костоломские» приемы, профессиональные работники правоохранительных органов разных времен и народов ссылались на то, что они лишь выполняли жестокие приказы свыше.
Внезапное превращение Л. П. Берии в активного обличителя Сталина объяснялось не только его стремлением изобразить себя в виде освободителя сотен тысяч заключенных, блюстителя гуманности и законности и обрести таким образом популярность, но и его явной неспособностью управлять так, как это было во времена, когда был жив Сталин и достаточно было ссылок на имя вождя, чтобы люди были готовы сделать возможное и невозможное. Быстрее других осознав эту перемену и невозможность управлять «по- старому», Берия, по словам его сына, собирался осуществить далеко идущий демонтаж советской системы управления. Поэтому некоторые исследователи имели основание увидеть в Берии предшественника Горбачева. В ходе «перестройки», задуманной Берией, разрушение созданной Сталиным системы неизбежно требовало нанесения удара по сложившимся в народе представлениям о Сталине.
Падение Берии остановило его попытки устроить посмертный суд над Сталиным, но они были продолжены через три года Хрущевым. По сути, закрытое заседание XX съезда партии в феврале 1956 года превратилось в судебное заседание по «делу Сталина», на котором обвинителем и судьей выступал Хрущев, а обвиняемый был лишен права защиты. Как и Берия, Хрущев руководствовался не желанием рассказать всю правду о Сталине, а стремлением укрепить свое непрочное положение. Атака на покойного позволяла Хрущеву не только оправдать свое участие в неблаговидных деяниях в сталинское время, но главным образом убедить, что его нынешние провалы ничто по сравнению со «сталинскими преступлениями». В последующем атака на Сталина позволяла Хрущеву выискивать в своих соперниках «соучастников» «сталинских преступлений» и отстранять их от власти.
В то же время лейтмотивом доклада на закрытом заседании XX съезда служила мысль о недопустимости принимать суровые меры против «заслуженных деятелей партии». Главным аргументом, с помощью которого Хрущев оправдывал того или иного деятеля, ставшего жертвой репрессий 1930- 1950-х годов, было упоминание о его месте в партийной иерархии. Осудив жестокие репрессии прошлого (и возложив вину за них на Сталина, и исключительно на него), Хрущев, по сути, предложил «генералитету» партии соглашение воздерживаться от применения суровых наказаний в отношении власть имущих. (Характерно, что у Хрущева не нашлось ни одного слова для осуждения жертв «красного террора» времен Гражданской войны или коллективизации.) На практике это означало нечто иное: фактически с XX съезда стал действовать принцип ненаказуемости лиц из высшей партийной номенклатуры. Это обстоятельство во многом объяснило поддержку, которую на несколько лет обрел Хрущев в высших эшелонах власти.
Новые обвинения в адрес Сталина требовались Хрущеву всякий раз, когда он наталкивался на сопротивление своей политике. Тогда он «обнаруживал» сходство в позиции своих оппонентов с осужденной им деятельностью Сталина. Хрущев запугивал партийных руководителей жупелом «сталинизма», уверяя, что в случае утраты им власти его противники непременно развяжут кровавый террор против партийного руководства.
Чисто политиканская подоплека выступлений Хрущева с «разоблачениями Сталина» не могла не предопределить грубых искажений в изложении фактов прошлого и в характеристике самого Сталина. Стремясь обвинить Сталина во всех ошибках и просчетах, трагедиях и преступлениях прошлого, Хрущев создал одноплановый образ маниакального тирана, недалекого и невежественного, мстительного, завистливого и патологически подозрительного, постоянно озабоченного поисками мнимых врагов и жаждущего всеобщего восхваления. Хрущев охарактеризовал всю деятельность Сталина как цепь ошибок и преступлений. Все сильные стороны Сталина были преданы забвению, а его образ формировался на основе малоправдоподобных баек, которые так любил сочинять Хрущев. В то же время, характеризуя жертвы репрессий 1930-х годов, Хрущев поддерживал сложившуюся традицию описывать других партийных
