Стаканы на травянистом пригорке стояли не вполне устойчиво и, постоянно поддерживать их рукой, не было никакого резона.
— Да. Нет этого в нас. — продолжил Рисовальник, не закусывая. — Открытости нет. А раз нет...
— Чем заполнена посуда, то и выльется оттуда, — сказал Маныч, отвалившись назад на мотоциклетную попону. — К чему это братство? Да ни к чему. Пусть себе мимо идут.
— Так. Мечты.
Маныч глубоко затянулся сигаретным дымом.
— Вот-вот. То-то и оно. Умный дядя, плохо кончивший, естественно, сказал, что в жизни реальны только мечты. Вон, поглядите, лучше — небо какое. Без дна, правильно говорят. Смотришь... И верить хочется. Я, лично, за. Дело оно, факт, хорошее. Только, лажовщина всё это. Шелуха.
— Причем здесь лажовщина, Маныч? — спросил я.
— Да невозможно мужа с женой примирить, а не то что человечество. А что, опять же, поделать? Мечтать, конечно. Надо мечтать детям орлиного племени. Правда, и мечты-то...
— А что мечты? Мечты — мечтами, — сказал Минька. — Жизнь — жизнью.
— А то — что злые мечты.
— Да почему же злые?
— Да потому, — Маныч приподнялся на локте. — Не так что ли?
— Нет! — возразил Минька. — Да мало ли что я хотел?! Вопрос — не то, что я хотел, а как хотение меня хотело. Папа — скотник, мама — доярка. В доме три книжки. И из тех — одна про трактор, другая в сортире на гвоздике, а третья на самокрутки рвется. А в деревню мою, учительницу самую бестолковую распределят, троечницу тупую, которая будет от злой безнадеги издеваться, а не учить. Я не говорю про потом. Обшага, где пьянь на пьяни. На завод рань-при-рань вставать. Покушать заработать надо? Надо. А…? Хер на. Хотелка
— Тихо-тихо, не злись.
— Да хули «тихо-тихо»! Чего тишить-то? Действительно — никакого зла не хватает. Бытие у них определяет, сука.
— Ты, гля, выпили всего ничего.
— Правильно, наливай.
— Ты смотри как я, а? Раскидал как, а? Рука набита. Ровненько как, да?
— Да-а. Хоть в Палату мер и весов. В Парыжск. Начальником.
— Все равны, но некоторые ровнее, — подвел итог Минька. — И не надо мне...
— Вот не буду спорить, — поднял руки Рисовальник, — не буду. Есть рождение, время, место. Кто будет спорить? Всё это было, есть и будет. И через двести лет. Да и судьба, паскуда-злодейка, не больно-то балует. Но! Как тебя? Миша? При отсутствии решимости, Миша, что-то изменить… Ты становишься в разы более неравным. Потому-то надо что-то делать. Снова и снова.
— Почему «что-то»?
— Это к слову, — сказал Рисовальник. — Не придирайся. Делать — главное, парень. Жизнь надо выдумывать, создавать. Помогать ей.
— Про «делать». Я усмехаюсь с вас, — лениво выдохнул Маныч. — Это, смотря «как» и «что». Как говорится, есть три вида безделья: ничего не делать, делать плохо, делать не то, что надо.
— А-а... То есть — лучше плесневеть? Вдруг «не то». Ну да, конечно. Даже если «не то» — делай, чтобы «то» получалось. Причем усилия должны не только сохраняться, но и становиться все мощнее. Мыщцу умственную в мозолистый кулак! Развивай!
— А не хочется — заставляй себя? Проходили во втором классе.
— Закис? Дело твое. Кисни.
— Да и наплевать всем.
— Это точно. Еще и порадуются.
— Это ведь не просто ля-ля, — упорствовал Рисовальник. — Волчик стоит, пока вертится. Если лень да неохота, то что с тобой рано или поздно получится? Просто ля-ля — ходи на завод, пей после смены свое пиво, но уж тогда и не думай о том, что выбор есть. Восстанавливать надо свою индивидуальность.
— Наука на марше, — хмыкнул Минька.
— А чего нам, мы не шартрезы какие-то. Мы — глобально.
— Но личности?
— Мы-то? Личности. Мы, едреныть, личности. Мы те еще, мы коцкари.
— А личность превыше всего.
— И выше Бога?
— Понесло пизду по кочкам.
— Все мы под Богом ходим, — сказал Лелик. — Какая еще вам личность!? Всё предопределено. На заводик в сентябре пойдем. Сдаваться.
— Самое главное, выходит, судьба, по-твоему?
— Самого главного нет, — проснулся задремавший было Маныч. — Его не существует. Его и быть не должно. Зачем все это надо? А зачем на небе луна? В чем смысл жизни? Вот то-то. И никто не знает.
— Главное всегда за рамой, — подтвердил Рисовальник.
— Для русского человека, главное — воля-волюшка. Сам пью, сам гуляю.
— А что ж — божья воля?
— Это Маныч тебе расскажет.
— Что Бог? Что Богу до нас? — лениво ответил Маныч. — Человек создан в день отдыха, когда боженька после трудов чаи гонял. Так, почти промежду прочим. Мы — мир хаоса. Всё-таки. Но и настоящую гармонию рождаем мы, а не господь-Бог.
— Это с чего нам так привалило?
— Элементарно. Вот смотри: море, небо, закат. Если искренне, от всей души, с любовью… Вот она и гармония. Как пастух в Альпах.
— Один в один, мсье. Точно в лузу, — подтвердил Рисовальник.
— А как ты здесь поселился? В гармонии? Тебя погранцы не шугают?
— У меня разрешение. Всё по закону. От ответственного генеральского лица. Мне же печать нарисовать, что щец покушать. А генералов всех они знать не знают. Я и в погранзону заехал бы, да зачем гусей дразнить?
— Вернись в Сорренто, — не отставал быстро окосевший Маныч. — Ты говоришь делать что-то. А не сделаешь ли этим только хуже? А надо ли? такой вопрос. А стоит ли? Чем больше дано, тем больше и спросится. Кому дано, тому и ответ держать. Чем больше делаешь, тем больше грешишь. Больше и получишь. По запяткам.
— А то могут и вовсе... — весело сказал Лелик. — Пиздюлей навешать.
— Очень может быть. И пиздюлей. Хочешь ответ? — спросил Рисовальник, вертя в руках стакан. — Прошу пардону за высокий штиль. Если Бог язык дал — надо говорить. Го-во-рить, — произнес он по складам, — Мы относимся к своим малюсененьким способностям как к своему собственному, и потому считаем, что нас это всё ни к чему не обязывает. Ничего — никому — не должны. А посему, получаем на круг — с одной стороны авангард дебильный, с другой — бабы с веслом, и между ними остальное за рупь двадцать. Но, в общем-то, — засмеялся Рисовальник. — все мы для ярмарки. И вы с гитарами, и я с мазилками. Балаган, господа клоуны, вечен.
— Да, да. Всё для ай лю-ли. Зачем искать в жопе мозга? Какое золото там найдешь?
— А-а, — махнул рукой Лелик. — Заморачиваться еще. Мы же не моцарты.
— Надо признать, — Минька положил руку на сердце.
— В том то и штука, чтобы им стать,— продолжил Рисовальник. — Тут главное — быть свободным. Получить свободу. Не так сказал. Найти ее в себе! Мы же рождаемся свободными. И бесстрашными. Потом нам делают прививки. Тонким шприцем. Ставят в угол, запрещают то, что хочется, затем загоняют в клетку чужих правил — и в итоге? Живем в ошибочном мире. Который, увы, придумали не мы. А за нас. И самое великое, что мы можем здесь, в насквозь чужом пространстве — построить свой мир. Собственный мир, свой остров. Что далеко не каждому дано. Лично мне абсолютно непонятно, почему Робинзон Крузо был
