10. Правый поворот
Я смотрел на Машу с минуту, потом пожал плечами, прошёл на кухню и сел за стол. Налил себе из початой водочной бутылки и залпом выпил. Закусил коркой хлеба, отдышался. Меня не оставляло назойливое и гнетущее ощущение, что всё это однажды уже происходило со мной и закончилось скверно.
Мы быстро поужинали. Ощущение дежавю всё усиливалось и под конец стало почти невыносимым.
— Пойдём, пора спать — сказала Маша.
Я встал. Я чувствовал, что сейчас натворю нечто ужасное, и это нечто будет уже не исправить.
Я двинулся к входной двери.
— Рома, не ходи, — встала у меня на пути Маша. — Рома, прошу тебя, не ходи!
Я отстранил Машу и вышел наружу. В окнах Катиного дома горел свет. Я посмотрел на часы: прошёл час с тех пор, как мне привиделась человеческая фигура во дворе её дома.
Я выскочил на Финляндскую. Быстрым шагом преодолел расстояние между домами. Пригнувшись, добрался до освещённого окна и заглянул в него. То, что я там увидел, снится мне в ночных кошмарах и по сей день.
Отвратительная волосатая туша нависала над распростёртой на полу окровавленной Катей. Её лицо оказалось повёрнуто ко мне — боже мой, что я успел прочитать в Катиных глазах!
Я заорал, нет, не заорал, взревел и что было сил ударил обоими кулаками в стекло. Оно треснуло и раскололось, и я, отскочив назад, оттолкнулся от земли и прыгнул головой вперёд прямо в обрушившийся на меня дождь стеклянных осколков. Я перекатился через подоконник, упал на пол, а в следующий момент эта сволочь бросилась на меня. Я умудрился извернуться и из положения лёжа нанести встречный удар ногой в пах. Он согнулся от боли, а я откатился назад, вскочил на ноги и рванулся к нему. Кровь заливала моё изрезанное осколками лицо, сквозь кровавое марево я едва видел происходящее и лишь в последний момент разглядел у него в руке нож.
Я прыгнул на этого гада, и мы, сцепившись, рухнули на пол. Я оказался сверху и секунду спустя сомкнул руки на его горле. Я обезумел от ненависти, я душил его и бил головой об пол, и продолжал душить и бить даже после того, как он умер.
Потом в доме появились люди, я вскинулся им навстречу, и в этот момент меня пронзил кинжальный прострел жуткой боли. Я попытался встать, но боль взорвалась во мне и опрокинула на пол. Я потерял сознание.
11. Трасса. Правая ветка
Я провалялся в больнице почти полгода. Я стал инвалидом: один из нанесённых мне ножевых ударов достиг позвоночника и задел спиной мозг. В результате полностью потеряла подвижность левая нога. Врачи прятали глаза в ответ на вопрос, смогу ли я когда-либо передвигаться без костылей.
Первое время Маша не отходила от моей койки. Потом стала появляться реже, а месяц спустя приходить перестала. Промучившись несколько дней, я попросил телефон и позвонил ей. Трубку снял Машин отец. Он велел мне больше не звонить никогда. Что ж, я ожидал этого, я и сам знал, что теперь о женитьбе на Маше можно забыть.
Я лежал в двухместной палате, о выписке не могло быть и речи: наряду с травмой спинного мозга у меня оказались множественные повреждения организма, а один из ножевых ударов пробил лёгкое и задел аорту. Однажды врач сказал, что у меня было немного шансов выжить, и он сам удивляется, как это мне удалось.
Так я и валялся на койке, подумывая о том, как бы ловчее наложить на себя руки. Это продолжалось до тех пор, пока дверь в мою палату не открылась, и в неё не вошла Катя. Я знал, что она тоже в больнице с множественными повреждениями и травмами. Больше я не знал ничего и гнал от себя все мысли о Кате. Воспоминания о моменте, когда я увидел её распростёртой под тушей кровавого маньяка, вгоняли меня в бешенство, доводили до рвоты и нервных срывов.
Катя вошла и остановилась в дверях. Я смотрел на неё, сжав зубы, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. Это была прежняя Катя, она ничуть не изменилась, разве что стала чуть бледнее, и из глаз исчезло то самое Катино выражение доброжелательной доверчивости. Сейчас это были просто Катины глаза, печальные, чистые и беззащитные.
А потом из глаз её брызнули слёзы.
— Рома, — сказала она сквозь них, — что же я наделала, Рома.
В этот миг во мне что-то сломалось. Я задохнулся перехватившим горло спазмом. Мир перевернулся у меня перед глазами, опрокинулся и, обрушившись, нанёс удар. Боже мой, она сказала, она… она… обвинила в том, что случилось, себя.
Мы с Катей поженились через месяц после того, как меня выписали из больницы. Тот гад, которого я убил, кровавый нелюдь, садист по кличке Муфлон, лишил Катю возможности иметь детей. Мы удочерили двухмесячную девочку-подкидыша. Её назвали Анечкой. Катя бросила университет и устроилась воспитательницей детского сада, чтобы быть поближе к дочке. Я пошёл работать сторожем на склад, на большее я стал неспособен. Помимо того, что левая нога так и не обрела подвижность, меня мучили постоянные недуги и головные боли — последствия так и не залеченной до конца травмы аорты.
Мы еле-еле сводили концы с концами. Дачу в Репино пришлось продать — у нас катастрофически не хватало денег. Я неоднократно просил Катю разойтись со мной, она наверняка нашла бы себе подходящего парня, достойного её и согласного взять вместе с ребёнком. Всякий раз после этого она плакала, а я просил прощения и говорил, что люблю её.
Близких друзей у нас не было. Так или иначе, люди, с которыми мы пытались общаться, с удивлением смотрели на Катю, живущую с инвалидом-мужем. И я, и она буквально чувствовали разговоры, ведущиеся за спиной. В результате мы превратились в старательно избегающих общества нелюдимов.
