— В узоре рун Жутких Ворот существовала единственная погрешность. Одна из рун была не закончена, и он сумел, завершив ее, превратить в собственную противоположность... Бежать было невозможно, но он послал наружу свое дыхание. Я стояла снаружи, но ничего не увидела. Это моя вина, ибо я была его стражем в это столетье. Его дыхание вселилось в тело посланца, и он ранил меня мечом, который разит даже бессмертных. Некогда это был меч света, и даже теперь, пройдя множество рождений, сохранил власть над нами, его созданиями. Я не успела парировать удар. Слишком неожиданно было получить его от того, кто его нанес.
— В чье тело он вселился? — быстро спросила Ирка. Это знание почему-то показалось ей важным, хотя она не знала даже, кто этот он.
— Ты задаешь хорошие вопросы. Твой ум пытлив и беспокоен. Ты не из тех живых мертвецов, головы которых пусты, а глаза погасли раньше смерти. Думаю, я поступила верно, выбрав тебя...
Голос валькирии слабел. Зрачки теряли цвет, становясь почти прозрачными. Ирка внезапно осознала, что вместе с цветом зрачков из лебединой девы уходит жизнь.
— А если перевязать? Там у Бабани аптечка... — сказала она беспомощно.
Валькирия посмотрела на свою разрубленную ключицу и слабо усмехнулась.
— Раны, нанесенные этим мечом, не закрываются. Даже царапни он мне палец — я была бы обречена. Запомни главное о том, кого ты должна остановить! Тебе предстоит столкнуться не с ним даже, а лишь с его дыханием. Но и в нем достаточно силы, чтобы покончить с тобой. Он не имеет своей плоти, ибо она давно стала прахом, и ветер развеял ее. Его дух способен вселиться в любое из немногих подходящих тел, потеснив его владельца. Однако пока он находится в чужом теле, его возможности будут не больше тех, что имеет это тело. Для того чтобы атаковать всерьез, в полную мощь, он покинет его, и лишь тогда ты способна будешь сразиться с ним. Если же он не покинет тело, ты бессильна. Твое копье пронзит лишь человеческую плоть и его истинного хозяина, но не затронет того, кто скрывается внутри. Грех же безвинного убийства сделает тебя слабой, и ты ничего уже не сумеешь сделать.
— А как я узнаю его?
— Не сомневайся. Его невозможно не узнать. Когда его дыхание покинет тело, оно станет видимым даже в полдень. Это призрак всадника на рыжем коне. Сражайся с ним так, как ты сражалась бы с обычным всадником. Для твоего оружия призрак будет уязвим. Но опасайся его магии: она представляет для тебя угрозу, равно как и поразивший меня меч.
— А если он не захочет покидать тело? — резонно спросила Ирка.
— Тебе поможет Антигониус, если признает тебя своей хозяйкой, — ответила валькирия.
По ее бледному лицу тенью скользнула печаль:
— Возможно, удар меча не застиг бы меня врасплох, окажись Антигониус рядом. Он наделен даром предвидения, изгнания, прозрения истинной сущности и многими иными способностями.
— Кто такой Антигониус? — спросила Ирка. Валькирия неожиданно улыбнулась, согретая какой-то тихой приятной мыслью.
— Это самый деликатный вопрос. Лучше его не затрагивать лишний раз. Однажды домовой полюбил кикимору!.. Любовь, любовь! Кого только ты не ловишь в свои сети!.. Правда, это была не совсем чистая кикимора! Ее дедушка по матери был вампир, бабушка по отцу — русалка, а дедушка по отцу — леший!.. Кроме того, поговаривали еще о каких-то гномах и Белоснежке, но это сомнительно... — сказала она.
— И?.. — осторожно подсказала Ирка.
— Антигониус станет твоим слугой, союзником и советчиком. При благоприятном раскладе. Правда, с Антигониусом бывает тяжело. Порой без него гораздо проще, чем с ним, — признала валькирия.
Веселость уходила из нее вместе с жизнью. Ее глаза уже видели вечность.
— А я смогу позвать его? — спросила Ирка.
— Звать Антигониуса необязательно. Во всяком случае, делать это вслух. Порой достаточно правильно о нем подумать, — отвечала валькирия.
— А как правильно думать об Антигониусе? Валькирия покачала головой.
— Не могу тебе сказать. Ты должна понять сама. В противном случае ты никогда не найдешь с Антигоном общий язык. Уж больно странное существо... Теперь же поговорим о враге. О том, как ты найдешь тело, в которое он вселился...
Голос валькирии был едва различим. Паузы между словами увеличивались. Ирке приходилось подползать все ближе, напрягая слух.
— Ему подходят не все тела. Тел, которые могут принять его сущность, всего четыре в этом мире. Одно из четырех он не осмелится тронуть пока... Но лишь пока... Значит, искать надо среди трех оставшихся... — сказала валькирия. Кровь уже едва текла из раны. Лицо становилось серым.
«Она умирает! — с внезапной ясностью поняла Ирка.
— Не тревожься! Полубоги не уходят без следа. Они не могут покинуть этот мир, не передав бессмертие и дар, — прочитав ее мысли, произнесла валькирия. — Возьми мой крылатый шлем!
— Шлем? — озираясь, повторила Ирка. Она не видела шлема.
Лебединая дева закашлялась. Кровь, прежде пузырившаяся в уголках губ, побежала по щеке. Ирка подползла к валькирии. Та, совсем ослабевшая, осторожно легла на спину, помогая себе здоровой рукой. Ее длинные светлые волосы разметались по линолеуму. Ирка невольно подумала, как странно они обе выглядят. Два получеловека — умирающая и калека — в кухне зауряднейшего из домов, на полу, залитом кровью, обсуждают судьбы мира и бегство непонятного существа из-за Жутких Ворот.
— Когда будет нужно — ты увидишь его и займешь мое место! Останови посланца, пока он не обрел силу... Не дай ему застать себя врасплох. Не повтори мою ошибку!
Каждое новое слово давалось валькирии с трудом, вместе со звуками выталкивая из горла кровь.
— У нас мало времени... Поклянись светом своего эйдоса, что принимаешь мой дар и понесешь его в вечности, пока не исчезнет твое дыхание. Без этого шлем не станет твоим.
— Но что такое эйдос?.. — осторожно спросила Ирка. Клясться тем, о существовании чего она не знала, представлялось ей неразумным. Что-то неуловимо шевельнулось у нее в груди, подсказывая ответ. — Клянусь! — подчиняясь порыву, сказала Ирка, но тотчас с сомнением добавила: — Но как я могу остановить кого-то... На этой идиотской коляске я даже по ступенькам не могу спуститься без бабушкиной помощи?
Губы валькирии дрогнули, попытавшись сложиться в улыбку. Слабым движением руки она приказала Ирке молчать.
— Это... не имеет... значения... Не отвлекайся на мелочи. Мы должны все успеть. Si fata sinant[1]. О немочи же не волнуйся. Я забираю себе твою боль! Твои шрамы на спине, твои мертвые ноги... Я принимаю их как ответный дар. Согласна ли ты передать его мне? — сказала валькирия.
— Да, — быстро сказала Ирка, остро ощущая все свинство такого ответа.
Лебединая дева заунывно пропела что-то.
Это пение невозможно было повторить. Оно было чем угодно, но только не человеческой речью. Рычанием тигра, воем волка, клекотом сокола...
Едва смолк последний звук, валькирия тяжело повернулась на бок. Ирка увидела, что ее белое одеяние окрасилось на спине кровью. Две длинных кровавых полосы прошли как раз там, где были шрамы у самой Ирки.
Ирка вскрикнула. Валькирия жестом запретила ей приближаться.
— Искупление! Наказание за то, что когда-то давно я совершила зло! — произнесла валькирия хрипло. — Ноша скорби и радости отмерена каждому наперед. Ничего не может исчезнуть просто так. Боль, исчезнувшая у одного, возникнет у другого. Я взяла твой груз — не более того.
— Но зачем? — крикнула Ирка, с невольной радостью ощущая, как теплеют ее ноги. Это было новое чувство, неясное, радостное. Словно по мертвому сухому дереву побежали весенние соки.
— Не благодари! Мне недолго нести чужую ношу. Мое солнце идет на закат, твое на рассвет, — усмехнулась валькирия. — Когда уходит одна валькирия — должна прийти другая. Вскоре твое тело обновится, раны зарастут... Наклонись! Ближе... Еще... Ты примешь мое последнее дыхание!.. С ним я
