печной трубе. Неожиданно мама с силой сжала ее руку, — запомни, — голос ее окреп, она приподнялась на подушке, по вискам текли ручейки пота, — ТЫ ДОЛЖНА ВЫЖИТЬ и ВЫЙТИ ЗАМУЖ ЗА ТОГО, КОГО ОКРУЖАЮТ ВЕРА, НАДЕЖДА И ЛЮБОВЬ. ПОКА НЕ ВСТРЕТИШЬ ЕГО — НЕ СМЕЙ ВЫХОДИТЬ ЗАМУЖ! ЛЮБЛЮ ТЕБЯ И ЖДУ…
Мама упала на подушку, голова неестественно запрокинулась, глаза широко раскрылись, судорога пробежала по телу и она затихла.
Она не знала, сколько часов просидела у постели. Уже светало, когда взгляд упал на большое зеркало, которое от пола до потолка занимало стенной проем в глубине маминой комнаты. На нее смотрела изможденная пожилая женщина, седые косы которой обрамляли бледное чужое лицо.
Жена мурзы Байкеева — Фатима ушла, не успев передать последней в роду то, что ее предки несли из поколения в поколение многие тысячи лет. Смерть не позволила ей передать служение, предначертанное ее младшей дочери. Великую тайну, от которой безжалостное время оставило только слова, стерев первоначальный сокровенный смысл.
Пройдут годы, закончится Великая война, фашистские орды отхлынут от стен города-дворца, прежде чем младший сын армянского князя Орбели — Иосиф расскажет младшей дочери татарского мурзы Байкеева, девушке с короткими абсолютно белыми волосами, какой груз лежит на ее плечах, и что никто в этом мире не в состоянии будет ей помочь.
— Понимаешь, девочка, ты не совсем такая, как все, ну, необычна, что ли. Многие тысячи лет кровь вашей семьи несет в себе половинку целого. Существует предание, по которому, раз в 60 000 лет половинки соединяются и рождается человек с очень редким талантом. Талантом делать людей подобными богам. Еще до революции, когда я участвовал в экспедиции, в поисках материалов о древней цивилизации Урарту, эту легенду я услышал и записал от одной очень пожилой и почтенной армянской женщины. К сожалению, потом в те места пришли турки и вырезали все армянское население, никого не осталось. Судьба сжалилась надо мной, и я встретил в Ленинграде, твою маму. Они с мужем переехала сюда с Поволжья, чтобы выжить в голодные годы после Гражданской войны — ты же знаешь, тогда в Поволжье свирепствовал страшный голод. Сами высокообразованные люди, они мечтали дать и детям хорошее образование, стремились быть поближе к культуре, но, сама видишь, как война распорядилась. Я с твоими родителями познакомился через общих знакомых. От Фатимы я узнал, что записанная мною легенда повествует о реальном факте. Именно дети вашего рода наследуют из поколения в поколение очень интересное качество — возможность только силой пальцев изменять форму металла, который не поддается ни какому из известных способов обработки. Скоро, возможно, ты встретишь человека, в крови которого содержится вторая часть целого, и в вашем ребенке или его ближайшем потомке когда-то разделенное соединится. Что это, я не знаю, как, возможно, не знала и твоя мать. Сейчас очень сложное время. Никто не застрахован от человеческого навета и опасности очутиться в жерновах МГБ[18]. Я обещал твоей матери, что буду оберегать тебя, но видишь, что твориться вокруг. Дома у нас у двери стоит чемоданчик, чтобы быть готовыми, когда за нами придут. Да и к татарам сейчас сложное отношение [19]. Прошу тебя, поменяй имя, фамилию, постарайся забыть, что ты татарка и дочь Хайруллы и Фатимы Байкеевых.
Весна в Таллинн приходит незаметно. Пронизывающий сырой зимний ветер с Балтики понемногу согревается. Облака все чаще пропускают солнечные лучи. Исподволь набухают почки и, вдруг, перед глазами вспыхивает зелень кустов сирени и жасмина, следом зацветают яблони, кусты смородины. Балтика меняет свинцовую безысходность на яркую лазурь, сливаясь с весенним небом.
В Анечке Штейнбест с ее белоснежными локонами трудно признать рыжеволосую татарскую девочку. Она мчится домой на своем Харлее[20], разбрызгивая лужи узких улочек послевоенного Таллинна. Оставив мотоцикл у крыльца дома, она стремительно взбегает к себе на второй этаж, на ходу снимая шлем, кожаную куртку, расстегивая комбинезон. Седые волосы сильно примяты мотоциклетным шлемом. Надо привести прическу в порядок и переодеться — сегодня Он познакомит ее со своей старшей сестрой. Внутри все трепещет, страшно. Может быть, новое шифоновое платье с красными маками на темно-зеленом фоне, которое ей позавчера всю ночь шила лучшая портниха Таллинна Леночка Шмелева? Или это недостаточно скромно? Ведь они не расписаны, но уже год живут вместе — его сестре это может не понравиться. Мама бы уж точно не простила ее за это никогда.
— Люба, познакомься, моя жена, — глаза сестры ее будущего мужа, настороженно вглядываются в нее. Кажется, что она физически ощупывает ее, оценивает.
— Какой у Вас удивительный цвет волос, совсем как натуральная седина. Очень оригинально, — кожа покрывается мурашками от ощущения электричества надвигающейся грозы.
— Аннушка не красится, — ставит Он точку в смотринах, — это после Блокады.
Красивое лицо Любы сразу потеряло напускную холодность, казалось, она сама смутилась от своего предубеждения.
— И что мы стоим, приглашайте в дом, помогите вещи занести. Мама гостинцев насобирала. Я едва довезла.
Вечером, когда они уже поужинали и тихо, по-семейному втроем пили чай с его любимым вареньем из райских яблок, Анна узнала, что у ее будущего мужа не одна, а три сестры: ВЕРА, НАДЕЖДА и ЛЮБОВЬ.
«Наверное, Кирилл где-то простыл» — храп сына, гулко раздается по всей квартире, она снова возвращается в реальность из мира воспоминаний.
Яркое сияние хрустальной люстры их таллиннской квартиры сменяет тусклый свет прикроватного ночника.
«Хочется пить, надо позвать Кирюшу. Надо собраться. Весь день кто-то приходил, и они не могли остаться вдвоем, а когда, наконец, это происходило, сознание покидало ее. Нельзя, чтобы сын повторил ее историю. Кроме нее больше некому рассказать. Рядом нет дяди Иосифа, и некому объяснить мальчику, кто он и что его ждет. Кирилл должен все знать и, если понадобится, рассказать сыну».
— НИКТО, НИКОМУ, НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН, — чей-то безликий невыразительный голос прошелестел в голове, — НИКТО, НИКОМУ, НИЧЕГО НЕ РАССКАЖЕТ — ТВОЙ ЧАС НАСТАЛ И НИ ТВОЙ СЫН, НИ ТВОЙ ВНУК НЕ УЗНАЮТ СВОЕГО ПРЕДНАЗНАЧЕНЬЯ. Время еще не пришло… Люди еще не готовы… Еще рано…
Она открыла глаза. Над кроватью склонилась полупрозрачная тень. Нечеловеческие глаза были прямо перед лицом.
— Кирилл! — ей казалось, что от ее крика сейчас распахнутся двери, вылетят стекла и зимняя стужа ворвется с январской улицы в дом. Но с губ сорвался тихий стон, и ее веки опустились навсегда.
Кирилл проснулся посреди ночи. Проходя мимо кровати матери, увидел безвольно свесившуюся с кровати руку и с щемящей тоской понял, что она ушла и ушла, не попрощавшись, когда он спал.
Глава 1
«Уже 56. Итоги пора подводить, в то время как судьба неожиданно подбрасывает перспективу, которая даже в голове не укладывается. Нет, это не перспектива, это пропасть под ногами. Господи! Что же делать?», — думал пожилой, лысый толстяк, который понуро сидел посреди комнаты, забитой какими-то приборами и электронной аппаратурой. В комнате стоял устойчивый гул работающих приборов. Пахло горелой проводкой, несвежей едой и ацетоном. Лаборатория, как лаборатория. Все бы ничего, но толстяк сидел не на табурете, не на стуле или же в кресле — он просто сидел… Его упитанная попа, в непонятно- серых брюках плющилась, опираясь на невидимое сиденье. Толстяка звали Кирилл Иванович Ильин — старший научный сотрудник лаборатории полимеров. Почесав затылок, и грустно вздохнув, Кирилл Иванович повернулся в воздухе и плавно поплыл к старенькому холодильнику «ЗиЛ». Когда-то белоснежный, теперь расписанный непонятными каракулями, облепленный сувенирными магнитами, холодильник громко проявлял признаки жизни — урчал и вздрагивал. Неохотно поддавшись усилиям
