С отпускным билетом в кармане 9 июля он уже трясся верхом на лошади, направляясь домой, где не был несколько лет. Все невзгоды Сибирского тракта казались ему незначительными по сравнению с пережитым. Ему казалось, что он быстро миновал Якутск, позади остались величественная Лена, Иркутск. Он ехал, почти не делая остановок, переполняемый желанием скорее увидеть родных ему людей. Через пятьдесят три дня после выезда из Аяна показались вдали знакомые купола костромских церквей. Была уже полночь, когда он подъехал к воротам родного дома. Николай громко постучал, кто-то выглянул в окно. Ещё минута, и он обнимет родных.
Учёные считают резкую смену счастья на горе самым трудным психологическим моментом. Именно это и произошло с Бошняком. Описывая свой приезд домой, он заканчивал его так: «…Далее следовали горькие семейные обстоятельства, ещё не суждено мне было отдохнуть вполне».
Так и не отдохнув, вернулся он к месту службы. Невельских уже не было, они уехали в Петербург.
Бошняка назначили на корвет «Оливуца». На нём он ушёл в плавание в Кронштадт. На судне лейтенанту довелось выполнять обязанности вахтенного начальника, старшего штурмана и батарейного командира. Римский-Корсаков, который уже командовал корветом, остался им доволен. Он отметил, что у Николая Константиновича хорошие способности, он осваивает морскую службу быстрее, чем можно было бы ожидать, учитывая малый опыт его пребывания на судах. Мимо внимания командира корвета не прошло и то, что его подчинённый часто бывает рассеян и постоянно находится в подавленном состоянии духа. Римский-Корсаков посчитал, что это результат перенесённых страданий и трагических переживаний. Он полагал, что должно пройти много времени или появиться какое-то счастливое стечение обстоятельств, чтобы заставить офицера перестать постоянно думать о прошлом.
В Кронштадте Николая Бошняка назначили на фрегат «Илья Муромец», который отправлялся в плавание на Средиземное море. За всё, что лейтенант сделал для Отечества в Амурской экспедиции, его наградили орденом Св. Анны 3?й степени. Генерал-губернатор Восточной Сибири граф Муравьёв-Амурский не забыл того, что увидел собственными глазами в Императорской гавани. По его ходатайству «в награду за особые труды и самоотвержение» Бошняку установили пожизненную пенсию в 350 рублей серебром в год. Невельскому дали пенсию в 2000 рублей. Но это закономерно: чем выше начальство, тем больше награда, даже тем, кто не покидал Петербурга. Председатель главного правления Российско-американской компании Владимир Гаврилович Политковский получил такую же пенсию за Амур, как и Невельской, несмотря на то, что видел реку только на карте в своём кабинете.
Во время службы на фрегате сослуживцы стали замечать странности в поведении Николая Константиновича. Офицерам показалось, что он страдал манией преследования. Его списали с судна и направили в Кронштадт.
В 1860 году Бошняка назначили мировым посредником в Нерехтский уезд Костромской губернии. Формально он числился на службе. В 1861 году ему присвоили звание капитан-лейтенанта и зачислили по резервному флоту. Он уезжал на год лечиться за границу, но болезнь продолжала развиваться. Стало ясно, что продолжать службу он не сможет. В 1865 году Николая Константиновича Бошняка уволили в отставку в звании капитана 2?го ранга. Его поместили в психиатрическую лечебницу в городке Монце. Николай Константинович прекрасно владел французским, неплохо английским, но итальянского языка не знал. Поэтому малопонятно, почему его решили лечить в Италии. Возможно, это был выбор брата Василия, который, как и Николай, закончил Морской корпус и годом раньше вышел в отставку в звании лейтенанта. Скорее всего, брат посчитал, что в Италии лучше климат и более квалифицированные врачи. Итальянские психиатры действительно пользовались в то время мировой славой.
Из психиатрической лечебницы Николай Бошняк не вышел до конца своих дней, проведя в ней более 28 лет. Страшнее судьбы для человека, так много сделавшего для Отечества, нельзя придумать. Невельские ездили лечиться в Европу, но сведений о том, навещала ли Екатерина Ивановна в лечебнице своего давнего поклонника, нет. Он скончался 15 декабря 1899 года, пережив Невельских и многих своих товарищей по Амурской экспедиции. Николая Константиновича похоронили там же, в Монце. Память о нём сохраняется в географических названиях на карте Дальнего Востока.
Опальный лейтенант Збышевский
Случилось так, что, просматривая юбилейный альбом, посвященный 50?летию подвигов защитников Севастополя в Крымской войне 1853–1856 годов, я обратил внимание на фотографию одного из героев обороны.
Это был снимок пожилого человека в гражданском костюме. Подпись под фотографией гласила: «Мичман В. И. Збышевский». Несоответствие звания и возраста понятно: указывалось то, какое имел защитник Севастополя во время войны. Смутило другое. Автор точно помнил, что в «Общем морском списке» — самом полном собрании послужных списков морских офицеров, — сообщалось, что лейтенант Владислав Иеронимович Збышевский скончался 1 октября 1863 года, а в официальной части «Морского сборника» за 1863 год помещен приказ, которым лейтенант исключался из списков личного состава флота. Обычно это происходило в связи со смертью или переходом в другое ведомство, о чем сообщалось в приказе. Но в данном случае никаких пояснений не следовало. Заинтересовавшись этим несовпадением, я приступил к поискам в архивах.
Выяснилось, что на любую публикацию о Владиславе Збышевском наложил запрет еще император Александр II. В советское время этот запрет продолжал действовать. Более того, в переизданной в Санкт- Петербурге в 2003 году 14?й части «Общего морского списка» вообще исчез послужной список Владислава Збышевского и есть только послужной список его брата Иеронима. Похоже, что говорить об опальном лейтенанте не хотят и сейчас.
Поиск какой-либо информации занял несколько лет. Тем не менее мне удалось постепенно выяснить детали и подробности этой человеческой судьбы, похожей на авантюрный роман.
Владислав Иеронимович Збышевский (в семье он носил имя Феликс) родился в семье богатого польского помещика, который дал прекрасное образование своим детям. Оба его сына, старший Феликс и младший Иероним, свободно владели несколькими европейскими языками, обладали обширными познаниями в области точных наук. Старший из них решил стать моряком. Казалось, что ему открыта прямая дорога в Морской корпус, где воспитывалась элита русского флота.
Отец Збышевского имел графский титул, носил двойную фамилию Збышевский-Старжа, а корни его родословной уходили в глубь веков. Но поляков в Морской корпус не принимали. При этом официальных документов на сей счет не существовало, имелись только устные указания. Власть была острожной, не хотела оставлять следов.
За поляками, поступившими на государственную службу, велось секретное наблюдение. Когда командующий Черноморским флотом адмирал Михаил Лазарев в 1845 году предложил отменить слежку за флотскими врачами-поляками, то получил суровую отповедь из Петербурга. Слежку в конце концов сняли, но адмиралу, чтобы отбить охоту впредь выступать ходатаем в подобных делах, дали понять, что если выявятся связи флотских медиков с польской эмиграцией, его голова слетит первой, и это несмотря на благосклонное отношение царя к Лазареву.
Отец Збышевского был знаком с начальником Главного морского штаба светлейшим князем Александром Сергеевичем Меншиковым ещё с тех давних пор, когда они оба подростками жили в Дрездене. Он обратился к старому знакомому за помощью. Меншиков, умный человек и опытный царедворец, знал, что царь лично утверждает списки кандидатов в Морской корпус, и не хотел неприятных объяснений с самодержцем. Но и отказать графу он не мог. Адмирал предложил юноше поступить юнкером во флот. Юнкер флота числился в одном из флотских экипажей, носил особую форму и для производства в офицеры должен был сдать экзамены по программе Морского корпуса. При этом Меншиков посоветовал Збышевскому поступить юнкером не в Балтийский, а в Черноморский флот: там и офицеров нехватка, и от столицы подальше. Отец Феликса согласился, что это самый разумный вариант. Посовещавшись, решили также не упоминать о графском титуле и о второй части фамилии — Старжа. Изменили и имя. Решили назвать его Владислав, что звучало более привычно для русского слуха.
