— Меня зовут Петрус5, — проговорил человек, когда цыган скрылся за валуном, который я обогнул не так давно. — В следующий раз будь поосторожней.
Не в пример цыгану и самой мадам Дебриль, он был вроде бы расположен ко мне. Он поднял с земли мешок — на передней его части была изображена раковина, — извлек оттуда бутылку вина, сделал глоток и протянул ее мне. Отпив, я осведомился, что это за цыган.
— Мы же недалеко от границы, а потому эту дорогу давно уже облюбовали себе контрабандисты и террористы из испанской части Басконии, — объяснил Петрус. — Полиции здесь почти никогда не бывает.
— Это не ответ. Вы с ним смотрели друг на друга как старые знакомые. И у меня такое чувство, будто я его знаю. Может быть, поэтому я и обратился к нему.
Петрус, хмыкнув, сказал, что пора отправляться в путь. Я взял вещи, и мы двинулись. Но этот краткий смешок показал мне, что проводник мой думает о том же, о чем и я.
Нам повстречался дьявол.
Некоторое время мы шагали молча, и я убедился в правоте мадам Дебриль: и за три километра слышался оркестр, игравший без передышки. Мне очень хотелось расспросить Петруса о том, кто он и откуда, чем занимается и как сюда попал, но я знал — нам вместе идти семьсот километров, и рано или поздно настанет момент ответить на все эти вопросы. Однако цыган не выходил у меня из головы, так что я все же не выдержал и нарушил молчание:
— Петрус, мне кажется, что цыган — это дьявол.
— Да, это дьявол. — И, услышав эти слова, я испытал смешанное чувство ужаса и облегчения. — Но не тот дьявол, которого ты знал по Традиции.
А по Традиции дьявол — это дух, не добрый и не злой: считается, что он хранит все тайны, доступные человеческому постижению, обладает силой и наделен властью над материальным миром. Падший ангел, он причисляет себя к роду людскому и всегда склонен заключить с человеком сделку на взаимовыгодных, так сказать, условиях — оказать и получить услугу. Я осведомился, чем же отличается от него цыган.
— По пути нам еще не раз встретятся такие, как он, — засмеялся Петрус. — Ты сам поймешь разницу. А пока, чтобы уловить суть, постарайся припомнить весь твой разговор с ним.
Я стал перебирать в памяти две несчастные фразы, которыми обменялся с цыганом. Он сказал, кажется, что ждет меня и что добудет мне меч.
На это Петрус ответил, что эти фразы как нельзя лучше подходят вору, застигнутому на месте преступления, — а ведь цыган рылся в чужом рюкзаке, — они позволяют выиграть время и продумать путь к отступлению. Вместе с тем у них может быть иной, куда более глубокий смысл: слова эти означают именно то, что хотел сказать ими цыган.
— Чему же верить?
— Тому и другому. Воришка, застигнутый с поличным, произнес как раз те слова, с какими и должен был обратиться к тебе. Он, наверно, похвалил себя за сообразительность, а на самом деле был всего лишь орудием высшей силы. Пустись он наутек при моем появлении, этот разговор был бы сейчас не нужен. Но он взглянул на меня, и в его глазах я прочитал имя дьявола, которого ты повстречаешь по дороге.
По мнению Петруса, эта встреча была добрым предзнаменованием, ибо дьявол обнаружил свое присутствие с самого начала.
— Так или иначе, выбрось его из головы, потому что, как я уже сказал, он — не единственный на твоем пути. Быть может, самый главный, но не единственный.
Скудную растительность, подобную той, что изредка встречаешь в пустыне, сменили разбросанные там и тут купы деревьев. Должно быть, Петрус прав: пусть все идет само собой. Время от времени он нарушал молчание, рассказывая об исторических событиях, происходивших в тех местах, которые встречались нам на пути. Я увидел дом, где королева провела последнюю перед смертью ночь, и возведенную на скалах маленькую часовню — уединенный скит святого, которого немногочисленные обитатели здешних мест почитали чудотворцем.
— Чудеса очень важны, как по-твоему? — спросил мой проводник.
Я ответил утвердительно, но прибавил, что никогда в жизни не видел настоящего чуда. Мое обучение Традиции происходило скорее в интеллектуальном плане. Но я верю, что вот когда отыщется мой меч, я смогу делать то же, что и мой Наставник.
— …Хотя это — не чудеса, поскольку не изменяют законы природы и не противоречат им. Мой Наставник всего лишь использует эти таинственные силы для… — и я осекся, ибо не мог объяснить, каким образом удается ему материализовать духов, передвигать, не прикасаясь к ним, предметы с места на место и, как не раз я наблюдал, — в пасмурные дни делать так, что на задернутом тучами небе появляются прогалины лазури.
— Может быть, он делает это лишь для того, чтобы убедить тебя — он обладает Знанием и Властью? — предположил Петрус.
— Может быть, — ответил я не слишком уверенно.
Мы присели на камень, поскольку Петрус сообщил, что терпеть не может курить на ходу. По его словам, так в легкие поступает слишком много никотина, а дым вызывает тошноту.
— Вот потому-то твой Наставник и не вручил тебе меч. Потому что ты не знаешь, как он совершает эти удивительные вещи. Потому что ты забыл — дорога познания открыта для всех, для самых обыкновенных людей. Во время нашего путешествия я научу тебя кое-каким упражнениям и ритуалам, принятым в ордене RAM. Любой человек в тот или иной момент своего бытия получает доступ к одному из них, по крайней мере. И все они — все без исключения — могут быть найдены тем, кто ищет их, ищет терпеливо и настойчиво. Их извлекают из тех уроков, которые дает нам жизнь.
Ритуалы RAM так просты, что люди, подобные тебе, то есть склонные все усложнять, часто не придают им никакого значения. Однако именно благодаря им человек получает возможность и способность достичь всего — всего, понимаешь? — чего желает.
Иисус возносил хвалу Отцу, когда Его ученики начали творить чудеса и исцелять недуги, и благодарил Его за то, что Бог, скрыв эти тайны от книжников и мудрецов, открыл их обыкновенным, простым людям. В конце концов, если человек верит в Бога, он обязан верить и в то, что Бог — справедлив.
Петрус был совершенно прав. Было бы высшей несправедливостью, если бы доступ к истинному Познанию получали только образованные люди, у которых есть время и деньги покупать дорогие книги.
— Истинный путь к мудрости узнается всего лишь по трем признакам, — продолжал Петрус. — Во-первых, он должен начаться с
Мы шли весь остаток дня, и только когда солнце стало скрываться за вершинами гор, Петрус решил сделать привал. Вокруг нас еще блистали в последних солнечных лучах самые высокие пики Пиренеев.
Петрус попросил меня расчистить клочок земли и преклонить на нем колени.
— Первое таинство RAM — это умение возродиться. Ты должен будешь практиковаться в этом семь дней кряду, всякий раз стараясь по-новому, иначе прочувствовать твой первый контакт с миром. Ты ведь помнишь, как трудно тебе было принять решение — все бросив, приехать сюда, чтобы вступить на Путь Сантьяго и найти свой меч. Но эта трудность проистекала оттого лишь, что ты был пленником собственного прошлого. Тебе уже случалось терпеть поражения, и ты боялся новых неудач; ты уже чего-то добился и боялся потерять завоеванное. И тем не менее желание найти меч пересилило, перевесило все прочее. И ты решился пойти на риск.
Я согласился с ним, но добавил, что те же самые опасения, о которых он упомянул, не дают мне покоя и сейчас.
— Это не имеет значения. Упражнение мало-помалу освободит тебя от бремени, которое ты сам на себя взвалил.
И Петрус показал мне Первое таинство RAM —
— Начни с него.
Я пригнул голову так, что она оказалась между коленей, глубоко вздохнул и начал релаксацию. Тело повиновалось мне беспрекословно — быть может, потому, что мы шли целый день и я был утомлен. Я слышал голос земли — голос глуховатый и хриплый — и постепенно стал превращаться в зернышко. Я ни о чем не думал. Вокруг меня было темно, и я засыпал в средоточии земли. Но вот что-то шевельнулось. Это какая-то часть — малая частица моего естества — попыталась разбудить меня, твердя, что я должен выйти отсюда, ибо «там, вверху» есть что-то иное. Меня клонило в сон, но частица упорствовала — и вот она добилась того, что шевельнулись пальцы, пальцы привели в движение руки, но только это были не пальцы и не руки, а крошечный росток, который отчаянно боролся с силой земли, чтобы пробиться «туда, наверх». Я почувствовал, как тело принялось повторять движение рук. Каждый миг казался вечностью, но зернышко нуждалось в том, чтобы родиться и узнать, что же оно такое. С неимоверными усилиями сначала голова, а потом и все тело стали приподниматься. Но — медленно, страшно медленно, и мне приходилось преодолевать силу, тянувшую меня вниз, вглубь, в те бездны земли, где еще совсем недавно я спокойно спал вечным сном. Я побеждал, я одерживал верх, и вот что-то прорвалось, лопнуло, и я выпрямился, и сила, пригибавшая меня к земле, исчезла. Я пробил землю и приблизился к тому, что было «там, вверху».
А «там, вверху» оказалось поле. Я ощутил тепло солнечных лучей, услышал комариный писк, плеск речной волны невдалеке. Медленно поднялся, не открывая глаз. Мне казалось, что вот-вот потеряю равновесие и вернусь в землю, но я продолжал расти. Руки раскинулись, туловище распрямилось. И так вот стоял я, возрожденный, мечтая, чтобы снаружи и изнутри омывали меня блистающие потоки солнечного света, который просил меня расти и расти, крепнуть и распрямляться, дотянувшись своими ветвями до самого неба. Я тянулся все сильнее, заныли мышцы всего тела, и я чувствовал, что стал тысячеметрового роста и могу обнять горы. И тело мое все тянулось ввысь и вширь, пока мышечная боль не сделалась такой нестерпимо острой, что я не выдержал и вскрикнул.
Я открыл глаза. Петрус стоял передо мной, улыбался и курил. Дневной свет еще не померк, но я с удивлением убедился, что воображенного мною солнца на небе уже не было. Я спросил проводника, нужно ли описать ему мои ощущения, а он покачал головой:
— Это все — очень личное, и ты должен держать свои ощущения при себе. Как мне судить о том, что ты испытывал? Твои ведь ощущения — не мои.
Потом он сказал, что мы заночуем здесь. Развели маленький костер, допили остававшееся в бутылке вино, а я приготовил сэндвичи с
В жизни мне много чего пришлось попробовать, но эту первую ночь на Пути Сантьяго я не забуду никогда. Летняя ночь оказалась холодной, но во рту я еще чувствовал вкус вина, которым угостил меня Петрус. Я смотрел на небо, и Млечный Путь простирался надо мною, показывая всю безмерность расстояния, которое нам предстояло пройти. Может быть, в других обстоятельствах это чудовищное пространство вселило бы в меня тоску, страх неудачи, сознание собственной ничтожности. Но теперь я был зернышком, родившимся заново. Я открыл для себя, что, как ни хорошо, как ни покойно спать в земле, жизнь «там, наверху» куда прекрасней. И я смогу возрождаться столько раз, сколько захочу, — до тех пор, покуда руки мои не смогут объять всю землю, из которой я
