Он вернулся почти полусонный… и вдруг — в темноте раздался звон.
Д и н ь — д и н ь — д и н ь — д и н ь…
Сон как рукой сняло, словно по лицу влепили холодным мокрым полотецем. От неожиданности сердце сильно забилось, и он издал сдавленный мышинный писк. Губы задрожали. Широко раскрытыми глазами Хол уставился на обезъяну.
Динь-динь-динь-динь — тряслась она. С омерзительным ликованием выворачивались ее губы, обнажая громадные, свирепые зубы.
— Замри, — прошептал он.
Брат заворочался и громко всхрапнул. И снова полная тишина… если бы не она. Тарелки смыкаются и звякают, и, как пить дать, разбудят брата, и маму, и всех на свете. И даже мертвых.
Динь-динь-динь-динь…
Хол шагнул и — как угодно, лишь бы скорее, может, поставив руку между тарелок, чтобы держать, пока не кончится завод, — хотел остановить ее, но тут игрушка замерла сама. Тарелки еще раз — динь! — сомкнулись и медленно затем разомкнулись, придя в исходную позицию.
Дом опять наполнился покоем. Хол с головой нырнул под одеяло — сердечко тук-тук-тук — и подумал: «Отнесу ее завтра на место, в чулан. Ну ее».
А назавтра сделать это забыл, потому-что мама не пошла на работу. Умерла Бьюла. От подробностей миссис Шельберн воздерживалась.
— Просто несчастный случай, ужастный несчастный случай…
Но Билл, возвращаясь из школы, купил газету, за пазухой протащил к ним в комнату и, пока мама возилась на кухне, запинаясь прочел заметку на четвертой полосе, а после уже Хол сам прочел заголовок: «ДВЕ СМЕРТИ ОТ ОДНОЙ РУКИ». Девятнадцатилетняя Бьюла Мак-Каффери и двадцатилетняя Сэлли Тремонт были застрелены женихом мисс Мак-Каффери — двадцатипятилетним Леонардом Уайтом — после вспыхнувшей ссоры из-за того, кому идти заказывать обед в китайском ресторанчике. Мисс Тремонт умерла в Хартфордском приемном покое. Бьюла Мак-Каффери, по официальному сообщению, скончалась на месте.
Как будто Бьюла просто переместилась в один из своих детективных журналов. А позже он узнал, что выстрелы прогремели почти одновременно с…
— Хол? — сонный голос Терри. — Ты спать думаешь?
Он сплюнул пасту в умывальник и прополоскал рот:
— Думаю.
Но прежде он спрятал обезъяну в свой чемодан и замкнул на ключ. В Техас они улетят дня через два-три. Только сперва надо избавиться от чертовой игрушки. Навсегда.
И каким угодно способом.
— Сегодня ты был так груб с Деннисом. Прямо через край, — в темноте запричитала Терри.
— Кажется, Деннису было просто необходимо, чтоб кто-то хоть разок с ним грубо обошелся. Мальчишка портится.
— Но бить ребенка тоже не метод…
— Терри, ради бога! Кто его бил!
— …утверждения отцовского авторитета.
— О, избавь, прошу, от этих избитых истин, — в сердцах запротестовал Хол.
— И обсуждать это ты, видно, просто не намерен, — холодно проговорила она.
— И наркотики ему выбросить я тоже приказал.
— Неужели? И что же он ответил? — Но теперь в голосе у нее зазвучала тревожная нотка.
— Боже правый, Терри! Ну что он, по-твоему, должен был ответить?
— Хол, да что с тобой? Ты какой-то не такой. Что-нибудь случилось?
— Ничего, — буркнул он и подумал о сидящей под замком обезъяне. Слышно будет, если та примется колотить в тарелки? Наверняка. Плохо слышно, но будет.
Роковой звон по ком-то, как когда-то по Бьюле, Джонни Мак-Кейбу, дядиной собаке Дейзи. Динь- динь-динь.
Он уснул, когда уже стали бледнеть окна. Но, кажется, знал, что сделает.
Во второй раз ее нашел Билл.
Года через полтора после сообщения о смерти Бьюлы. Стояло лето. В тот год Холу предстояло идти в первый класс.
Он примчался с улицы, и мама крикнула: — Мыть руки, ученик, а то похож на поросенка! — Она сидела на веранде, пила чай со льдом и читала. У мамы отпуск; две недели.
Хол для видимости подставил руки под холодную струю, всю грязь оставив на полотенце.
— Билл дома?
— У себя. Скажи, пусть немедленно уберется в своей комнате. Порасшвыривал все.
И Хол, любивший доставлять тпкого рода неприятные известия, ринулся наверх. Билл сидел на полу. Дверка, типа кроличьей норы, ведущая в чулан — приоткрыта. В руках брат держит обезъяну.
— Она поломана, — с разбегу выпаливает Хол.
На душе стало неспокойно. Хотя он почти не помнит, как, возвращаясь тогда из ванной, услышал неожиданный звон ее тарелок. А после, через неделю с небольшим, видел неприятный сон, в котором обезъяна, Бьюла… — он уже и не помнит, что с ними происходило, — и с криком проснулся от мысли, что ему на грудь легко впрыгнула ухмыляющаяся обезъяна. На самом деле это оказалась подушка, который Хол сжимал в страхе.
Теперь он это почти не помнит. Обезъяна, правда, неприятна ему — в особенности ее тарелки. И еще зубы.
— Знаю, — отвечает Билл и отшвыривает ее. — Безмозглая кукла. — С расставленными лапами та шлепнулась на кровать брата и уставилась в потолок. — Давай к Тедди, за леденцами?
— У меня уже нет денег, — насупился Хол. — И мама еще сказала, чтоб ты навел порядок в комнате.
— А, — махнул рукой Билл, — потом. Могу немного подкинуть, если хочешь. — Билл не очень давал брату разгуляться, порой мог обидеть или надавать по шее ни за что, но вообще-то был добрый.
— Пошли, — сказал Хол. — Только снесу ее в чулан. — Ему не хотелось видеть здесь обезъяну.
— Не-а, — быстро поднялся брат. — Потом, потом, потом.
И Хол подчинился. Настроение у Билла менялось часто, и если бы он понес обезъяну в чулан, то вполне мог остаться без обещанного.
После ужина все смотрели телевизор, и к тому времени Хол и думать забыл об обезъяне. Она каким-то образом оказалась у Билла на полке, рядом с фотографией Билла Бойда с его автографом. И простояла там почти два года.
Когда Холу исполнилось семь, найти няню стало почти невозможно, и постоянной фразой мисси Шельберн перед уходом на работу стало:
— Билл, присмотри за братом.
Как-то Биллу пришлось задержаться после уроков, и Хол отправился домой один. Он останавливался на каждом углу и терпеливо ожидал, пока не будет машин ни с той, ни с другой стороны, и затем, ссутулившись, как пехотинец на нейтралке, перебежал через дорогу. Взяв под ковриком ключ и открыв дверь, он первым делом пошел на кухню попить молока. Вынул бутылку из холодильника, а та выскользнула из рук на пол и — вдребези.
Д и н ь — д и н ь — д и н ь — д и н ь, донеслось сверху из спальни. Д и н ь — д и н ь — д и н ь — д и н ь, х и, Х о л! Д о б р о п о ж а л о в а т ь д о м о й! А м е ж д у п р о ч и м, Х о л, э т о т ы? Т ы, н а э т о р а з? К о г о н а й д у т с к о н ч а в ш и м с я н а м е с т е?
Лишившись от испуга дара речи и способности соображать, он неподвижно стоял и смотрел на осколки, на растекающуюся лужу молока.
Как бы очнувшись, он повернулся и бросился в комнату. Обезъяна стояла на полке и, казалось, сверлила его взглядом. Фотографию Бойда с его автографом она опрокинула на кровать Билла. И тряслась, и обнажала зубы, и била в тарелки. Хол против воли медленно приближался, не в силах уйти. Тарелки резко размыкались и смыкались, размыкались и снова смыкались. Подойдя совсем близко, он услышал, как где-то
