докуда-нибудь точно доеду. Дорога — она как река, впадает в какую-нибудь другую дорогу, а та еще в одну. Вдоль дороги города стоят, и вдоль реки тоже. Если к монголам попаду, попрошу политического убежища, потом в Голландию переберусь. Если к нашим, скажу, что потерялся, попрошу о переводе в другую часть. А то и в Голландию сбегу.
От принятого решения Коля успокоился и начал напевать:
— Эх, путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая, а помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!
Впереди трал взорвал мину. Коля сразу петь перестал и сказал вслух:
— О минах-то я и не подумал.
— Как быть с минами? — заволновался он. — Монголы ведь наверняка понаставили их на дорогах. Если я поеду по дороге, я обязательно подорвусь на мине. И никакой Голландии мне не будет? Ясное дело, тогда придется ехать по бездорожью. Но ведь монголы могли предусмотреть и это. Они хитрые, подумали, что. И тогда я подорвусь на мине в чистом поле. Значит, надо ехать по дороге.
Но и по дороге ехать опасно.
Понятно, что я не могу подорваться и в чистом поле, и на дороге. Я подорвусь только на одном из этих мест. Но как понять, в каком именно? Монголы ведь могли поставить мину где угодно.
Тогда что же? Не ехать? Выходит, так. Но как я могу не ехать после такого оскорбления? Маша меня совсем не будет считать за мужчину.
Коля в раздумье положил голову на баранку. Клаксон взревел.
— Эй! Ты что! — растолкал Колю запасной шофер Виталик. — Спишь, что ли? Иди-ка спать, а то еще с курса собьемся.
— Да, мне все приснилось, наверное, — спасительно решил Коля и полез в спальник.
Ветер принес с корабля какую-то бумажку и налепил на стекло. Виталик включил дворники.
6. Night Flight
Бумажка эта была та, на которой Алеша написал записку, чтоб девушки не волновались. А сами Алеша и Дэн летели над степью в кромешной тьме.
Алеша не знал, куда лететь, и Дэн тоже не знал. Они переговаривались по рации:
— Куда лететь? — спрашивал Дэн. — Прием.
— Погоди, погоди…
— Да ты знаешь ли? Прием.
— Да погоди ты, погоди! Я еще сам не понял. Вот развиднеется…
Ничего не было видно, и Алеша повел Галину машину наугад — на юг, в направлении Степи. Дэн следовал за ним, ориентируясь по бортовым огням.
— Ну как? Прием.
— Никак.
— Долго еще солярку жечь будем? Говорил, за час обернемся.
— Да погоди ты! Я, кажется, понял. Дай подумать.
— Подумал? Прием.
— Лети за мной.
— Я-то лечу, только ты знаешь, куда лететь?
— Как слышно меня? Прием!
— Прием.
— Прием!
— Але! Ты меня слышишь?
— Ничего не слышу! Прием!
— Я-то ведь могу и обратно повернуть, лети тогда сам. Прием.
— Не слышно, говорю, ничего! Прием! Следуй за мной! Я знаю, куда лететь!
— Ты же говорил, ничего не видно.
— Прием! Прием! Тьфу ты, черт, какие-то помехи… Прием!
— Ладно, полетели… Не бойся, не отстану я.
— Я и не боюсь. Прием.
— Что?
— Как слышно меня? Прием.
— Слышно тебя хорошо. Как слышно меня? Прием.
— Слышимость плохая. Следуй за мной. Прием.
— Я и следую…
Алеша перестал дуть в ларингофоны и сосредоточился на полете. Приборы показывали сверхмалую скорость.
— Что так тащимся? Прием! — раздался в наушниках голос Дэна.
— Тьфу ты! — выругался Алеша и снова подул в ларингофон. — Ничего не слышу! Прием!
Дэн замолчал.
Алеша слегка ускорился и летел, вглядываясь в степь под крылом. Ничего все равно не было видно, ни проблеска, абсолютная темнота расстилалась внизу. Только какой-то монгол ходил внизу и светил фонариком. Услышав жужжание мотора, он выстрелил в небеса.
— Тут стреляют! — донеслось из наушников. — Прием!
— Что случилось?
— У моего уха только что просвистела пуля!
— Ну и что?
— Как что? Прием! Да ведь я мог умереть!
— Это была шальная пуля.
— А-а-а…
Справа по борту завиднелись огни. Алеша осторожно повернул туда.
— Ты что! — заверещала рация. — Вдруг там монгольский аэродром!
— Ничего не слышно! Прием!
— Нет, туда я не полечу, ни за что!
— Как слышно меня! Прием!
— Ты как хочешь, а я поворачиваю на корабль!
Алеша сдался. Самолеты продолжали свой путь на юг, а Алеша тем временем втолковывал Дэну:
— Понимаешь, Дэн, если бы то был монгольский аэродром, то его не было бы видно издалека. Его бы маскировали. Это, скорее всего, какая-нибудь русская деревня.
— Может быть, может быть, — говорил Дэн, радостный оттого, что не полетел к огням, — может быть.
Тучи, наконец, разошлись. Алеша залюбовался, как ветер гонял внизу серебристые от луны травяные волны. «Степь, она как море», — рассуждал Алеша, — «А монгол в ней, как рыба в воде. Как акула. Постоянно в движении. Никогда не поймешь, что у него на уме. В чистом поле от монгола не спастись, зато в лесу монгол беззащитен. Нужно наступать на море, как голландцы наступают — делают польдеры, или как японцы — насыпают искусственные острова. Нужно выращивать леса — в степи монгола не победить. Леса это чуждая монголам стихия, так же, как степь — чуждая нам стихия. В степи долго не протянешь, утонешь за три дня, хорошо, что есть еще острова. Добрые люди деревья посадили. Странные эти люди, русские, которые в степи селятся. В них тоже есть что-то рыбье. Когда мы завоюем степь, надо их всех куда-нибудь переселить, на Урал там…»
— Дэн, — сказал Алеша в рацию, — как думаешь, может человек покорить чуждую стихию?
— Ничего не слышно, прием, — хрюкнула рация.
Впереди и слева по борту появилось множество огней.
— Видишь огни? — спросил Алеша.
