Не спрашивай какой, но, обещаю, тебе понравится. Очень-очень-очень. У нас сегодня на работе тишина. Начальница моя, грозная Татьяна, куда-то свалила. У нее из сейфа какой-то важнейший документ украли. Будем надеяться, что Теплицын за это как следует ее вздрючит. Или вообще уволит.
Сегодня мне снилось, как мы с тобой гуляли по белому-белому пляжу, а на нас сверху падали кокосовые орехи. Ты их разрезал и кормил меня из рук.
Целую тебя тысячу раз.
Твой котенок».
Наталья перечитала письмо, вздохнула и щелкнула мышкой по иконке «отправить».
Тот, кто исподволь наблюдал бы за нею, был бы немало удивлен — потому что столь интимное письмо оказалось послано одновременно трем разным адресатам.
— Итак, у нас осталось трое твоих сослуживцев, — сказал отчим.
— Почему трое? Двое! — удивилась Татьяна. — Вторая творческая парочка, дизайнер Артем и копирайтер Мишка. И все.
— А что, своего Теплицына ты априори исключила из числа подозреваемых? — прищурился отчим.
— Нет, не исключила… — слегка смешалась Татьяна. — Но… Ему-то зачем красть документ?
Таня подошла к открытому окну, сунула нос меж прутьев решетки, втянула пахнущий сиренью воздух. Улыбнулась стайке воробьев, деловито клюющих землю. Позавидовала двум подросткам — они сидели на лавочке у подъезда и с самым беззаботным видом пили пиво.
На белый «Форд-транзит», припаркованный метрах в двадцати от подъезда Ходасевича, она не обратила никакого внимания. И уж тем более ей не пришло в голову, что именно эта машина сегодня «провожала» ее от дома до офиса, а потом — к Валерию Петровичу…
Отчим тем временем продолжал допрос:
— Так почему же вором не может быть Теплицын?
— Андрей Федорович этот документ сто раз видел, — заупрямилась Таня. — Десять раз мог снять с него копию. И потом, он же понимает, что если эта история всплывет — нашему агентству кранты.
— И все-таки я бы не стал сбрасывать Теплицына со счетов.
— Верно, — вздохнула Татьяна. — Вы, кагэбэшники, если ж подозреваете, то подозреваете всех. Давай, записывай в свой «кляузник». Андрей Федорович Теплицын. Тридцать семь лет. Хорош собой, великолепно одевается. Ты его, наверное, в телевизоре видел — лет пять назад. Его в ту пору частенько показывали.
— Не припоминаю, — покачал головою отчим.
— Ну да, ты же по телевизору только детективы смотришь, — съязвила Таня.
— Почему только детективы? — парировал Валерий Петрович. — Еще мультики.
Вид у него во время этой реплики был пресерьезный, и Татьяна расхохоталась. Отсмеявшись, сказала:
— Теплицын и вправду несколько лет назад гремел. Он большим агентством на телевидении руководил. Торговал рекламным временем в «ящике». Вся телевизионная реклама была в его руках. Но потом Андрея Федоровича из этого бизнеса выдавили. Кто и как — я подробностей не знаю. Он никогда не распространялся. Тогда он ушел с ТВ и решил начать все с нуля. Вот и создал наше агентство.
— Он богатый человек?
— Еще какой! — кивнула Таня. — Наверное, миллионер. Долларовый, я имею в виду.
— Зачем же такому богачу еще и работать? — удивился Валерий Петрович. — Жил бы себе где- нибудь на Майорке.
— А вот я Андрея Федоровича понимаю, — развела руками Татьяна. — Без работы скучно.
— Хочешь сказать, если б у тебя был миллион долларов, ты бы все равно работала? — скептически прищурился Ходасевич.
— Н-ну, — протянула Татьяна, — годик я бы отдохнула: в кругосветное путешествие поехала б — может, даже с тобой…
— Мерси, конечно, — вставил полковник, — но я до сих пор невыездной…
— …а потом, — закончила Таня, — я все равно стала бы каким-нибудь делом заниматься. Иначе с тоски помрешь.
— Понятно, — кивнул отчим. — Вы с Теплицыным два сапога пара. Оба трудоголики. А какие у твоего Андрея Федоровича слабости? Привычки, пристрастия?
— Он привык жить на широкую ногу. На даче у него ты, кажется, бывал.
— Хорошая хибара, — подтвердил Валерий Петрович, — просторная [4].
— Плюс, — продолжила Таня, — у Теплицына квартира в самом центре Москвы, с видом на Кремль. Отпуск он проводит в экзотических местах: сафари в Африке и все такое… Ни в чем предосудительном замечен не был. Ведет себя как паинька. Не курит, наркотиками не балуется, пьет только по служебной необходимости: с высокопоставленными друзьями или заказчиками. Правда, охотиться любит — то на уток, то на волка…
— А есть у него поводы подставлять лично тебя?
— Не могу себе представить, — пожала плечами Татьяна, — зачем ему меня подставлять? Он и без того в два счета может меня уволить.
— Ты не ответила на вопрос. — Взгляд Ходасевича снова стал жестким.
— А мне кажется, что ответила. — Таня взбрыкнула и тоже постаралась говорить жестко. — Если Теплицын хотел бы от меня избавиться, он сделал бы это в открытую. Он не из тех, кто копит злобу и бьет исподтишка.
Андрей Федорович сидел в своем кабинете, глубоко откинувшись в качающемся кожаном кресле и возложив ноги на стол (эту американскую привычку он приобрел в Гарварде, где стажировался в ранних девяностых).
Андрей Федорович был незаурядным человеком — и сам о себе хорошо сие знал. Воспринимал он это обстоятельство как объективный факт, вроде того, что Луна вращается вокруг Земли. Правда, все детство и юность (попавшие как раз на последние советские годы) ни он сам, ни близкие ему люди не могли сформулировать: а в чем же конкретно заключается его талант? И это для подростка Андрюши было отчасти мучительно: с одной стороны, прекрасно знать, что ты выбиваешься из общей серой массы, но, с другой, не понимать — а в чем конкретно ты лучше, чем другие. В школьных успехах? Но это ведь не достижение. Любой хотя бы слегка смышленый парень (или девица с чугунной задницей) могли обеспечить себе постоянно отличные оценки. Однако лишь школьные достижения были единственным видимым — до поры до времени — талантом Андрея Теплицына.
Его родители, типичные представители советской научно-технической интеллигенции, мечтали о всесторонне развитом сыне, в духе тех инженеров начала двадцатого века, что и романсы пели, и стихи декламировали, и ложу держали в опере. Поэтому они отдали Андрюшу в английскую спецшколу, а также в школу музыкальную и на фигурное катание. Английский впоследствии ему весьма пригодился; музыкой и танцами на льду Теплицын занимался с очевидным отвращением. Да и получалось у него играть на пианино и скользить по катку весьма средне. И только во взрослом возрасте, уже поняв характер своего дарования, он пожалел, что его сызмальства учили бесполезным музыке и танцам, а не шахматам и теннису. Уже в девяностых Теплицын, конечно, и сам освоил шахматы с теннисом и в эти игры играл для дилетанта хорошо — на уровне, наверно, первого разряда. Но время младенчества, когда формируются теннисные и шахматные гении, было безвозвратно упущено — поэтому знаменитым мастером клетчатой доски или рыцарем ракетки Теплицын не стал.
А ведь мог бы. Мог, потому что он был мастером игры вообще. И именно в этом заключалось его дарование. Однако сам Андрей понял, в чем состоит его талант, только окончив институт, в конце восьмидесятых.
Когда начались первые кооперативы и Теплицын с друзьями по институту создали ЦНТТМ (Центр
