Старожилы и новоселы
Были, однако, и среди сибирского крестьянства такие элементы, для которых большевизм оказался легко воспринимаемою заразою. Это — не устроившиеся или плохо устроившиеся переселенцы.
Для Сибири расслоение крестьянства на «старожилов», к которым обычно относятся и переселенцы, устроившиеся лет 10—15 тому назад, и «новоселов», еще не пустивших корней в сибирскую землю, почти равносильно классовому делению. Первые — бары, маленькие помещики, фермеры, живущие нередко в каменных домах с крашеными полами. Вторые — пролетариат, частью безземельный, частью безлошадный, ютящийся в землянках, пробивающийся батрачеством.
В некоторых районах, например Алтайском, где земельного фонда для переселенцев не хватало и куда все-таки инстинктивно стремился переселенец, чутьем угадывая богатства земли и недр, сосредоточилось перед войной и во время нее много таких «неблагополучных» новоселов, и среди них большевизм, как психология ненависти и злобы ко всякому превосходству в положении, свил прочное гнездо. В других, более восточных районах, например между Красноярском и Иркутском, большевизму покровительствовала природа. Суровая зима, тощая земля, упрямая неподатливость тайги делали условия жизни и борьбы за существование крайне тяжелыми, и новоселы теряли здесь обычное благодушие русского крестьянина и становились жестокими и озлобленными.
Впрочем, переселение в чужие края и связанная с ним борьба за существование вообще влияют на характер, и в сибиряках проявляются суровость и эгоизм.
Большевизм в городе
Городская масса относилась к большевизму иначе. Национализация домов, опись лошадей, обыски, конфискация ценностей — все это вооружало против большевиков состоятельные слои городского населения. Мещанство в Сибири так же, как и крестьяне-старожилы, привыкло к спокойной «хорошей» жизни, хлебосольству, выпивке, достатку.
Теперь стол стал скуднее, вина вовсе исчезли, водка еще с начала войны продавалась из-под полы, а самогонка процветала только в деревне. Что же касается достатка, то следы его приходилось скрывать во избежание соблазна для «товарищей». Во все богатые дома вселены были близкие власти люди, но они пугали менее, чем законные конфискации, которые производились на основании декрета «о золоте», распубликованного в газете «Правда» (№ 9, 16 янв. 1918 г.).
Согласно этому декрету, «все изделия из золота весом более 16 золотников и все золото в сыром виде, находится ли это в руках частных лиц и учреждений или в магазинах, ювелирных и иных мастерских, или в банковских сейфах, переходит в собственность государства, с уплатою владельцам по цене 32 рубля за золотник» (ст. 5).
К этому присоединилось в высшей степени предосудительное с этической точки зрения поощрение доносов. «Не представленные в течение месяца предметы, — говорит статья 6-я того же декрета, — конфискуются при обнаружении без вознаграждения владельцу, но с выдачею трети вознаграждения тем лицам, которые укажут государству подлежащие конфискации предметы».
После этого все ценности стали закапываться, столовое серебро заменилось деревянными и оловянными ложками, а главное, люди стали смотреть друг на друга глазами недоверия — «не подсмотрит ли, не донесет ли».
Городской плебс
Если о сибирском крестьянстве в массе можно сказать, что оно оставалось чуждым большевизму, то о кругах городского населения будет правильно противоположное. Город всегда представлял более благодарный материал для революции. Сосредоточенное в одном месте, более восприимчивое население, при наличности агитационных средств и демагогии, легко поднять против власти и капитализма. Большевизм, с его деморализующими приемами и покровительством низким инстинктам толпы, не мог, конечно, не прийтись по душе городской черни. Грабежи при реквизициях и конфискациях и просто на улицах, и среди бела дня и среди мрака ночи, захват дворцов, вселение в барские квартиры, комиссарство — этот дьявольский соблазн власти и наживы — не могли не большевизировать городов. Сибирские города были даже более податливы заразе — с одной стороны, из-за обилия в них ссыльнокаторжного политического люда, который заполнял многие земские, городские и кооперативные учреждения и поставлял большевистствующие «верхи», с другой стороны, потому, что низшие слои городского населения очень редко встречали внимательное к себе отношение со стороны городской буржуазии, такой же замкнутой, черствой и неотзывчивой, как и другие сибиряки, по характеру типичные «колонисты».
Законы о наследстве и семье
План проведения в жизнь социализма был продуман большевиками всесторонне, и законодательство их быстро провело меры, которые должны были снести до основания весь буржуазный строй.
После национализации банков, предприятий, земли, жилищ последовало запрещение всяких вообще сделок с недвижимостью в городах («какие бы то ни было сделки по продаже, залогу и т. п. всех недвижи- мостей и земель в городах»),
В мае 1918 г. последовал декрет об отмене наследования (Известия ЦИК, № 87).
«Отныне, —говорит газета 'Свобода России' (№ 33,24 мая 1918 г.), — всякий российский гражданин, проживающий в 'оазисе' российской социалистической республики, должен знать, что если после всех конфискаций и контрибуций, взыскиваемых и налагаемых различными органами советской власти, у него останется еще какое-нибудь движимое или недвижимое имущество, то это имущество после его смерти будет объявлено достоянием означенной советской федеративной республики».
Из этого общего правила сделано лишь несколько изъятий. Так, если после умершего остались нуждающиеся (т. е. не имеющие прожиточного минимума), нетрудоспособные родственники по прямой нисходящей и восходящей линии, полнородные и неполнородные братья или супруг, то, впредь до издания декрета о всеобщем социальном обеспечении, они будут получать содержание из оставшегося после него имущества. Размер этого содержания не фиксирован, однако в законе он должен определяться особыми учреждениями, ведающими делами социального обеспечения и состоящими при советах рабочих и крестьянских депутатов. Далее, если имущество умершего не превышает 10 тысяч рублей, в частности, состоит из усадьбы, домашней обстановки и средств производства трудового хозяйства в городе или деревне, то оно поступает в непосредственное управление и распоряжение имеющихся налицо супруга и перечисленных выше ближайших родственников.
Наследование — институт, покоящийся не только на фундаменте собственности, но и на семейных началах. Коммунизм стремится разрушить и то, и другое. Несправедливо, говорят коммунисты, что лучшие экземпляры женского пола достаются богатеям и недоступны большинству. Отсюда логически вытекает новый решительный шаг: «национализация женщин».
