P.S. В темной комнате у Носикова стоял красный диван с двумя валиками по краям. А в другой комнате диван был скорее зеленый, чем красный, с откидной спинкой. У красного дивана одна пружина выпирала. Днем это было не заметно, а ночью она давила Носикову в бок. Отсюда и сны. Носиков догадывался об этом, но не знал, может ли быть до конца уверен.
37
Однажды Носиков написал несколько рассказов из области юмора и напечатал их в журнале под псевдонимом.
Авторские экземпляры лежали у Носикова в шкафу. Однажды жена сантехника взяла их с полки и прочла.
– Какие-то истории у тебя недобренькие, – сказала она, – то побьют кого-нибудь, то ограбят.
– Это для юмора, – объяснил Носиков.
– Хороший юмор, – сказала жена сантехника, – а у Никанора Петровича квартиру три раза ограбили. А потом еще в трамвае бумажник вынули.
– Это не я, – быстро пошутил Носиков.
– Грабил, конечно, не ты, – сказала жена сантехника, – а юмор зато весь твой: дверь взломали, вино со стола выпили, хозяина побили ногами – так смешно, уделаться можно.
– Меня и самого однажды били ногами, – стал оправдываться Носиков.
– И правильно били, после такой чернухи. Наверное, не «после», а «до», хотел сказать Носиков, но промолчал.
– Кто такой этот Никанор Петрович? – спросил он через некоторое время.
– А напиши про меня, – вдруг сказала жена сантехника, не отвечая на вопрос. – Только без юмора этого и со счастливым концом.
38
И вот на мосту через канал Грибоедова (любимое место снов) Носиков снова встретил ту самую девочку Дашу, которая уже не была маленькой девочкой. Носиков не узнал бы ее, если бы рядом с Дашей не шел Жуков.
Они втроем зашли в кондитерскую.
Носиков ел пирог – настоящий французский пирог, а может, немецкий, в точности Носиков этого не знал, знал Жуков.
Спереди на ремне у Даши висела сумка. Даша опускала туда руку, когда шли по улице, и Носикову казалось, что в сумке что-то есть. Это могло быть то самое крысиное чучело, по старой памяти казалось Носикову, или уже не крысиное, а кого-нибудь более крупного, судя по размеру сумки.
Оказалось – собачка, притом живая. Она выглянула из сумки, повертела головой, осматриваясь, и спряталась снова.
– А эту еще не убили? – спросил Носиков.
– И эту убили, – сказала Даша, и вынула из сумки то, что там было, – теперь это было чучело. Оно смотрело на мир выпуклыми стеклянными глазами и не шевелилось, как чучелу и подобает.
– Да, убили, – тихо произнес высокий человек с черными усами и бородой. Он прошел мимо столика, и Носиков услышал тихое: «Вы и убили-с».
Дойдя до стенки, человек развернулся и снова прошел мимо столика.
– Почему я? – спросил Носиков.
– Извините, – сказал человек, – я, кажется, говорил сам с собой вслух.
У него была какая-то неуверенность во взгляде. Жуков предложил стул, и человек сел. Кажется, они с Жуковым были знакомы.
Человека звали Георгий, а Носикова – Сергей.
– Я подумал, что среди здесь сидящих кто-нибудь, возможно, держит ответственность за то, что происходит в темноте, скрытой от взгляда, – сказал Георгий, – и мне показалось, что, возможно, это именно вы.
– Почему я? – второй раз спросил Носиков.
– Скорее всего, может быть, и не вы, – сказал Георгий, – но каждый, так сказать, ищет под своим фонарем, и я подумал, что это вы. И ведь это вы первый сказали «Убили».
– То есть я почему-то оказался у вас под фонарем, – улыбнулся Носиков.
– Нет, в определенном смысле это я у вас под фонарем, – сказал Георгий, – но извините еще раз. Я сейчас не готов к такому разговору.
– Это нельзя, нельзя с собаками, – какой-то старик возник рядом, седой, сердитый, почти ужасный на вид. Ни на кого не глядя, он тянул трясущиеся руки, чтоб отобрать, и Даша вернула чучело обратно в сумку.
«Что там делается сейчас в темноте в этой сумке?» – думал Носиков.
39
Однажды Носиков ехал куда-то на метро и, доехав, вышел. То ли на станции «Озерки», то ли на «Проспекте Ветеранов».
Стоял вечер, тихий и теплый, – первый такой в этом году, словно неожиданно свалившийся откуда-то сверху. Вчера еще, кажется, была зима – а сейчас, казалось Носикову, почти лето.
У свободной от ларьков площадки несколько человек музыкантов играли что-то очень знакомое. Люди стояли вокруг и слушали. Носиков подошел и тоже остановился. Две пары танцевали в кругу и еще пьяная женщина, одетая во что-то джинсовое. К ним стали присоединяться другие: студенты, солдаты, пенсионеры. Круг раздвинулся, а музыканты заиграли громче. Какая пестрая жизнь пошла, подумал Носиков, глядя на танцующих. Какой-то бомж вошел прямо в середину круга и плясал вместе со всеми: кружился, раскидывал руки, переминался с ноги на ногу. Два солдата, веселясь, подошли к нему и взяли под локти, чтоб раскрутить живее. Он отмахнулся от них, теряя равновесие. Кажется, он еле держался на ногах, а правая у него вообще не гнулась. Веселые солдаты отстали, а бомж уже не пытался плясать, только стоял, пошатываясь. Кто-то заботливо взял его под руку, увел из круга и скрылся с ним вместе в толпе. Носиков еще постоял немного, а потом пошел в том же направлении.
Бомж вместе со своим спутником сидел на ступеньках у входа в магазин. Они разговаривали и пили вино. Бутылка стояла рядом. Носикову показалось, что они говорят о чем-то умном и, кроме того, о чем-то таком, что имело значение и для него, Носикова.
– Уважаемый, – обратился бомж к Носикову, – не поможете ли чем-нибудь на лекарство, – и приподнял свою негнущуюся ногу. Со своей неухоженной бородой он был похож на бурлака с картины Репина.
«Я не стал танцевать в кругу, – подумал Носиков, – зато сейчас возьму в магазине вина, сяду и выпью с людьми». Но тут же понял, что это не его собственная мысль, а пришедшая откуда-то со стороны, одновременно с чьим-то сторонним взглядом, который упирался между лопаток. Носикову стало тревожно. Не оборачиваясь, он бросил монету в лежащую перед бомжом коробку. Тут же свернул за угол, и стало спокойнее.
В ларьке он взял небольшую коробку вина и, сев на скамейку в укромном месте, выпил около половины. По какой-то причине ему казалось, что так надо.
40
У написанных Носиковым рассказов была своя история.
В тот вечер он пришел домой под грузом пива и с эхом в голове от разговоров на тему взлома. Даже мысль появилась – попробовать открыть свой ригельный замок на двери гитарной струной. Только струны под рукой не было.
А ночью ему приснился тот самый сон про восемь человек, мочащихся лицом к гранитной стене, то есть про истекающую творческую энергию (смысл сна не был сразу истолкован, но это не имело значения). Носиков проснулся, и заснуть снова уже не мог.
Он решил перенести на бумагу приемы взламывания замков, которые были свежи в памяти. Перенести, как есть, не привнося ничего своего, то есть лишнего. Но истекающая творческая энергия искала выход. Вокруг темы открывания ригельного замка гитарной струной образовался сюжет. Появились, задвигались, стали думать, заговорили действующие лица: хозяин квартиры, взломщик, милиционер по вызову.
Но так ли уж важно, ригельный был замок или сувальдный, который поддался грабителю. Имело ли значение, что думал грабитель, уходя с награбленным. И что сказал милиционер, придя на место
