таверны Сайлса. Мой Дом за Таун-стрит, напротив таверны Эпенстуса Одни, к северо-востоку от подворья Одни. Расстояние от Бостона — примерно сорок четыре мили.
Сэр, остаюсь вашим верным другом и покорным Слугой во имя Альмонсина-Мстратона.
Джозефус К. Мистеру Саймону Орну Вильяме Лейн, Салем'.
2.
Как ни странно, именно это письмо указало Варду точное местоположение дома Карвена в Провиденсе; ни одна запись, найденная им до сих пор, не говорила об этом с подобной определенностью. Открытие было важным вдвойне, потому что речь шла о втором, более новом доме Карвена, построенном в 1761 году рядом со старым, — обветшалом здании, все еще стоящем в Олни-Корт и хорошо известном Варду, который много раз проходил мимо него во время своих скитаний по Степерс-Хилл. Место это было не так уж далеко от его собственного дома, стоящего выше по склону холма. В здании проживала сейчас негритянская чета, которую время от времени приглашали к Вардам для стирки, уборки и топки печей. На юношу произвело огромное впечатление найденное в далеком Салеме неожиданное доказательство значения этого фамильного гнезда для истории его собственной семьи, и он решил сразу же по возвращении тщательно осмотреть дом. Самые таинственные фразы письма, которые Чарльз счел своеобразными символами, в высшей степени заинтриговали его; и легкий холодок страха, смешанного с любопытством, охватил юношу, когда он припомнил, что отрывок из Библии, отмеченный как «Книга Иова, 14,14», был известным стихом: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена».
Молодой Вард приехал домой в состоянии приятного возбуждения и следующую субботу провел в долгом и утомительном осмотре дома на Олни-Корт.
Здание, обветшавшее от древности, было довольно, скромным двухэтажным особняком традиционного колониального стиля, с простой остроконечной крышей, высокой дымовой трубой, расположенной в самом центре строения, и входной дверью, покрытой вычурной резьбой, с окошком в виде веера, треугольным фронтоном и тонкими колоннами в дорическом стиле. Внешне дом почти совсем не изменился, и Вард сразу почувствовал, что наконец-то вплотную соприкоснулся с мрачным объектом своего исследования.
Нынешние обитатели дома, упомянутая негритянская чета, были ему хорошо знакомы. Старый Эйза и его тучная супруга Ханна очень любезно показали ему все внутреннее убранство. Здесь было больше перемен, чем можно было судить по внешнему виду здания, и Вард с сожалением отметил, что большая часть мраморных урн, завитков, украшавших камины, и деревянной резьбы буфетов и стенных шкафов пропала, а множество прекрасных панелей и лепных украшений отбиты, измазаны, покрыты глубоким царапинами или даже полностью заклеены дешевыми обоями. В общем, зрелище было не столь захватывающим, как ожидал Вард, но по крайней мере он испытывал некоторое волнение, стоя в стенах жилища одного из своих предков, которое служило приютом такому страшному человеку, как Джозеф Карвен. Мурашки пробежали по его спине, когда он заметил, что со старинного медного дверного молотка тщательно вытравлена монограмма прежнего владельца.
С этого момента и вплоть до окончания учебного года Вард проводил все время в изучении фотокопии шифрованного манускрипта Хатчинсона и собранных данных о Карвене. Шифр все еще не поддавался разгадке, но зато из документов Вард извлек так много нового, нашел так много ключей к другим источникам, что решил совершить путешествие в Нью-Лондон и Нью-Йорк, чтобы познакомиться с некоторыми старыми письмами, которые, согласно его данным, должны были там находиться. Поездка была очень успешной: он нашел письма Феннера с описанием нападения на ферму в Потуксете, а также послания Найтингал-Телбота, откуда узнал о портрете, написанном на одной из панелей в библиотеке Карвена.
Особенно заинтересовало его упоминание о портрете: он многое был дал, чтобы узнать, как выглядел Джозеф Карвен, и принял решение еще раз осмотреть дом на Олни-Корт в надежде найти хоть какой-нибудь след давно умершего человека под слоем облупившейся стародавней краски или полуистлевших обоев.
В начале августа Вард предпринял эти поиски, тщательно осматривая и ощупывая стены каждой комнаты, достаточно просторной для того, чтобы служить библиотекой бывшего владельца дома. Особое внимание он обращал на панели над оставшимися нетронутыми каминами и пришел в неописуемое волнение, когда примерно через час обнаружил обширное пространство над каминной доской в одной из комнат первого этажа, где поверхность панели, с которой он соскреб несколько слоев краски, была гораздо темнее, чем обычная деревянная облицовка. Еще несколько осторожных движений острым перочинным ножом — и Вард убедился, что нашел большой портрет, написанный масляной, краской.
Проявив, как подлинный ученый, терпение и выдержку, юноша не рискнул повредить портрет, сцарапывая дальше краску ножом в попытке сразу же посмотреть на обнаруженную картину; он немедленно покинул место, где сделал свое открытие, и отправился за человеком, который мог бы оказать ему квалифицированную помощь. Через три дня он вернулся с очень опытным художником, мистером Уолтером Дуайтом, чья мастерская находится у подножия Колледж-Хилл, и искусный реставратор картин тотчас же принялся за работу, применяя свои испытанные методы и соответствующие химические вещества.
Старый Эйза и его жена, несколько встревоженные визитами необычных посетителей, были должным образом вознаграждены за причиненные неудобства.
Работа художника продвигалась, и Чарльз Вард со все возрастающим интересом следил за тем, как на свет, после долгого забвения, появляются все новые линии и тени. Дуайт начал реставрировать снизу, и, поскольку портрет был в три четверти натуральной величины, лицо появилось лишь спустя некоторое время. Но уже вскоре стало заметно, что на нем изображен худощавый мужчина правильного сложения, одетый в темно-синий камзол, вышитый жилет, короткие штаны из черного атласа и белые шелковые чулки, сидящий в резном кресле на фоне окна, через которое виднелись верфи и корабли. Когда художник расчистил верхнюю часть портрета, Вард увидел аккуратный парик и худощавое, спокойное, ничем не примечательное лицо, которое показалось знакомым как Чарльзу, так и художнику. И лишь потом, когда прояснились все детали этого гладкого, бледного лика, у реставратора и у его заказчика перехватило дыхание от удивления: с чувством, близким к ужасу, они поняли, какую зловещую шутку сыграла здесь наследственность. Ибо последняя масляная ванна и последнее движение лезвия извлекли на свет божий лицо, скрытое столетиями, и открыли пораженному Чарльзу Декстеру Варду, чьи, думы были постоянно обращены в прошлое, его собственные черты в обличье его ужасного прапрапрадеда!
Вард привел родителей, чтобы те полюбовались на открытую им диковинку, и отец тотчас же решил приобрести картину, хотя сна и была выполнена на вделанной в стену панели. Бросавшееся в глаза сходство с юношей, несмотря на то, что человек, изображенный на протрете, был явно старше, казалось чудом; какая-то странная игра природы создала точного двойника Джозефа Карвена через полтора столетия. Миссис Вард совершенно не походила на своего отдаленного предка, хотя она могла припомнить нескольких родственников, которые имели какие-то черты, общие с се сыном и давно умершим Карвеном. Она не особенно обрадовалась находке и сказала мужу, что портрет лучше было бы сжечь, чем привозить домой. Она твердила, что в портрете есть что-то отталкивающее, он противен ей и сам по себе, и особенно из-за необычайного сходства с Чарльзом. Однако мистер Вард, практичный и властный деловой человек, владелец многочисленных ткацких фабрик в Ривер-Пойнте и долине Потуксета, не склонен был прислушиваться к женской болтовне и потакать суевериям. Портрет поразил его сходством с сыном, и он полагал, что юноша заслуживает такой подарок. Не стоит и говорить, что Чарльз горячо поддержал отца в его решении. Через несколько дней мистер Вард, найдя владельца дома и пригласив юриста — маленького человечка с крысиным лицом и гортанным акцентом, купил весь камин вместе с верхней панелью, на которой была написана картина, за назначенную им самим немалую цену, назвав которую, он положил конец потоку назойливых просьб и жалоб.
Оставалось лишь снять панель и перевезти ее в дом Вардов, где были сделаны приготовления для окончательной реставрации портрета и установки его в кабинете Чарльза на третьем этаже, над электрическим камином. На Чарльза возложили задачу наблюдать за перевозкой, и двадцать восьмого
