Помимо рукописей из археологических раскопок, сотни старинных уйгурских, монгольских, китайских письменных памятников удалось собрать в буддийских монастырях или просто у хранителей древностей, любителей старины. На рубеже XIX–XX вв. в поиски старинных рукописей включились русские консулы в Китае (Синьцзяне) А. А. Дьяков, Н. Н. Кротков и особенно Н. Ф. Петровский, для этого же были специально снаряжены экспедиции Д. А. Клеменца,
С. Ф. Ольденбурга, М. М. Березовского, П. К. Козлова и др. Русский востоковед Г. Цыбиков, в 1899– 1902 гг. инкогнито посетивший Лхасу, привез оттуда 300 томов тибетских старинных книг и т. д. Впрочем, традиция сбора старинных рукописей существовала в России еще в начале XIX в., когда один Н. Я. Бичурин, служивший несколько лет в Пекине в Русской духовной миссии, привез в Петербург около 400 пудов рукописей на 15 верблюдах. Последующие переводы этих древнекитайских книг о народах Центральной Азии легли в основу его фундаментальных исторических сочинений — «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена», «Записки о Монголии», «Историческое обозрение ойратов с XV столетия до настоящего времени», «Описание Тибета», «История Тибета и Ху-хунора» и др.
Важной страницей изучения истории и культуры центральноазиатских народов стали и многотомные «Труды» Российской духовной миссии в Пекине, включавшие самые разные материалы, в том числе и записки многих путешествовавших членов миссии (Е. Ф. Тимковского, Г. А. Фритше, Г. Фусса и др.), и первые переводы на русский язык монгольских письменных памятников «Алтан Тобчи» (П. С. Савельев, 1858), «Сокровенное сказание» (П. Кафаров,18бб), первые сводные сведения о социально-племенном делении и расселении монголов Центральной Азии (И. Я. Шмидт, 1829) и многое другое.
Иными словами, одним из важнейших последствий географического открытия Центральной Азии во второй половине XIX в. было бурное развитие мировой археологии и востоковедения, когда ученые из разных стран по существу продолжили и блестяще развили ту линию изучения центральноазиатской культуры, начало которой положили русские путешественники XIX в.
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ ЕВРОПЕЙЦЕВ О ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ. Многие путешественники, столкнувшись со следами величественных исторических памятников центральноазиатских народов, в тени открытых археологами древних храмов, дворцов и великолепных памятников искусства, которыми восхищался весь мир, почти не замечали потомков их создателей, современных обитателей Центральной Азии, скромных земледельцев и скотоводов. Конечно, многого чужеземцы не могли видеть из-за того, что местные жители сами редко допускали их в свою частную, семейную или религиозную жизнь. Поэтому постепенно выяснилось, что сведения об их языках, культуре, верованиях весьма туманны и разноречивы. Даже перечень народов и племен аборигенов и их расселение в те времена были фактически полуизвестны. С каждой экспедицией подобные факты накапливались, знания расширялись, хотя полноценное и разностороннее изучение истории культуры центральноазиатских народов развернулось лишь в XX в. Однако без этих первых, еще поверхностных, часто наспех сделанных путешественниками этнографических заметок и отрывочных описаний туземцев, безусловно, были бы невозможны все последующие достижения историков и этнографов.
Читая центральноазиатские дневники и путевые записки англичан, французов, немцев, шведов, венгров, японцев конца XIX— начала XX в., сначала удивляешься обилию этнографических пассажей о местном населении, но все эти свидетельства по большей части фрагментарны, разнородны по достоверности, степени подробности и аргументированности. В XIX — начале XX в. разные люди и с разными целями приезжали в «неизведанную Азию»: официальные посланники и частные предприниматели, военные специалисты и ученые — историки, археологи, ботаники, зоологи, геологи, палеографы, языковеды; были и просто искатели приключений, авантюристы, скучающие снобы и невежественные туристы. Оставленные ими записки были разнородными: одни описывали главным образом себя, свою отвагу на охоте и мужество в преодолении трудностей переездов или живописали устраиваемые в их честь местными правителями приемы; другие были склонны изображать главным образом природные катаклизмы — смерчи, горные лавины, пылевые бури и прочие опасности; третьих интересовала экзотика — базары, мазары, архары, местная кухня, юродивые, красочные одеяния туземцев или их празднества.
Но, к счастью, были и другие путешественники, не только всерьез и с огромным вниманием и теплотой наблюдавшие за своеобразным укладом местной жизни — оригинальной, приспособленной к местным условиям (везде разным по ландшафту и климату) системам традиционного хозяйства, за повседневным бытом и праздниками, верованиями и обрядами, частной и общественной жизнью туземцев, но и тщательно отмечавшие районы расселения разных родоплеменных групп монголов, тибетцев, уйгуров, киргизов, дунган, казахов, китайцев, а также существующие и функционирующие в разные времена года местные дороги и горные тропы. Особо ценными в этой информации были записанные мнения и точки зрения самих аборигенов, высказанные во время бесед с иноземцами, о своей истории, стране, о религии, их представления, сложившиеся стереотипы о соседних народах. Одним из первых, кто обратил на это внимание, был М. В. Певцов.
ЭТНОГРАФИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ПЕВЦОВА. Во второй половине XIX в. этнография (наука о народах) еще только зарождалась, т. е. определялась ее тематика, круг проблем, специфические средства и способы анализа. В те времена этнография еще считалась частью географии, и лишь позднее она перешла в лоно исторической дисциплины. В записках путешественников XIX в. современный этнограф находит множество наблюдений, замечаний и рассуждений о местных народах, и они являются для него ценным источником. Без фактов, собранных путешественниками, было бы невозможно представить, как люди XIX в. жили в разных ландшафтно-климатических зонах материка, чем занимались, во что облачались, как отдыхали, во что верили, наконец, какие народы и этнические группы заселяли разные территории — без этого фундамента нельзя было бы даже поставить многие сложнейшие вопросы современной этнографии и антропологии.
В своей первой поездке по Джунгарии Певцов помечал лишь отдельные факты из жизни местного населения. Прежде всего он тщательно фиксировал поселения разных языково-этнических групп — сибо, солонов, т. е. маньчжуроязычных групп поселенцев, «настоящих китайцев» (северных хань), урянхайцев (сойотов, тува) и др. Помимо этого, его как военного человека и путешественника чрезвычайно инков центральноазиатских народов, в тени открытых археологами древних храмов, дворцов и великолепных памятников искусства, которыми восхищался весь мир, почти не замечали потомков их создателей, современных обитателей Центральной Азии, скромных земледельцев и скотоводов. Конечно, многого чужеземцы не могли видеть из-за того, что местные жители сами редко допускали их в свою частную, семейную или религиозную жизнь. Поэтому постепенно выяснилось, что сведения об их языках, культуре, верованиях весьма туманны и разноречивы. Даже перечень народов и племен аборигенов и их расселение в те времена были фактически полуизвестны. С каждой экспедицией подобные факты накапливались, знания расширялись, хотя полноценное и разностороннее изучение истории культуры центральноазиатских народов развернулось лишь в XX в. Однако без этих первых, еще поверхностных, часто наспех сделанных путешественниками этнографических заметок и отрывочных описаний туземцев, безусловно, были бы невозможны все последующие достижения историков и этнографов.
Читая центральноазиатские дневники и путевые записки англичан, французов, немцев, шведов, венгров, японцев конца XIX— начала XX в., сначала удивляешься обилию этнографических пассажей о местном населении, но все эти свидетельства по большей части фрагментарны, разнородны по достоверности, степени подробности и аргументированности. В XIX — начале XX в. разные люди и с разными целями приезжали в «неизведанную Азию»: официальные посланники и частные предприниматели, военные специалисты и ученые — историки, археологи, ботаники, зоологи, геологи, палеографы, языковеды; были и просто искатели приключений, авантюристы, скучающие снобы и невежественные туристы. Оставленные ими записки были разнородными: одни описывали главным образом себя, свою отвагу на охоте и мужество в преодолении трудностей переездов или живописали устраиваемые в их честь местными правителями приемы; другие были склонны изображать главным образом природные катаклизмы — смерчи, горные лавины, пылевые бури и прочие опасности; третьих интересовала экзотика — базары, мазары, архары, местная кухня, юродивые, красочные одеяния туземцев или их празднества.
Но, к счастью, были и другие путешественники, не только всерьез и с огромным вниманием и теплотой наблюдавшие за своеобразным укладом местной жизни — оригинальной, приспособленной к
